Читать интересную книгу Почетный караул - Джеймс Коззенс

Натаниел Хикс завез бумаги, и они вместе поехали на стоянку самолетов, где рассчитывали застать подполковника Каррикера. Они действительно нашли его там — он стоял на крыле П-38 и честил на все корки гражданского механика, умудрившегося капнуть смазкой на летнюю шерстяную форму подполковника.

— Я что же, черт побери, — кричал он, — должен надевать комбинезон всякий раз, когда мне нужно осмотреть самолет?

Увидев, что к нему пришли, он спустился вниз по узенькому трапу, который начал угрожающе раскачиваться под ним, да так, что в конце концов подполковник чуть было не опрокинулся на спину. Он еще раз чертыхнулся и подошел к капитану Соломону и Натаниелу Хиксу.

Хикс имел возможность убедиться, что крест «За выдающиеся заслуги» и вправду с дубовыми листьями — орден украшал грудь подполковника. Капитан Соломон с обворожительной улыбкой изложил суть дела.

— Ну а я-то тут при чем? — не дослушав, спросил подполковник.

Дело в том, что, как выяснилось позже, Каррикер лишь числился в штатном расписании руководителем полетов. А на самом деле его главной обязанностью было сопровождать генерала в полетах и выполнять самые разнообразные поручения.

Хотя капитан Соломон понял, что, как он сам выразился, «обратился не по адресу», он не уходил и даже с улыбкой пустился в беседу. Хикс еще прежде подметил у капитана Соломона неистребимое желание во что бы то ни стало войти в расположение к настоящим летчикам, поставить себя с ними на равную ногу. Видимо, форма военного летчика развила в нем комплекс неполноценности. После нескольких льстивых вступительных фраз он вдруг не слишком деликатно, хотя и по-дружески — дескать, такое может случиться с каждым из нас, боевых летчиков, — сочувственно спросил Каррикера про сильные ожоги на руках и лице.

Каррикер со спокойным удивлением посмотрел на капитана Соломона. Потом скользнул взглядом по его «крылышкам». Щелчком отшвырнул окурок сигареты в цветочную клумбу перед зданием командного пункта. Минуту стоял молча.

Хиксу стало не по себе, хотя он и не имел ко всему этому никакого отношения; даже капитан Соломон заметно сник. Наконец Каррикер сказал с расстановкой:

— Спасибо, что спросил, парень. Так вот, жил да был бензин. Ну, знаешь, которым заправляют самолеты. Сечешь? Вот, значит, лечу это я вверх тормашками на высоте пятнадцать тысяч футов. И жила была спичка — ну, я ее случайно в кармане нашел. Я и подумал: а что, если чиркнуть да и сунуть в бак. Масса удовольствия, приятель. — Он помолчал, глядя на капитана. — А ну-ка выбрось свою сигару, капитан, — сказал он. — Кто позволил тебе курить на летном поле? Ты что, читать не умеешь? А теперь шагом марш отсюда!

V

Натаниел Хикс вернулся на свое место. За столиком полковника Росса горел свет, но сам полковник крепко спал. У лейтенанта Турк тоже горела лампа — она старательно изучала «Наставление по военным судам».

— О Господи, до чего же противно болтает, — сказала она Хиксу, когда он устроился в кресле. — Хорошо еще, что я не стала есть слойку. Боюсь, дальше будет еще хуже.

— Мы почти прилетели, — постарался успокоить ее Хикс. Из кармана кителя, висевшего на окуляре навигационного визира, он достал несколько пластинок жевательной резинки и протянул Турк. — Попробуйте пожевать — помогает, — сказал он. Потом снял со стены наушники. — Послушаем, что там делается.

— Тебе, пожалуй, лучше пока выйти оттуда, — сказал сержант Пеллерино Макинтайру. — Сейчас немного поскачем. Закрой дверь и устраивайся рядом со мной на полу.

Натаниел Хикс надел наушники, щелкнул переключателем коммутатора и тотчас же услышал голос генерала Била, который настойчиво повторял, старательно разделяя слоги:

— Оканара-вышка… Оканара-вышка… Военный… какой у нас номер, Бенни? Где карточка?.. Военный тридцать семь-шестьдесят три… Прием…

Затем долго не было слышно ничего, кроме воя и треска в эфире.

— Оканара пока не отвечает, — сказал Хикс лейтенанту Турк.

Их два раза сильно тряхнуло, потом самолет судорожно рыскнул влево, выровнялся и снова подпрыгнул. Черное ночное небо в иллюминаторах время от времени загоралось бледным электрическим сиянием, потом снова смыкалась кромешная тьма. Хикс нащупал концы пристежного ремня и застегнул замок; при этом живот как-то сам собой подобрался, словно что-то сжалось в желудке. Он ощутил легкую тошноту, впрочем скорее на нервной почве, а не от качки. Чтобы чувствовать себя в самолете как дома, нужно начинать летать в юности. Мало кому удается сохранить спокойствие, когда вся эта хлипкая конструкция начинает дребезжать и раскачиваться.

