является справедливость. Определение справедливости в исламе было различным в разные эпохи. В ранний период правосудие обычно означало соблюдение Божественного закона, то есть поддержание и применение священного закона ислама. Позже, когда священный закон во всем, кроме личных и ритуальных вопросов, все чаще игнорируется мусульманским правительством, он не может больше служить критерием справедливости или несправедливости правителя; термин «справедливость» скорее означает чувство баланса, равновесия, то есть поддержания социального и политического порядка в каждой группе с каждым элементом на своем месте: каждый дает то, что должен, и получает то, что ему следует.
В любом случае немусульманским подданным предоставляется определенное место. Если кажется, что они выходят за отведенные им рамки, то это либо, в первом смысле слова «справедливость», нарушение закона, либо, во втором смысле, нарушение социального равновесия и, следовательно, угроза общественному и политическому порядку. Здесь мы видим аналогию в мусульманском отношении к ереси, которое радикально отличается от христианского. В истории христианских церквей ересь была поводом для глубокой озабоченности. Ересь означает отклонение от истинного убеждения, как оно определено властью, и властью же это отклонение признается и определяется как таковое. В исламе деталям веры уделялось меньше внимания. Важно было то, что люди делают — ортопраксия, а не ортодоксия. Веровать же мусульманам вообще позволялось сообразно их выбору, пока они принимали основной минимум: единственность Бога и посланническую миссию Мухаммеда, и пока они соответствовали социальным нормам. Даже ереси, весьма отклонявшиеся от господствующего ислама, воспринимались терпимо. Ересь преследовалась, только если представляла серьезную угрозу социальному или политическому порядку{68}.
Во многом те же соображения регулировали отношение мусульман к немусульманам. Проблема возникала, когда евреи или христиане получали слишком много богатства или власти, то есть больше, чем считалось правильным или подходящим для них, и особенно когда они наслаждались полученным слишком уж демонстративно. Наиболее известный пример — резня евреев в Гранаде в 1066 году, обычно приписываемая реакции мусульманского населения на демонстративное могущество еврейского визиря{69}. Можно было бы привести несколько других примеров, чаще связанных с христианами, чем с евреями.
Еще одна популярная тема для нападок на немусульман — обвинение в том, что можно назвать пособничеством врагу, то есть врагам ислама. Первый заметный случай произошел во время Крестовых походов, когда некоторые христианские общины в ближневосточных странах отождествляли себя с крестоносцами и должны были понести возмездие за это после ухода крестоносцев. К евреям, конечно, это не относилось непосредственно: они не благоволили к крестоносцам — совсем наоборот. Но иногда и на них распространялись негативная реакция и общее чувство негодования по отношению к немусульманам, которые рассматривались, и не без причины, как ненадежные подданные мусульманского государства, воюющего с их единоверцами.
Еще один и более яркий пример выявляется во времена монгольских нашествий. Крестоносцам удалось создать лишь несколько небольших государств на сирийском и палестинском побережьях; монголы же завоевали земли и получили господство в самом сердце ислама и разрушили халифат, тем самым установив немусульманское господство над основными центрами ислама впервые со времен Пророка. Монгольские правители находили полезными и назначали порой на высокие должности местных, знающих языки и страны, христиан и евреев, но не самих мусульман. Впоследствии, после обращения монголов в ислам, когда они стали частью исламского мира и приняли исламские установки, христиане и евреи снова были вынуждены расплачиваться за сотрудничество с языческими завоевателями.
Более близким хронологически и в некотором роде параллельным примером может служить роль европейских империй на исламских землях. И здесь представители меньшинств, христиане и в меньшей степени евреи, были по-разному нужны и полезны европейским властям. Некоторые представители меньшинств, в особенности из высших классов, отождествляли себя с европейскими державами, перенимая их языки, культуру, а иногда даже гражданство. После окончания эпохи империй и ухода Европы настала расплата, и она легла на оставшихся.
К нашей типологии видов преследований должен быть добавлен последний пункт: когда враждебное отношение мусульман к зимми провоцируется со стороны по частным практическим причинам. В великие дни мусульманской власти и цивилизации такое подстрекательство отсутствовало или было неэффективным, за исключением некоторых ранних христианских влияний на мусульманское восприятие евреев; но в годы упадка Османской империи значение этого фактора возросло. Основные общины зимми — греки, армяне, арабские христиане и евреи — во многом соперничали друг с другом, конкурируя за положение в обществе, приближающее их к доминирующим мусульманам. Нередко одно меньшинство пыталось настроить своих мусульманских хозяев против другого. В частности, распространенные темы христианского европейского антисемитизма использовались против еврейских общин Османской империи некоторыми их христианскими соотечественниками. В последнее время страны Ближнего Востока были главным ориентиром для чередующихся лидеров мирового антисемитизма; некоторые иногда даже сами стремились к этой роли.
Это затрагивает более широкий вопрос о развитии и изменении отношения мусульман к различным меньшинствам своих подданных на фоне внутренних и внешних изменений, а также в более широкой перспективе четырнадцати столетий исламской истории. В первые века халифата можно говорить о движении в сторону большей толерантности. Со времени Пророка и первых халифов вплоть до вселенской империи Омейядов и Аббасидов наблюдается несомненный прогресс толерантности по отношению к немусульманам, а примерно с XII–XIII веков — заметное движение в противоположном направлении.
В ранние времена доминировало простое общение, социальное взаимодействие мусульман, христиан и евреев, которые, хотя и исповедовали разные религии, но формировали единое общество, где личные дружеские отношения, деловое партнерство, интеллектуальная преемственность и другие формы совместной деятельности были нормальными и действительно общими. Такое культурное сотрудничество во многом подтверждается. Существуют, например, биографические словари известных врачей того периода. Эти работы, хотя и написаны мусульманами, включают мусульманских, христианских и еврейских врачей без различия. Из приведенных многочисленных биографий можно даже составить своего рода коллективную биографию представителей медицинской профессии, проследить судьбы сотен практикующих врачей в исламском мире, получить очень четкое представление об их взаимодействии. В больницах и частной практике врачи трех религий работали вместе как партнеры или помощники, читали книги друг друга и принимали друг друга в качестве учеников. Не было ничего подобного разделению, столь обычному для тогдашнего западного христианского мира или исламского мира в позднейшие времена.
Совместные усилия в одной сфере обучения не ограничивались медициной и наукой. Они включали даже философию, хотя здесь можно было ожидать, что религиозные различия станут разделять авторов. Проиллюстрируем отсутствие такого разделения следующим примером. В одном из богословских сочинений великого мусульманского теолога Аль-Газали (1059–1111) есть глава, почти идентичная главе в работе его современника, еврейского философа Бахьи Ибн-Пакуды. Эта связь озадачила многих ученых. Одно время предполагалось, что Бахья взял главу у Аль-Газали,