Мира застыла, она не знала, что ответить. Могул ли закончиться добром игры с неупокоенной душой?
— Почему ты не уходишь отсюда? — наконец ласково обратилась к ней знахарка, стараясь сделать так, чтобы голос не сильно дрожал.
— У меня нет имени, — тихо объяснила навка.
— А если ты его получишь?
Девочка улыбнулась и вдруг стала похожа на обычного живого ребенка. Если бы не эти серебристые мерцающие глаза.
— Тогда я смогу перейти межу.
— Какое имя ты хотела бы?
— Я не знаю имен, — малышка опустила голову.
— Тогда… — Мира осторожно шагнула к ней. Почему-то это имя сразу пришло на ум. Когда-то у нее была младшая сестренка, но та умерла от лихорадки еще совсем малышкой. Показалось, что так поступить правильно. — Тогда… — Мира присела перед навкой на колени, все еще не решаясь до нее дотрагиваться. — Я нарекаю тебя Радой. Иди с миром!
Она не знала, сработает ли это. Но от девочки не исходила опасность, только безмерная тоска и холод. Малышка прикрыла глаза и улыбнулась, а потом снова посмотрела на Миру. Карими, совершенно человеческими глазами.
— Спасибо… — она медленно пошла из круга. — Мира, — вдруг обернулась навка.
Женщина вздрогнула от того, что та назвала ее имя. А отходящая душа продолжила:
— Она говорит, тебе нужно уходить, злые люди замыслили дурное.
Не успела знахарка и рта раскрыть, как навка стала таять. Еще один порыв ветра — и вокруг воцарилась тишина и пустота.
— И как это понимать? — обратилась она ни к кому конкретно, надеясь еще на какой-то знак. Неужели через навку свое послание передала сама Мокошь? Или это снова Драгана? Та перестала являться ей во снах. Как бы там ни было, предостережение прозвучало.
Мира брела домой. Теперь в лесу не страшно ночью. Навка, так долго вселявшая в нее страх, покинула эти места. А диких зверей Мира не боялась, почему-то уверенная, что те ее не тронут. И куда же податься? Кто хочет ей навредить? Ни с кем не ссорилась вроде…
За деревьями виделась ее темная хата. Чудовищная усталость навалилась на Миру. Если и уходить, то точно не сейчас, все утром. Теперь нужно отдохнуть и немного поспать. Дверь оказалась чуть приоткрыта. Но у Миры так и не получилось вспомнить, закрывала ли она ее перед уходом. Не зажигая светильника, скинула верхнюю одежду и залезла на печь. Подушка все еще пахла Реем. Острая боль снова пронзила грудь. Женщина уткнулась в нее и, яростно вдыхая, даже не пыталась бороться со слезами.
Уйти. От этого дома, напоминающего о нем. От этого родного запаха… Бежать. Далеко. Навсегда… Слезы иссякли. Она погружалась в тяжелый сон. Но что-то не дало этого сделать. Какой-то посторонний звук… Мира приподняла голову, прислушиваясь. В этот момент чьи-то руки крепко схватили и потащили с печи. Крик утонул в огромной мозолистой ладони, которая зажала ей рот.
— Богдана привет передает, — прошептал кто-то в самое ухо так, что невозможно определить обладателя голоса.
А потом удар по голове и темнота.
Мира потихоньку приходила в себя. Сначала появились запахи: пыли, сырой земли после ливня, костров и свежий — моря. Затем — звуки. Вокруг говорили люди, при том — на разных языках, кто-то кричал, кто-то пел. Все это странным образом смешивалось. Потом пришла боль. Голову жутко ломило в затылке. Северянка попыталась разлепить веки, но увидела перед самым лицом лишь грубую ткань. Это от нее так пахло пылью. Через это покрывало с трудом проникало немного света, но можно было понять, что сейчас — день. Она чувствовала движение, ее подбрасывало на неровностях. Пошевелила руками — связаны сзади, с ногами та же история. Рот туго перетянут тряпкой. Паника наполнила все ее существо, заползла в душу, выворачивая ту наизнанку, сердце бешено колотилось. Мира стала извиваться всем телом.
Откуда-то сверху донесся незнакомый мужской голос:
— Лежи тихо, иначе прирежу.
