Читать интересную книгу Дети Арктиды. Северные истоки Руси - Александр Тулупов

Далее, староверы отказались от монашества, самой страшной заразы, которую принесла на Север традиция Юга. Это добровольная, сознательная, зомбированная враждебным эргрегором, кастрация уже не духа, а самого тела. Здоровые носители крови, но дух которых повержен чужой верой, отказываются продолжать род, это ли не истребление Рода и преступление против него? Для земледельца, который может выжить только в роду, для солнцепоклонника, для духа Севера любовь свята, а род священен. Староверы сумели до последних времен сохранить еще старый, «языческий» культ семьи, культ детей, традицию рода. Староверы донесли до нас родовую память, ведь именно они уберегли от попов «Голубиную книгу», от них мы знаем наши былины и сказания, обрядовые песни и плачи, только их можно еще увидеть в настоящих северных кокошниках и сарафанах, и лишь от них можно услышать настоящую русскую, не московскую, не дворовую, речь. Как наследники северной Традиции, они не отказались от бороды, как продолжатели земледельческой цивилизации они сохранили женскую трехлучевую косу, древнейший, еще гиперборейский, символ пшеничного колоса и изобилия.

* * *

После Никона, который загнал староверов в леса и на место первой касты насадил поповство, пришел черед и второй касты, Петр окончательно вырубил из-под нее русский корень. Прежде всего, из-под царской власти. Дать имя, значит, дать жизнь, и наоборот. Назвав себя нерусской кличкой императора, Петр совершил символичный акт цареубийства, русского цареубийства. Все, что ни сделал Петр после возвращения с Запада, было символично, было подчинено определенной цели, и этой цели новый император добивался с какой-то нечеловеческой, дьявольской, и даже механической одержимостью. Словно некто в Европе завел в нем пружину, заложил цель и отправил обратно в Россию, дав ему в руки символический трехцветный атлантический флаг для новой России.

Петр первый нарушил родовое табу, он продолжил род от «немой», неправославной, дворовой девки, то есть трижды отрекся от рода и продолжил его опять же девкой. До этого он казнил единственного сына, наследника по русской крови. Это было выполнением главного пункта программы, подменить не только царя на императора, но и саму русскую кровь. И с тех пор у Романовых было свое табу, они никогда не продолжали свой род от русской по крови женщины, в результате у последнего Романова русской крови было только 1/126 часть, то есть нисколько. Не менее важно, что сами Романовы были пришлого роду, с Запада, с Литвы, и что родовое имя их Роман Кобыла, что тоже символично в схватке земледельческой цивилизации Руси и скотоводческой цивилизации Запада. Конец династии трижды символичен, последний царевич генетический вырожденец, больной гемофилией, это плата за 125 частей немецкой, «немой», крови, императорскую семью уничтожили полностью и окончательно, не оставив даже спор после огня и кислоты, и наконец сделали это не в их цитадели Петербурге, атлантической язве на теле Руси, а в центре Евразии, на Урале, принеся их как родовых врагов в священную жертву. В целом история уже российских, но не русских «императоров» это показательная агония чужеродного тела на теле Руси. Петр, умерщвляет сына и род и умирает поганой смертью, внук Петр III убит по наущению жены-немки, Павел также убит, и теперь уже в роду Романовых проклятие отцеубийства, Александр I лишен рода и умирает как холоп, Николай I оказался на троне по случаю, но начало хорошее, с виселиц, и конец достойный, ходили слухи, что, не выдержав позора, отравился, о том же есть записи его лекаря. Его первенца Александра II опять убивают, Александр III умирает в 53 года от больных почек, и, наконец, последний, Николай II, казнен сакрально страшной смертью. Смерть скорее символическая, физически род кончен, на последнем отпрыске уже проклятие гемофилии.

