Аргилай окинул взглядом приходящих в себя пленниц. Агнесс возилась с ними, как с собственными детьми, предлагая воды, еды и помогая подняться на ослабевшие ноги. Похоже, его помощь тут не требовалась, а потому Лаи решил воспользоваться дельным советом Трицитианы и тоже отправился на боковую.
Утром следующего дня путники покинули село Жадины.
От вчерашней солнечной погоды не осталось и следа. Небо заволокли низкие тучи. На востоке гремело. Похоже, приближалась гроза и сильный ливень.
Теперь по дороге двигались не два, а четыре скакуна. Двое с всадниками и двое без. Коней, доселе принадлежавших охранникам каравана, нагрузили провизией и пожитками, которые прибрели на деньги, вырученные с продажи фургона Чистогона. Щедрый Пит с радостью приобрел его.
Девушек оставили в деревне, под присмотром заботливой Агнесс. Когда бывшие пленницы восстановят силы и окрепнут, Пит обещал выделить людей, которые проводят девушек в их родные села. Если те конечно не пожелают остаться в Жадинах. Благо женихов в деревне хватало с избытком. Молодых, горячих. С некоторыми из них Лаи даже успел познакомиться у домика ведьмы.
Судьба Фони мало кого беспокоила. Рина сходу отвергла незадачливого влюбленного и более не желала его видеть, как напоминание о тяготах, перенесенных в плену. Щедрый Пит снабдил лопоухого мужчину мешком сухарей и выставил за ворота, напутствовав, что тот легко отделался и ежели еще раз будет замечен в Жадинах, то ему несдобровать.
В черно-синей туче сверкнула молния. Аргилай мысленно начал отсчет, дожидаясь раскатов грома. И дождался. Прикинул в уме полученный результат и сделал вывод, что гроза еще далеко, хотя и быстро приближается.
– Ты доверяешь Щедрому Питу? – спросил Лаи, с беспокойством продолжая поглядывать на небо и прикидывая, а не пройдет ли буря стороной.
– А что? – вопросом на вопрос ответила Трица, с подозрением приподняв, рыжую бровь.
– Ты с такой легкостью доверила ему распоряжаться судьбой спасенных девушек. – пояснил юноша.
– Знаешь, – задумчиво промолвила рыжая женщина. – Я бы не доверила Питюне большую сумму денег. Но вот жизни девушек. Тут я не беспокоюсь.
– Это почему? – не понял юноша.
– Да как объяснить… – Трицитиана взмахнула рукой, подбирая слова. – Такой тут склад ума у людей. О своих заботятся.
– В смысле?
– Я много путешествовала и поняла, что у людей в разных странах разные понятия о совести и чести. На юге, например, мужчина готов и собственного ребенка, и жену в качестве долга отдать, если того требует честь. А здесь на севере все в точности до наоборот. Людей ценят больше чем деньги. Долг можно и не отдавать, а вот о человеке, даже о чужом позаботятся в случае беды. На севере жизнь более сурова, зато люди человечнее. Я уверена, что Питюня хорошо поступит с девушками. Не обидит. А вот южанину бы я конечно в этом вопросе не доверилась.
Как это всегда бывает перед бурей – в воздухе разливался запах свежести. Ветер раскачивал верхушки деревьев, трепал гривы коней и волосы путников.
– Не в самое удачное время мы выехали. – заметила Трица. – Возможно, стоит вернуться в деревню и переждать бурю.
– Нельзя нам возвращаться. – тихо промолвил Аргилай, делая максимально невинное лицо.
– Это почему?
Лаи замялся, размышляя, как преподнести спутнице новость.
– Ты сейчас так хорошо о заботе, о людях говорила.
Женщина почуяла неладное и с беспокойством посмотрел на собеседника. Тот продолжил:
– Помнишь Совенка?
Трица молчала и лишь жгла юношу холодным взглядом голубых глаз.
– Я ему слово дал, что мы сегодня возьмем его с собой до Тильбона. У нас есть лишние лошади.
– Ладно. – безразлично пожала плечами арт-три и отвернулась.
Аргилай немало удивился:
– И все? Ты согласилась?
– Конечно. – кивнула наемница.
Юноша облегченно выдохнул и расслабился. Он никак не ожидал, что этот разговор пройдет настолько просто и гладко. Хотя осадочек подозрения и беспокойства все же остался.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Впереди блеснуло озеро. По поверхности воды от сильного ветра бежали волны, искажая отражение грозовых облаков. Не зная, как продолжить разговор и что еще сказать, Лаи стал высматривать большое дерево на берегу.
