Читать интересную книгу Дау, Кентавр и другие - И. Халатников

Без отца останутся детки.

Дау часто повторял эти «стихи» и всегда при этом искренне смеялся.

Теория сверхпроводимости

В 1957 г. в Сиэтле (США) происходила международная кон­ференция по теоретической физике. В конференции прини­мала участие небольшая делегация советских физиков, кото­рую возглавлял Н.Н. Боголюбов. В нее входил ленинградский теоретик Г. Пикус. Вскоре после этой конференции на семи­наре у Ландау Н.Н. Боголюбов доложил сенсационную работу, посвященную теории сверхпроводимости.

Явление сверхпроводимости было открыто в 1912 г. и оста­валось загадкой. По непонятным причинам у металлов при очень низких температурах вблизи абсолютного нуля проис­ходил переход в состояние, когда практически полностью ис­чезало сопротивление прохождению электрического тока. Над решением этой загадки бились физики многие годы. Н.Н. Бо­голюбов в своей работе, доложенной на семинаре, обьяснил механизм исчезновения электрического сопротивления в ме­таллах при абсолютном нуле температуры. При этом он ис­пользовал изобретенный им элегантный метод, известный те­перь как «преобразование Боголюбова». Эта работа произвела на всех большое впечатление. Однако оставались не решенны­ми две фундаментальные задачи — о термодинамике и элект­родинамике сверхпроводников (не буду входить в подробности).

Мы с А. Абрикосовым довольно быстро сообразили, как мо­дифицировать «преобразование Боголюбова» для неравных нулю температур. В результате довольно напряженной работы в течение двух месяцев лета 1957 г. мы построили полную тео­рию, объяснявшую термодинамику и электродинамику сверх­проводников.

Эту работу мы доложили на семинаре у Н.Н. Боголюбова в Математическом Институте АН СССР (естественно, и на семинаре Ландау), и в течение некоторого времени мы были «героями» в кругах теоретиков.

Однако осенью того же года выяснилось, что участник кон­ференции в Сиэтле Григорий Пикус привез оттуда фотокопию статьи трех американских авторов Дж. Бардина, Р. Шриффера и Л. Купера, в которой была построена полная теория сверх­проводимости, включавшая и результаты Н.Н. Боголюбова, и наши (правда, полученные другим методом). Г. Пикус был спе­циалистом в области физики полупроводников, поэтому не придал значения этой работе. Когда же до Ленинграда дошли слухи о наших результатах, он обратил внимание на фотоко­пию и переслал ее нам. К этому времени две статьи, написан­ные нами, были готовы к печати в «Журнале Эксперименталь­ной и Теоретической Физики» (ЖЭТФ). И хотя наш подход сам по себе представлял методический интерес и заслуживал публикации, Е.М.Лифшиц, многолетний редактор журнала, настоял на том, чтобы мы забрали свои статьи из журнала.

Замечу, что английский теоретик Дж. Валатин повторил и опубликовал наши с Абрикосовым результаты.

Возвращаясь к нашему семинару у Н.Н. Боголюбова, хоте­лось бы сказать, что у меня осталось впечатление, что он был расстроен тем, что его многочисленные ученики и сотрудники упустили возможность развить его теорию.

Две статьи, неопубликованные в ЖЭТФе, мы с Абрикосо­вым опубликовали в журнале УФН, в форме обзора современ­ной теории сверхпроводимости. Статья содержала, кроме ре­зультатов трех американских авторов, и ряд оригинальных результатов, полученных нами. Замечу, что в книге J1. Ландау и Е. Лифшица «Электродинамика сплошных сред» теория сверхпроводимости излагается в духе нашей статьи. Таким образом, польза от нашей деятельности все же осталась. Да и советские теоретики изучали теорию сверхпроводимости не по работе 3-х американских авторов, получивших заслужен­ную Нобелевскую премию, а по нашей работе.

Наша с Абрикосовым работа по теории сверхпроводимости имела и «политические» последствия. Вот что написано в «Ис­тории советского атомного проекта» (Том II) в 1999 г.:

