Читать интересную книгу Найти «Сатану» - Корецкий Данил Аркадьевич

— ЦКП сигнал не подтвердил, — втянув голову в плечи, произнес Ефремов в трубку прямой связи. — Предположительно — сбой АСБУ!

— Молодцы! — дежурный бормотнул что-то сквозь зубы. — Всех на ноги подняли зазря… Полковнику Рябову объясните!

Майор Мощенко уже лег в кровать, но заснуть не мог. В четырёх стенах комнатушки, опустевшей после отъезда жены, он чувствовал себя как одинокий путешественник на шлюпке среди бескрайнего океана. Друзей у него не было, а теперь и дома пусто. Две солдатские кровати, сдвинутые вместе, занимали чуть ли не половину комнаты, но убирать лишнюю он не спешил: вдруг Валентина вернется… Натянув одеяло до ушей, он вертелся с боку на бок, нарушая давящую тишину холодного жилища скрипом продавленной сетки. За окном завывал ветер и раскачивал дежурный фонарь, отчего на потолке шевелились причудливые тени. И вдруг взревела сирена. Тревога!

— Сбор личного состава по тревоге! — железным голосом объявил динамик с высокого столба.

Вот еще чего не хватало! Но с тревожным сбором не шутят, он вскочил, зажег свет и стал быстро одеваться. А может, это только ему казалось, что быстро: он все делал медленно, поэтому за глаза сослуживцы звали его «черепахой»… Впрочем, его это не трогало. У него была толстая шкура, как у отца, а тот всегда говорил: «Мне дальше рубашки ничего не идет!»

А вот с женой все не так. Точнее, вначале и с ней было так, а когда она уехала — все изменилось, прошло сквозь шкуру: что-то ноет внутри, ворочается… Он набросил шинель, надел шапку, взял тревожный чемоданчик, окинул комнату взглядом, будто прощаясь. Вдруг это действительно ядерная война?! Тогда все быстро кончится: если тревога боевая, значит, через пару минут раздастся гул выходящей из шахты ракеты, а еще через несколько минут прилетят и ракеты супостатов… А если учебная — то… достало это всё уже! Из-за такой жизни и Валентина к маме своей, в Саратов, уехала. Психанула: лес вокруг, медведи, никаких тебе театров… «А я и в театре-то один раз был всего, — поймал себя на мысли Мощенко. — В школе всем классом водили. Только и в Саратове театров негусто, да и Валентина не такая уж заядлая театралка. Тут в другом дело: перспектив никаких! Про перспективы она часто говорила…»

Взгляд зацепился за распечатанное письмо на прикроватной тумбочке. Он много раз перечитывал его и знал наизусть: «Надеюсь, ты не заставишь меня возвращаться в эту глухомань из-за такого пустяка и пришлёшь согласие на развод по почте?»

«Пустяк! Для неё это пустяк!»

Он уже открывал дверь, когда сирена смолкла. Мощенко так и замер с открытой дверью и одной ногой за порогом, а второй в комнате. Что это значит?!

— Отбой! Сбор личного состава отменяется! — объявил динамик.

Ну, отменяется — и хорошо. Мощенко снял шапку, шинель, поставил в шифоньер тревожный чемоданчик. Дальше раздеваться почему-то не стал: присел к столу и принялся в очередной раз читать письмо, шевеля губами, а иногда вслух возражая Валентине:

— Ну, почему никаких перспектив? Показатели у меня хорошие, может, зачислят в резерв на выдвижение…

Заочная дискуссия продолжалась недолго: вдруг раздался стук в дверь.

Спрашивать: «Кто?» не имело смысла. На закрытой территории воинской части злоумышленников быть не могло, так же, как и участкового, проверяющего прописку. Гости к нему не ходили, шансы, что среди ночи он понадобился кому-то как мужчина, равнялись нулю, а вот то, что потребовался специалист — оператор автоматизированных систем управления ракетной техникой, приближались к ста процентам.

Он открыл дверь — и точно, на пороге стоял солдат-посыльный с выпученными от старательности глазами.

— Вас в штаб вызывают, товарищ майор! — выпалил он. — Срочно, сам командир полка приказал!

