Под городом Нерчинском он вместе с отцом возил на лошадях песок и землю для железнодорожной насыпи. Был он тогда уже женатым, имел двоих детей, но не умел ни писать, ни читать. В одной артели с ним работал пропившийся дьякон, у него и обучался Тимофей Кравченко грамоте. По вечерам и даже ночам, когда все укладывались спать, они сидели у костра. В какой-то истрепанной книге дьякон показывал буквы, на полях этой же книги Тимофей учился писать. Карандаш брал напрокат у десятника. Отец Тимофея учебе не препятствовал, но на работу поднимал со всеми чуть свет и копейку на карандаш тратить не позволял, несмотря на то, что Тимофей Ефимович сам тогда зарабатывал...
Научившись читать и писать, Тимофей потянулся к книгам, читал много, с упоением, читал вслух своей семье и соседям. На это уходило все свободное время. Жена сердилась на него. «Мама такая добрая, почему же она сердилась?» – подумал Костя.
Трудно отцу. Заработок маленький, должность кондуктора у него сейчас нештатная, всегда могут уволить, а как же прокормить большую семью? И все-таки отец выкраивает деньги на покупку книг, несколько лет выписывает журнал «Жизнь».
Костя с любовью оглядывает шкаф с книгами Толстого, Пушкина, Гоголя, Некрасова. Отец поручил ему наблюдать за библиотекой. У них есть список книг, и Костя делает в нем пометку, если знакомые берут что-нибудь почитать. Отец многим советует читать Некрасова, сам он знает наизусть многие места из поэмы «Кому на Руси жить хорошо».
Тимофей Ефимович снова прошелся по комнате,
– Ты показывай мне, какие книги читаешь... Значит, отец Филарет сказал: «Смутное время?» Ишь ты, долгогривый!.. – Отец усмехнулся. – Время! Подрастешь, сынок, и вспомнишь эти годы. Бурные они, а интересные. Только учись. Мне не пришлось, так я вас теперь тянуть буду из последних сил...
Отец подошел к кровати, собираясь отдохнуть после поездки. А Костю он попросил сбегать на Хитрый остров за дядей Филей...
* * *
Уже смеркалось, когда Костя вернулся с острова и пошел к Эдисону учить географию. Шурка помогал ему. Занимаясь, они для тренировки произносили названия городов и рек на тарабарском языке:
– Лга-во, тов-сара...
Неожиданно появился Васюрка. Размахивая небольшой бумажкой, он сбивчиво рассказал о том, что сегодня в тайной квартире побывал враг. Не более часу тому назад Витька нашел в бане записку с непонятными слонами.
– Дай-ка ее сюда! – строго сказал Эдисон, предчувствуя что-то недоброе.
Васюрка положил на стол четвертушку тетрадного листа в клеточку. На этом клочке кто-то, скрывая свой почерк, написал крупными печатными буквами:
«Хие-пло вы льщикп-подпо.
Жу-хо но шим-ва дам-сле...»
– Мы обнаружены! – застонал Эдисон.
Костя, заглядывавший через плечо великого изобретателя, был бледнее стены.
И в эту минуту в комнату ворвался Витька. Костя сразу накинулся на него.
– Где ты взял эту бумажку?
– Нашел в нашей бане... Васюрка убежал в лавочку, а меня не взял. Я пошел в огород, сорвал репу, а дверь открыта. Я вошел в баню и нисколько не забоялся. Бумажка на окошке лежала. Я взял ее и принес домой, попросил Васюрку сделать пароходик, а он хотел отобрать ее. Я заплакал... Васюрка выменял бумажку на гильзу, вот на эту!
Витька, нагнув голову, снял фуражку, и все увидели среди гвоздиков и пробок винтовочную гильзу.
– Кто приходил в баню? Ты видел? – допытывался Костя.
– Никого я не видел!
Наступила тишина. Эдисон и Костя не могли смотреть друг на друга. Было ясно: за одним из них или за обоими сразу следит враг, который так зло насмеялся над ними. По откуда он знает тарабарский язык?
Эдисон повернулся к Васюрке.
– Наблюдай за баней до самой ночи!
Васюрка взял за руку Витьку, и братья удалились.
– Я знаю, кто нам пакостит! – сказал Эдисон.
– Кто?
– Миссис Конфорка, вот кто!
– Точно! Как это мы раньше не додумались! Тогда вот что!..
Костя изложил свой план. В баню Чураковых никому пока не ходить. Подпольщиков тарабарскому языку не обучать, он не годится для секретов, и вообще с ним одна канитель. Лучше начать слежку за Конфоркой, узнать, где она живет, куда ходит и с кем встречается...
* * *
Пока Костя «изучал» географию, Тимофей Ефимович рассказал пришедшему дяде Филе то, чего не мог рассказать сыну....
В Петровске живет и работает сапожником военнопленный чех Боушек. Он выходит на станцию к эшелонам, подолгу беседует с чешскими солдатами, потом сообщает Усатому: на какой станции, к какому вагону следует подойти, от кого и что получить. В Куренге чернявый повар вручил Тимофею Кравченко два нагана, несколько ручных гранат и винтовочные патроны.
– Вот оно как! – сказал Тимофей Ефимович, подмигивая дяде Филе.
Кравченко взял корзину, принесенную дядей Филей, и пошел в кладовку.
– Принимай «картошечку», – сказал он, вернувшись.
– Есть одна закавыка, Ефимович. Сегодня утром в наш цех начальник станции Блохин заглядывал. Ко мне подошел и спрашивает: «Работаешь, солдат?» Отвечаю ему: «Работаю до седьмого пота!». А он: «Бог труды любит! Работай, да почаще оглядывайся!» Перед самым гудком ребята передали, что семеновские офицерики мной интересуются. Что на это скажешь?
– Вот что скажу... За гранатами сам пока не приходи. Может, ребятишек к этому делу осторожненько приспособим. Оставь корзинку-то, надо проверить, не следят ли за твоей квартирой. Ночки две-три там не появляйся!
Глава тринадцатая
ЗАМОРСКИЕ ГОСТИ
Разбудили Костю раньше обычного. За чаем отец сказал ему:
– Быстренько отнеси дяде Филе картошку, а то он вчера торопился в ночную смену и не взял. Да смотри, не балуй дорогой – не упади, не рассыпь...
Костя нес корзину на Хитрый остров и думал в смятении: «Почему папа поручил это мне? А может, он знает, что я догадываюсь?.. Посмотреть бы эти подарки от «зайчика»... Нет, лучше не надо... Вот когда-нибудь я расскажу ребятам про настоящее задание...»
Дядя Филя жил на крайней тихой улице. Комнату он снимал в небольшом домике с голубыми ставнями. Косте хотелось проникнуть туда незаметно: прижимаясь к заборам или ползком через огороды. Но, несмотря на ранний час, улицы были людными: мастеровые шли на работу, женщины несли на коромыслах воду. Пришлось шагать у всех на виду...
Еще издали Костя заметил, что выходившие в палисадник окна закрыты. Толкнул плечом калитку, она беззвучно открылась. Едва он ступил во двор, как