Он не звучал грубо или зло. Человек просто сообщил ей это, как говорят о том, какая погода сегодня. И знахарка поверила в эту угрозу. По крайней мере, проверять не хотелось. Она затаилась, стараясь унять беспокойное сердце, но ничего не получалось. Воздуха не хватало. Пыльная ткань словно сжималась вокруг лица. Ничего не осталось, кроме дикого, неконтролируемого страха, а потом — снова темнота.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На этот раз она пробудилась быстро. Рывком села, вынырнув из кошмара. В первый миг показалось, что она вообще ослепла, но через некоторое время Мира различила очертания предметов. Руки — в кандалах, зато тело — свободно. Она подняла кисти к самым глазам, пытаясь разглядеть, нельзя ли выбраться, но деталей увидеть не получилось. Пленница принялась ощупывать железки, но почти сразу поняла, что ничего не сможет с ними сделать. И вдруг сообразила: она где-то в море. Мира сидела на какой-то жесткой тонкой подстилке у самой стены крохотной комнатки неправильной формы. Вокруг стояли огромные бочки, почти все пространство было заставлено ими. Она чувствовала, как медленно покачивается. От этого неприятно сжимался желудок.
Ни единой мысли в голове, впрочем, как и страха. Мира подтянула колени к животу, гремя цепями, обняла ноги и положила на них голову. Очень скоро послышался скрежет — дверь отворилась. Объятый светом, на пороге возник силуэт. Мужчина, крепкий — больше она ничего не могла о нем понять.
— Что вам от меня нужно? — подала голос пленница, но человек никак на это не отреагировал, только поставил рядом с ней деревянную миску с какой-то непонятной жижей и вышел.
Как бы плохо она себя ни чувствовала, но нос уловил запах овощей, а желудок от этого издал громкий протяжный вой. Она уже не помнила, когда ела в последний раз. Кажется, еще с Реем. При воспоминании о монойце сердце болезненно сжалось. И все же нужно поесть. Перед глазами плавали разноцветные мушки, голова кружилась. Мира взяла миску и выпила содержимое, тщательно пережевывая кусочки. Сами овощи были привычными, но специи — необычные. Похлебка оказалась на удивление вкусной. После еды тело отяжелело. Мира легла и погрузилась в тяжелый сон.
Как долго они плыли, она не знала. Но считала приемы пищи, предполагая, что еду приносят утром и вечером. С ней по-прежнему не разговаривали. Она даже не могла понять, кто приносит пищу: один человек или они менялись. Но однажды мужчин пришло двое. Один остался у двери, держа фонарь, другой, рассказывая что-то первому, поставил рядом с ней очередную миску и кружку с водой.
Клирийцы. Что ж, по крайней мере, теперь она знает, кто ее тюремщики. А она-то думала, что их народы дружат. Наивная! За деньги они сделают что угодно. Ничем не лучше монойцев. Даже хуже! Те хотя бы нападают открыто. Но человек, похитивший ее из дома, явно из ее земляков. Как он сказал? Богдана привет передает? Благая богиня, что же наделала эта женщина? И тут память очень кстати подкинула воспоминание о распахнувшейся двери во время поцелуя с Войко.
Неужто Богдана видела все? Тогда что же это получается?.. Наняла кого-то, чтобы ее украли и… продали?.. Мира вспомнила звуки, которые доносились, пока ее везли связанную на повозке. Прибрежный град, не иначе. Зачем еще ее могли везти куда-то по морю? У северян не было рабов, зато нередко самим приходилось становиться ими. Иногда случалось, что люди без вести пропадали. Но не из собственного же дома!
Вошедший ухмыльнулся одной стороной губ и протянул Мире руку. Она отползла от него подальше, глядя исподлобья.
— Ни, Сохар, ни! — сделал шаг вперед тот, который держал свет. Он яростно замотал головой и выдал целую тираду своему товарищу, который жадно оглядывал пленницу, все еще ухмыляясь.
В конце концов он закивал, поднялся, и они вышли. Звякнул замок. Мира снова осталась в тишине и почти полной темноте. Крохи света проникали лишь через щелку внизу двери. Она снова пытаясь унять расшалившееся сердце.
Ей предоставили много времени, чтобы подумать. Раньше перед ней стоял сложный выбор: жить свободной и одинокой или рядом с любимым, но стать рабыней. Она выбрала свободу. А теперь выбора никакого не и было. Ее насильно увезли с родной земли. Отняли все. Мира твердо решила: такая жизнь ей не нужна.