откажет.
— Ясно. “ Я тут каан. Как ты смеешь меня ослушаться, и прочее — блаблабла”, — недовольно пробурчала я, уже разворачиваясь в сторону двери.
— Ты можешь пойти на ярмарку.
Я замерла, не поверив своим ушам. Но Хан был абсолютно серьезен. Однако у этого великодушия были свои подводные камни.
— Со мной. Ты можешь пойти на ярмарку в моем сопровождении.
Я едва не застонала от разочарования.
Ну и какой мне смысл идти на ярмарку вместе с ним? Я же не смогу поговорить с Антипом! И если откажусь сейчас, это тоже будет подозрительно…
Пришлось выдавить из себя улыбку и склонив голову, поблагодарить каана, восторгаясь его щедростью.
— Я отправлю за тобой прислужницу, когда буду готов.
Уныло кивнув, я вежливо попрощалась и уже собиралась покинуть юрту правителя, как он вдруг ухватился пальцами за мое предплечье, чуть ниже раны и серьезно произнес:
— Выкинешь что-нибудь, и я запру тебя в юрте до конца дней, ясно?
Я насуплено кивнула.
Убедившись, что я все поняла, мужчина перевел взгляд на плечо, где под тканью находился порез, и едва ощутимо провел подушечкой большого пальца по этому месту.
Я рефлекторно вырвала руку, ожидая болезненного отклика от раны.
— Сильно болит? — неверно понял Хан, — Извини. Я дам твоей прислужнице заживляющую пасту из трав.
Я покачала головой.
— Не нужно. Все заживает как надо. Я от неожиданности дернулась.
Недовольно прищурив взгляд, Хан процедил:
— Если перестанешь шарахаться от меня как от медведя после спячки, то может поймешь, что я не желаю тебе ничего плохого.
— Я ничего такого…
— Да брось! — перебил меня он, — Ты же каждого моего прикосновения как огня боишься, как бы нелепо это не звучало в твоем случае!
Хан развел руками и выжидающе посмотрел на меня, надеясь хоть на какую-то реакцию.
— Почему ты так боишься меня? Ни стражи, ни Менгуя, а именно меня! Что я такого сделал?
Я горько улыбнулась, едва сдерживая слезы.
— Если я расскажу, то ты не поверишь…
Развернулась и ушла, оставив Хана в недоумении гадать, что я имела в виду.
Буквально через час в мою юрту постучалась Унура, сообщив, что каан уже ожидает меня. Пришлось соскрести себя с кровати, и послушно поплестись вслед за ней, надеясь на то, что мне не устроят очередной допрос.
Хан ожидал возле ворот, держа за поводья своего вороного коня. Позади маячило двое стражников, тоже на лошадях, а чуть в стороне в открытой бричке сидели Солонго и Алтан хатун. Последняя кстати глядела на спину внука с крайним неодобрением.
Завидев меня, Солонго радушно улыбнулась и украдкой пошевелила пальцами в знак приветствия. Я не удержалась от ответной улыбки, чем тут же заслужила надменный, крайне недовольный взгляд от ее бабушки.
Улыбка тут же испарилась с моих губ.
Оставив меня рядом с кааном, Унура склонила голову, и мелко посеменила в конец процессии.
— Готова?
Я кивнула Хану, и испытав огромное облегчение от того, что не придется ехать в одной повозке с его бабушкой, позволила подсадить себя боком на коня.
После мужчина забрался сам. Стражники распахнули ворота, и мы двинулись на встречу весело гудящей площади.
Одной рукой Хан управлял поводьями, а второй крепко удерживал меня за талию. Близость его тела пробуждала целую бурю смешанных чувств, заставляя то нервно вздрагивать, то сдерживать в себе острое желание прижаться еще ближе к широкой груди.
С одной стороны, я наслаждалась этим моментом, а с другой… В голове мелькали образы того, как он каждую ночь прижимает к себе других наложниц, которые уж точно куда сговорчивее меня.
А еще, нет-нет, да и всплывала предательская мысль о том, что возможно это последние дни, когда я могу почувствовать его близость.
Казалось бы, что мне терять и чего стоит одна ночь с любимым, которого никогда больше не увидишь? Но, нет. Я знала, что если сделаю этот шаг, то уже никогда не вернусь в свое время.
Я не стану окончательно ставить крест на своей жизни. Все можно пережить. Пережить и забыть… Люди влюбляются и расстаются множество раз за свой короткий век. Вот и я не стану хоронить себя из-за одной несчастной любви.
Если бы еще на деле было бы также легко, как и на словах…
Шум и гам приближался. К радостным голосам добавились мелодии варгана и моринхура, а в нос ударили запахи кумыса и араки, к которым уже успели приложиться некоторые купцы.
Площадь была забита лавками с товаром и огромным количеством людей, будто селение в одночасье увеличилось раза в два.
Народ был шокирован нашим появлением.
Нет, не так… Все были в шоке от того, что вместе с кааном ехала я. Да и сама я если честно все еще недоумевала, с чего вдруг удостоилась такой чести.
Но назад уже не повернешь. А потому приходилось молча терпеть язвительные шепотки за спиной и презрительные взгляды.
Неужели он не мог посадить меня на другого коня? Теперь жди беды… Остальные наложницы никак не простят мне такого внимания со стороны каана.
Вот мне просто интересно, для чего он это сделал? И ежу понятно, что с этого дня все вокруг будут считать меня его фавориткой. Но к чему это?! Многие будут недовольны тем, что каан предпочел родовитым монгольским девушкам меня, уруску с испорченным лицом и плохой репутацией. Мы же оба проблем теперь не огребемся!
Но Хан был абсолютно спокоен, его как будто совсем не волновали косые взгляды соплеменников.
Тем временем весь народ вдруг разом позабыл про нас и быстрыми ручейками начал стекаться к сердцу площади. Хан тоже направил своего коня в ту же сторону.
— Что там? — потеряв терпение, спросила я.
— Говорят, что Аян и Бат пленили в горах какого-то русского чародея.
— Чародея? — переспросила я.
Хан пожал плечами.
— Думаю это ложь. Бат любит придумывать разные небылицы, дабы превознести свои подвиги.
Внутри заворочалось нехорошее предчувствие. Что-то было не так… А еще, нос периодически улавливал странный сладковатый запах, что-то свежее, но одновременно слишком терпкое. Как сосновая хвоя или нагретая на солнце смола. И этот запах никак не отпускал меня, заставляя раз за разом все глубже вдыхать воздух, пытаясь разгадать тайну удивительного аромата.
Когда народ расступаясь, пропустил лошадь каана вперед, моим глазам открылась не самая приятная картина. К высокому столбу был прикован изможденный молодой мужчина. Русые волосы пропитаны потом и кровью, рубашка на груди разорвана, а голубые глаза подернулись пеленой боли. И запах, тот странный запах стал еще ярче, и я наконец поняла, что он исходит от пленника.