По дороге, навстречу всадникам двигалась группа из нескольких человек. Впереди вышагивал печально знакомый юноше Зубочистка. За ним – четверо крепких ребят, двое из которых за шкирку волокли избитого Совенка.
– Этот, что ли, наш пассажир? – указала арт-три на избитого мальчика-слугу.
Лаи нервно кивнул и неуверенно спросил:
– Ты знала, что так будет?
– Были мысли. – фыркнула рыжая.
Когда до бойцов Большого Пита оставалось несколько шагов, Трица окликнула их:
– Здорова, Зубочистка! Что за дела?
Крепкий парень со шрамом на лбу, уважительно поклонился воительнице.
– Доброе утро, Огненная Фея. – поздоровался он и указал на избитого Совенка. – Раб Щедрого Пита. Удрать пытался. Насилу поймали.
– Я не раб! – пискнул Совенок и попытался вырваться, но парни держали крепко.
– Заткнись, нахрен! Ты раб и неблагодарная свинья. – Зубочистка отвесил мальчишке смачный подзатыльник, да так, что у того клацнули зубы. – Батя твой – должник! И ты принадлежишь мастеру Питу, пока папаша монеты нахрен, не вернет! Я те, заразе, доверял. А ты, паскуда, бежать удумал? Тварь!
Аргилай многозначительно глянул на Трицу и уточнил:
– Что ты там говорила про человечность северян, деньги и прочее?
Женщина скорчила рожу и отвернулась.
– Мне в Тильбон надо, – заверещал мальчик-слуга. – Ты же знаешь, Зубочистка!
– Забудь её!
Трица тронула Луну пятками, посылая шагом, и на ходу кивнула парням:
– Бывайте. Питюне – привет.
– Что!? – опешил Аргилай, не веря происходящему. – Мы вот так просто уедем?
Женщине пожала плечами и, не оборачиваясь, ответила безразличным тоном:
– Не мое дело. Я тебя нанималась довести. Не его.
Шестерка путников миновала всадников и продолжила путь обратно к деревне. Трица неспешно ехала дальше по тракту. Лошадки с поклажей плелись за ней. А Лаи никак не мог решиться и отвернуться от удаляющейся спины Совенка, тронуть Упрямца пятками и продолжить путь. Ведь он обещал доставить мальчишку в Тильбон. Дал слово. Впервые в жизни дал. И чего будет стоить его слово, если сейчас он его нарушит. Если отвернется и поедет дальше, делая вид, что ничего не случилось и это не его дело, так же как не дело Трици, не дело всех остальных живущих в деревне, кто изо дня в день видит страдания парня, обреченного быть рабом за долг отца.
Юноша сжал зубы, зажмурился и спрыгнул с коня, словно прыгал не на дорогу, а в глубокую пропасть.
– Эй, Зубочистка! – крикнул он. – А ну стой. Ты один на один хотел и сбежал. Сдрейфил что ли?
Зубочистка остановился. Повернулся. Его лицо со шрамом на лбу не предвещало ничего хорошего.
– Ты че, нахрен, сказал?
– Я сказал, что дал слово Совенку отвезти его в Тильбон. И ты отдашь мальчишку мне, если я смогу побить тебя один на один.
– Эка важна птица – курица! – криво ухмыльнулся Зубочистка, разминая мускулистые плечи. – Ну, а ежели я тебя урою?
Лаи на мгновение растерялся, но отступать уже было поздно – он прыгнул в пропасть и возврата не наблюдалось.
– Если побьешь меня – забирай коня!
Бритоголовые одобрительно зашумели, обсуждая коня и призывая Зубочистку соглашаться на сделку. Главарь поднял руку, принуждая всех заткнуться.
– Умный, что ли? Обдурить хочешь? У тебя конь боевой. Он либо, нахрен, убежит, либо покалечит меня. Стреножь его и привяжи к дереву.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Договорились. – кивнул Лаи, взял Упрямца под уздцы и повел коня к дереву.
– Не дури, дубина! – забеспокоилась Трица. – Зубочистка отличный боец, он размажет тебя.
– Я слово дал. – мрачно ответил Лаи, взял веревку и связал передние ноги Упрямца.