Но вернемся опять к началу конца, к петровской программе. Следующей задачей стояло создание плацдарма, оплота вторжения, Москва для этого дела не годилась, она была еще под защитой эргрегора, и боярская знать под ним была несокрушима. Петр строит новую русскую столицу с немецким названием, где он прорубает не окно в Европу, а дыру в Россию. Место тоже было выбрано «по программе», в болоте, точно на уровне моря, а точнее, Атлантики. Первое, что сделал Петр, вернувшись с Запада, установил в Кронштадте (2 гласных на 7 согласных — каково для русского языка и уха?) нулевой ординар, точку отсчета для новой России, тем самым показательно «опустив» новую Империю до «нуля», до вод Атлантиды. Все древние русские центры ставились на местах, где холмы, возвышенности или утесы были непременным условием, ибо всегда строились вокруг капища, которое всегда стояло на самом высоком месте, ближе к небу, выше к Солнцу, богам. Место же для новой крепости «святого Петра», рыбака Симона из Галилеи, было место, свободное от русского эргрегора, где до сих пор могли жить только чухонцы, раса охотников. Питер географически находится в сфере влияния Гольфстрима, а значит, и атлантического эргрегора, здесь в атмосфере господствуют атлантические циклоны, подавляющее число дней в году дует западный ветер, здесь Солнце и огонь не властны, здесь территория стихии воды. И здесь должна статься новая столица новой России, новое сердце Руси, Великой Русской равнины, которая, всегда была во власти Солнца, где господствуют арктические антициклоны, где дуют северные и восточные ветры, которая оставалась последним оплотом северной расы под родным эргрегором Арктиды.

Для выполнения всей этой дьявольской программы нужны были новые кадры, Петр настойчиво завозил всяких немцев, но Петр понимал, что в России что-либо сделать можно только своими руками, народ генетически никогда не примет интервенцию и он исполняет следующий пункт программы, создает новую касту.

Брить бороды — это не просто его европейская блажь, обезьянниченье Европой, это сакральный акт обрезания бороды того же значения, что обрезание «крайней» плоти в традиции Юга. Этим актом Петр обрезал бояр, второе сословие от Севера, от Традиции, это был свой знак, метка «свой-чужой», точно так же, как обрезание у кочевников. И понятно, почему Петр не стал брить народ, он и был для него «чужой». Для окончательного решения боярского вопроса он придумал «графов» и «баронов», впрочем, вряд ли он был гениален, скорее гениально исполнителен. Новое дворянство из новостриженных и новообрезанных через несколько поколений полностью уничтожит вторую касту с русским духом и даже генотипом.

Более того, оно продаст в рабство весь свой народ. Последним, и может главным, пунктом петровской программы было историческое решение отдать русские земли в вечное владение «новым русским» и, самое главное, отдать в рабство новому сословию русского крестьянина, последнего наследника и защитника северной Традиции. Именно реформатор, либерал, «просвещенный европеец» Петр ввел «императорским» указом крепостное право, даже Иван Грозный не посмел отменить Юрьев-Ярилин день, и при нем русский земледелец имел право владеть своим уделом, своей землей. И разве после этого петровская реформа не вражеское вторжение, в результате которого отобрана земля и весь народ отдан в рабство?

Но победа Петра это его проклятие. Умирает он в страшных муках, то ли от рака, то ли от сифилиса, возможно он стал первым сифилитиком на Руси, до него Русь этой заразы не знала, это заслуга его любимых «немок». Убив единственного сына, он пресекает на себе род по мужской линии, что всегда считалось на Руси проклятием Рода и всех родовых богов.

* * *

История «императорства» на Руси есть лишь показательная верхушка айсберга, русского «дворянства» как явления, как рецидив противостояния второй касты с земледельческим ядром. И насколько показателен и страшен стал конец «князя», настолько же бесславна и позорна оказалась кончина всей его «дружины». Невероятно, за историческое мгновение, лишь за два года Гражданской войны, и под полный и абсолютный ноль исчезло с тела России дворянское сословие. «Исчезло, как класс» сказали большевики, сказано абсолютно точно, в данном случае класс и каста одно и то же. История Гражданской войны удивительно бесславна для «белого воинства», и особенно унизителен ее финал, когда «белая гвардия» из остатков всего российского «благородия» штурмовала не большевистские редуты, а иностранные корабли, только бы не оказаться один на один с собственным народом. История еще раз показала, что вторую касту, вечно вторую и вечно стремящуюся стать первой, история ничему не учит. По свидетельствам Махабхараты, за забвение долга своей варны, отступление от Дхармы, вселенского закона Рта-Роты, и патологическую личную жадность Парашу-Рама «трижды по семь раз очищал землю от кшатриев».