«Новое “Дело”, достигшее масштаба Всесоюзного сканда­ла», приходится на 1958 г. и связано с публикацией в журнале “Успехи физических наук” (УФН) статьи учеников Л.Д. Лан­дау — А.А. Абрикосова и И.М. Халатникова “Современная тео­рия сверхпроводимости”. Возникла известная коллизия с прио­ритетом. Характерно, что ход делу дал инициативный документ, направленный в Секретариат ЦК (Е.А. Фурцевой) тогдашним секретарем дубнинского ГК КПСС А. Скворцовым, по мысли которого факт публикации статьи Абрикосова-Халатникова следует рассматривать как проявление «узкогрупповых инте­ресов», наносящий серьезный ущерб престижу советской на­уки. Дубнинский ГК КПСС просил ЦК компартии “принять соответствующие меры”. В делах по этой истории имеется: 1) Многостраничная выписка из постановления Общего зак­рытого собрания парторганизации института математики АН УССР, посланное спецпочтой; 2) Письмо, составленное от име­ни неназванных сотрудников отдела теоретической физики Ма­тематического института АН СССР в ЦК КПСС за подписью Е.Ф. Мищенко — тогда секретаря парторганизации. Авторы Отдела Науки ЦК КПСС (В.А. Кириллин иА.С. Монин), под­готовившие заключение по данному вопросу не преминули особо отметить: “Абрикосов и Халатников — ученики акаде­мика Л.Д. Ландау, которые имеют ряд работ по теории сверх­проводимости, не содержащих однако каких-либо фундамен­тальных результатов (...) авторы широко и беззастенчиво рекламируют свои работы. Дубнинский горком считает...” Президиуму Академии наук со стороны ЦК было указано и предлагалось принять меры для укрепления редколлегии жур­нала “УФН”».

Замечу, что А. Абрикосов за одну из своих работ по теории сверхпроводимости (1957 г.), «не содержащую каких-либо фун­даментальных результатов», в 2003 г. получил Нобелевскую премию.

Можно только пожалеть бедную Екатерину Фурцеву, за­нимавшуюся «делом А.А. Абрикосова и И.М. Халатникова», без разрешения ЦК КПСС развивавших теорию сверхпро­водимости.

Из впечатлений последних лет

Наш последний научный разговор состоялся в моем ма­леньком кабинете в ИФП в пятницу, 5 января 1962 г. Речь шла об особенностях в космологии. Ландау нравились полученные Е. Лифшицем и мною результаты. А 7 января случилась траги­ческая автомобильная катастрофа, после которой Ландау к за­нятиям наукой больше не возвращался.

О том резонансе, который имела автомобильная катастро­фа, искалечившая Ландау, написано уже очень много. Как уче­ники и друзья спасали жизнь Ландау, тоже хорошо известно. Я хочу добавить лишь несколько подробностей, эпизодов, в ко­торых принимал непосредственное участие.

Сразу после аварии Ландау находился в 50-й городской боль­нице. Состояние его было крайне тяжелым — отек мозга и глу­бокая кома. Лечила его комиссия Академии наук, созданная А.В. Топчиевым, во главе с членом-корреспондентом АН, быв­шим при Сталине наркомом здравоохранения Н.И. Гращенковым. Но никакой особенной власти у этой комиссии не было, все держалось на личных связях. Так, например, когда после первых двух недель в больнице у Ландау началась агония, один из членов этой комиссии, Алим Матвеевич Дамир, сообразил, что для спасения жизни можно попытаться перевести Ландау на искусственное дыхание. Для этого была необходима дыха­тельная машина марки Энгстрем. Выяснилось, что в Москве было только две таких машины — одна в институте детского полиомиелита у профессора Л.М. Поповой, а другая, нераспе­чатанная, в Четвертом Главном Медуправлении Кремля. Я встретился с начальником этого управления, профессором Марковым и просил у него дать для спасения умирающего Лан­дау эту машину. Он меня внимательно выслушал, но машину дать отказал, поскольку больной Ландау не принадлежал к его контингенту. Он сказал: «А вдруг она понадобится пациенту из контингента?» Контингент — это были высокие государ­ственные и партийные чиновники, для лечения которых и были созданы кремлевская больница и поликлиника. А Ландау на такое спецобслуживание претендовать не мог.

Тогда мы обратились к профессору Л.М. Поповой, кото­рая нам не отказала, и очень громоздкая, почти неподъем­ная машина была практически на руках доставлена на пя­тый этаж 50-й больницы, где умирал не принадлежащий к «контингенту» Ландау. Его подключили к машине, и кри­зис удалось остановить.

Также возникали сложности с лекарствами. Кроме мочеви­ны, которую по воздуху доставили из Лондона, требовались в больших количествах разные другие лекарства, многие из ко­торых можно было найти только в Кремлевской аптеке. Одна­ко рецепты, выписанные на имя Л. Ландау, в этой аптеке к обслуживанию не принимались, так как — «не наш контин­гент». Но и здесь нашелся нетривиальный выход. Мать моей жены, Ф.Е. Ростова-Щорс, была членом КПСС с дооктябрь­ским (ранее 1917 г.) стажем и имела право на обслуживание в данной аптеке, причем бесплатно. Все рецепты стали выписы­вать на ее имя, и таким образом решили проблему лекарств для не принадлежащего к контингенту Ландау. Комментарии, я думаю, излишни.