его тон начинал походить на крик, а жестикуляция казалась мне особо опасной, учитывая, что рядом с ним находилась миска с кремом для торта.
– Прекрати уже, Женя.
– Да всё, всё. Просто…
– Женя, – перебила его мама, – Иди лучше расставь пока на противень мясо, вон там, – она показала на черный прямоугольник, лежащий на столешнице под шкафчиком для посуды. Фартук двигался за ней с опозданием, отчего создавалось ощущение, словно он пытается догнать маму, но все никак не может.
– Ты его мариновала? – спросил папа, взглянув на мясо в тазике возле холодильника.
– Ты сам его мариновал.
– А, да, – он улыбнулся, взял тазик и пошел к противню, успев замарать руки жидкостью от маринованного мяса.
Тем временем я глядел в окошко, выходящее к сарайчику с будкой. День клонился к концу, скоро надо будет накрывать стол и садиться праздновать, но мне что-то совсем не хотелось ни того, ни другого. Я лишь слушал звуки, постоянно возникающие и гаснущие в нашей просторной кухне. Звуки кухонной утвари, дребезжания миксера, смачных ударов о противень и всякого рода скрежетов. Подтянув к себе ноги и обхватив их руками, я стал оглядывать стол, на котором стоял мой “крабовый” салат, тарелка с бутербродами из огурцов, чесночно-майонезного соуса и шпрот, и “греческий” салат. И все это придется есть мне?..
Я встряхнул головой. Не люблю оливки. А вот от торта бы не отказался. Папа оставил противень рядом с плитой, а сам ушел в коридор и пропал где-то в зале, предварительно вымыв руки в раковине. Мама взяла прихватку с узорчиком мультяшного попугая и стала доставать последний бисквитный корж…
Давайте пройдемся чуть дальше. Часа на два.
Я снова сидел на диванчике, но уже в зале. Спиной уперся в большие подушки, и, наклонив голову, смотрел в сверкающий бликами, отражающимися от стеклянной посуды, потолок. Над моей головой висела гирлянда, которая светилась только двумя цветами: белым и оранжевым. Под столом, приволочённым отцом из сеней, мои ноги в дырявых носках терлись о ковер, покрывающий почти половину зала. Эта комната была самой большой в нашем доме, здесь могли поместиться человек десять за одним столом, и никому не было бы тесно. На противоположной стене висел гобелен, изображавший какой-то бой между рыцарями средневековья. Половина лежала в странных позах, истекая кровью, а другая половина, топая прямо по лежавшим, продолжала махать мечами. Как-будто не видят, к чему это приводит. Хотя кто вообще смотрит под ноги?
Папа снова зашел домой, и снова появился ужасный запах сигаретного дыма. Он прошел по коридору на кухню, в белой рубашке, надетой в честь праздника, и растворился вместе с эхом дыма. Стол уже был накрыт: на узорчатой скатерти спокойно лежали салаты, бутерброды и пустые тарелки со столовыми приборами по бокам от каждой. Еще на столе стоял стеклянный гравированный кувшин, но его обычно никто не замечает. Здесь вполне хватало места человек на шесть, но нас было только трое.
На кухне что-то упало. Посыпались брань и перекрики. Надеюсь, ничего серьезного. Я уже должен был быть там, помогать маме подавать горячее к столу, но я засиделся на диване, думая о всяком.
– Андрей! – крикнул папа с кухни, – Принеси тряпку, пожалуйста. Я чай разлил.
– Хорошо, – ответил я своим привычным тихим голосом. Папа, скорее всего, не услышал.
Я пришел на кухню с тряпкой, взятой из ванной, и стал вытирать пол, на котором блестели капли чая. Покончив с этим, я поднял голову и взглянул в окошко. Там было мое отражение, а чуть дальше красовался темный забор. Мама позвала меня к себе, когда до меня донеслось “Спасибо” от папы, на которое я просто кивнул головой.
– Андрюш, – она уже была без фартука, теперь на ней было голубое платье, которое отлично подходило к ее длинным каштановым волосам. И уставшее лицо, – Возьми-ка поднос и разложи мясо на тарелки, мы уже скоро сядем.
На её правой руке было белое пятно на костяшке среднего пальца. Ухоженные короткие ногти были без маникюра, но все равно выглядели прекрасно.
– Хорошо, мам, – я повиновался. Мне почему-то было грустно смотреть на нее.
Я накидал мяса в праздничные тарелки с бирюзовыми узорами в виде ползучих цветов, стараясь делать это аккуратно.
И вот мы уже сидим за столом. Втроем. Папа по прежнему улыбался, и я даже понял, почему: на столе, помимо кувшина с компотом и пачки яблочного сока(я сразу сказала маме, что буду пить чай, но она ответила, что это не по-праздничному), появилась пол-литровая бутылка виски и рюмка, пока еще пустая.
Мама, конечно, пыталась его остановить, да и я прекрасно понимал, чем это кончится(не впервой ведь), но вы же сами, думаю, догадались, что к чему…
По крайней мере, убитый вид мамы теперь стал еще и безнадежно отчаявшимся.
– Ты постелила постель? – спросил я у мамы, тыча вилкой в мясо.
Она прожевала кусочек и ответила:
– Нет, я подумала, если Любы нет, то незачем. Все на своих местах.
– Ну да, теперь можно лишний раз не напрягаться, – согласился папа саркастичным тоном и откупорил бутылку. Он поднял рюмку вверх.
– Ну, кто-нибудь будет поздравлять?
– С Днем рождения, – ответила мама и покачала головой, – У меня нет сил толкать речи.
– Ну хорошо хоть так.
Папа за раз выпил рюмку, мама отпила немного шампанского из фужера, а я потянулся за зеленым чаем, который успел сделать, пока был на кухне. Вот, вроде бы, и кончился тост, но папа уже наливал вторую рюмку. Я всегда поражался тому, как много люди могут пить. Иногда это вызывало страх, но сейчас я уже свыкся.
“Крабовый” салат оказался вкусным. Его же я делал, в конце концов.
– С Днем рождения! – это был второй тост, но рюмка – третья. Я выпил зеленый чай до дна и уже хотел свалить из-за стола.
– Скучно как-то, – подметил папа, – Может, телевизор включишь? – он обращался к маме. Почти всегда в таких ситуациях больше всего доставалось маме. Мне снова стало её жаль.
– Да, сейчас, – она пошла искать пульт, который оказался у меня под рукой.
– Здесь.
Я нажал на красную кнопку и поставил одиннадцатый канал.
– Нет, давай че-нибудь повеселее, – папа хмуро сидел и смотрел в экран.
Я поставил музыкальный канал, но по последующему за этим вздоху понял, что снова ошибся. Пульт проскользил по столу в его направлении, а я наконец пошел на кухню наливать себе чай. Там была мама