* * *

Триста лет дворянства на Руси ничтожный срок в истории русской цивилизации и всей борьбы всадников Запада и земледельцев Севера, но весьма показателен и даже полезен, и не надо забывать, что борьба продолжается. Русская воинская каста изначально была замешана на нерусском, именно индоевропейском, типе. Начиная с Рюрика и его дружины шло вторжение в русский, чисто земледельческий тип инородного тела скотовода-кочевника Запада. Петр пытается сделать этот процесс необратимым, именно при нем окончательно сформировывается вторая каста, причем официально именуемая первым сословием, что уже есть вызов Традиции Севера. Новое сословие уже не совсем русское, оно даже плохо говорит по-русски, с явным немецким акцентом, выглядит тоже не по-русски, вместо бород напудренные парики, на ногах каблуки (изобретение конника-кочевника, бессмысленное для пешего землепашца), оно уже полностью и окончательно по форме и содержанию оторвано от русской традиции. Что общего у «российского» дворянства с «русским» боярством? Старая, столбовая, знать еще одевается по-русски в кафтаны, сарафаны, кокошники, знает русские песни и танцы, соблюдает «народные» обряды и праздники, дети еще слышат русские сказки и колыбельные, боярство оставалось до последнего в лоне Традиции. Дворянство после них выглядит иностранцами, просто «инородцами». Из петровского опуса «Юности честнаго зерцала»: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языки, дабы тем навыкнуть могли, а особливо, когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других незнающих болванов распознать» — Петр по выражению Достоевского «рассек надвое» Россию, «другими» становится сам русский народ, он теперь сплошь из «незнающих болванов». После немецкой волны наступает французская, английская. Немыслимо, «родовая знать» отказывается от своего языка, первейшего и главнейшего носителя традиции. Дворянство общается между собой на другом, более «родном» для себя языке, сначала немецком, потом французском, русский для них теперь язык холопов, русская культура теперь варварская, «азиатская». «Просвещенная» Европа — вот отныне идеал и мать родная. Невероятно, пушкинская Татьяна, хрестоматийный тип русской женщины, по-русски говорит хуже, чем по-французски: «Она по-русски плохо знала, / Журналов наших не читала, / И выражалася с трудом / На языке своем родном». Танцует нечто не выговариваемое — «котильон» (помните опять у Пушкина «как вам не стыдно танцевать по-русски… барышням вашего круга надо приличия знать»), в домашней библиотеке одни ричардсоны, но у нее хоть няня говорит на чистом русском, у князя Болконского, этакого классического «русского благородного типа», только французская гувернантка (и немецкий учитель) и у его сына тоже, и она, естественно, не рассказывает русских сказок и не поет русских колыбельных. Про Пушкина можно точно сказать: не было бы Арины Родионовны, не было бы и его, и он, во всяком случае, писал по-русски. «Граф» Толстой написал великий роман в четырех томах, но для кого? Простой русский человек там ничего не поймет, там четверть страниц чужими буквами на чужом языке. Это не беда Толстого, он всего лишь великий художник, это катастрофа целого сословия. Так не любить и даже презирать родную почву, все истоки, родную культуру как среду жизни, что отказаться от языка, как от последней, ненужной связи с этой жизнью? В России существовали параллельно и независимо две жизни, две культуры и две цивилизации, дворянская и народная, и разница между ними была огромна. Ни в какой другой индоевропейской стране не было буквально во всем такого разрыва между собственно народом и верхним сословием. Русская «знать» настойчиво, даже с некой одержимостью, стряхивала с себя все русское, отказывалась от языка, отказалась от песен, танцев, от одежды, от архитектуры, от всего Русского Дома. Со времен Петра с плебейской одержимостью дворянство тянулось на цыпочках, пытаясь всеми силами дотянуться до Европы и оторваться от своей Азии. Голубая, я бы сказал, родовая, мечта русского дворянина — это прожить состояние, то есть русское имение с русскими душами, в Париже или Италии, или Швейцарии. Желание понятное, оно родовое инстинктивное, это бессознательная родовая тяга к истокам. По сути это были големы, матрица Запада на Великой Русской равнине. Русь для всех них так и осталась, как брезгливо заметил классик: «Азия-с!»