Чтение письма разбередило душу, и по пути к штабу Мощенко вспоминал, как он впервые увидел на вечере в пединституте стройную студентку с карими глазами и сразу влюбился. Преодолев врожденную нелюдимость, он подошел, пригласил на танец, познакомился. Как во сне он плыл в медленном танго, прижимал к себе хрупкую фигурку и был уверен — это судьба, она родит ему двоих детей — мальчика и девочку, и жить они будут вместе, долго и счастливо… Оказалось, чтобы Валентина согласилась родить, ей была нужна уверенность, что дети будут учиться не в начальной школе за десяток километров от места жительства, а в специальной, «языковой», да и место жительства «войсковая часть в лесу» её совершенно не устраивало. Вот и получилось то, что получилось…

У входа в штаб его встретил офицер штаба капитан Ожерельев, нетерпеливо постукивающий пальцами по двери «уазика».

— Товарищ майор, поедем со мной на КП полка! Приказ командира.

Не задавая вопросов, Мощенко кивнул, и они сели в машину.

— На КП транспарант «Готовность номер 1» сработал! — сообщил Ожерельев. — Объявили тревогу, но ЦКП первую готовность не подтвердил. Ложная тревога, сбой в системе…

— Табло продолжает светиться? — своим обычным нудным голосом спросил Мощенко.

— Да.

— Это плохо. Перешли на дублирующие средства приёма сигнала?

— Конечно! Не будешь же каждую минуту на ЦКП уточнять: это еще табло глючит или пришёл настоящий сигнал?

— Это считается неполной боеготовностью, — монотонно сказал Мощенко. — Неисправность должна быть устранена в течение двадцати минут.

— Да знаем мы все! Потому тебя срочно и вызвали! — не сдержавшись, рявкнул Ожерельев, не обращая внимания, что повышает голос на старшего по званию.

— Я знаю, что вы знаете, — невозмутимо продолжал майор. — Просто я доложил обстановку.

Капитан ничего не ответил.

Приехав к КП и преодолев ряд преград и препятствий, они добрались до лифта, который с гулом пошел вниз. Мощенко вышел на четвёртом уровне, где располагалась система автоматического управления и контроля, а Ожерельев опустился на одиннадцатый — к боевому пульту.

«Я напишу ей», — думал Мощенко, тестером проверяя аппаратуру. Он отлично знал, где и что располагается, и предвидел, что неисправность может быть в триста втором блоке. — Напишу, что меня скоро переведут в Москву, дадут квартиру… Мы начнём новую жизнь. И родить ей ещё не поздно, самое время. А вот здесь и замкнуло, как я и думал, в триста втором…»

Он уверенно отсоединил и вынул из аппаратной стойки слегка нагревшийся блок, затем отстегнул тяжелую трубку внутреннего телефона, зажатую в специальных зажимах, набрал номер 11.

— Ожерельев! — нетерпеливо отозвалась трубка.

— Погас транспарант?

— Да, погас! — Голос капитана повеселел, ибо найти неисправность — это полдела, даже больше…

— Хорошо, отключаюсь.

«Поверит ли она мне? — думал Мощенко, рассматривая стойку с запасными блоками. — А если сейчас и поверит, надолго ли? На перевод нет и намёков, и не то чтобы в Москву, а хотя бы куда-нибудь… Опять начнутся скандалы, и будет еще хуже…»

Найдя дублера триста второго, он поставил его на место неисправного, подсоединил, закрепил защелками. Потом снова связался с Ожерельевым.

— Не горит?

— Никак нет!

— Переходите на основную систему.

— Есть.

— Не горит?

— Нет, всё в норме! — бодро ответил капитан. — Я уже доложил полковнику. Поднимаемся, он нас ждет! Судя по голосу — доволен.

У штабных офицеров особый нюх. Ожерельев не ошибся — полковник Рябов был доволен. Его обычно жесткое лицо приняло умиротворенное выражение, что было равноценно широкой улыбке.

— Объявляю вам благодарность, товарищи офицеры! — сказал комполка и пожал им руки. — Я уже доложил в Москву, к нам претензий нет.

— Завтра я передам замкнувший блок на отправку в Москву, товарищ полковник, — сказал Мощенко.

Но Рябов покачал головой.

— Ожерельев отправит. Два часа назад пришла шифротелеграмма: майора Мощенко вызывают в Главный штаб!

«Вот уж не знаешь — где найдёшь, где потеряешь! — подумал Мощенко. — Может, и вправду всё наладится?!»

И вот теперь он собирался в командировку в Главный штаб, перед ним, наконец, забрезжили какие-то перспективы, и такая мелочь, как обожженная рука, конечно, не могла испортить ему настроения.