Хикс повернулся к лейтенанту Турк и с ободряющей улыбкой жестом показал, чтобы она пристегнулась. Он заметил, что лицо у нее стало мертвенно-бледным. Она никак не могла разобраться с замком ремня. Увидев, что Турк ему что-то говорит, Хикс приподнял один из наушников и наклонился к ней поближе. В другом наушнике он слышал, как генерал Бил еще раз попытался связаться с командно-диспетчерским пунктом: — Оканара-вышка… Оканара-вышка… Военный…

Лейтенант Турк скорчила гримасу и покачала головой.

— Я все время твержу себе «меня не стошнит», — сказала она Хиксу, — все, что угодно, только не это. Лучше умереть. Господи, сделай так, чтобы этого не случилось. И потом, я вправду боюсь до смерти.

— Жуйте резинку и не волнуйтесь, — сказал Хикс. — Я велю генералу прекратить это безобразие. Видели на окне дощечку с генеральскими звездами? Это верный признак, что вам ничего не угрожает. Уж кто-кто, а генералы о своей безопасности заботятся.

Хикс и сам чувствовал, что шутки его звучат довольно жалко и натянуто, и решил, что лучший способ успокоить ее — это сидеть молча и самому сохранять невозмутимость.

Поэтому, несмотря на сосущее чувство тоски и тревоги, он с наигранной беззаботностью стал смотреть по сторонам — на вздрагивающие при каждом новом толчке стены кабины, на освещенное вспышками молний небо в крошечных иллюминаторах — и, ощутив, с какой безумной яростью бьются хрупкие крылья самолета о жесткие встречные потоки воздуха, подумал про себя, что все-таки самая счастливая минута полета — когда можно наконец отодвинуть козырек кабины или открыть дверь, спрыгнуть на твердую землю, с наслаждением стукнувшись подошвами о жесткое покрытие летного поля, и с облегчением вздохнуть — на этот раз, слава Богу, пронесло.

Сквозь треск атмосферных помех в наушниках с трудом пробился слабый женский, почти детский голос. Потом он зазвучал громче и отчетливей и произнес с заметным южным акцентом.

— Я — Оканара-вышка. Я вас почти не слышу. Прием…

Но генерал молчал, и Хикс, удивленный тем, что теперь, когда появилась связь с Оканарой, он ничего не отвечает, посмотрел вперед, на кабину пилота. Темные силуэты генерала и Каррикера отчетливо выступали на фоне ярко освещенного вспышками молний неба. Хвост самолета швыряло так, словно кто-то встряхивал огромный градусник. Хикс увидел, как смуглая рука генерала — рукава рубашки закатаны выше локтя — с болтающимся золотым браслетом на тонком запястье легла на штурвал; генерал уверенно подал штурвал от себя, плавно вернул назад, потом снова от себя. Самолет безжалостно тряхнуло, но генерал, казалось, не обратил на это никакого внимания. Левой рукой он взял микрофон и, чуть скривив губы влево, небрежно произнес:

— Следую курсом три-ноль север на двух тысячах; работаю с вами. Расчетное время прибытия — через пять минут. Какая у вас погода?

Некоторое время в наушниках слышны были только треск и рев; Натаниел Хикс, затаив дыхание, ждал ответа. Если погода плохая — а с чего она будет там хорошей? — им придется развернуться и лететь дальше, и эта пытка продлится еще час, а то и больше. Прозвучавший в ответ детский голос — видимо, в диспетчерской дежурил кто-то из ЖВС — подтвердил его опасения:

— …приближаются сильные грозы с центром на юго-юго-западе. Осадки ноль. Ветер слабый, переменного направления, восточный и юго-восточный… — Последовала пауза, видимо, она с кем-то советовалась. — Это бэ-двадцать шестой, у которого что-то было со связью? Это я с вами работала? Советуем немедленно повернуть на девять-ноль на восток и следовать курсом пять — повторяю, пять минут, затем снова выходите на связь… Подождите еще минутку… — Она снова умолкла, потом добавила: — Если у вас не аварийная ситуация, можете считать, что это приказ.

— Вышка, — раздался голос генерала. — Вы нас спутали с другим самолетом. Говорит генерал Бил. У меня кончается горючее. Если аэропорт еще открыт, я захожу на посадку. Да, и попросите кого-нибудь подогнать мою машину.

Теперь в разговор вступил мужской голос:

— Слушаюсь, генерал. Это говорит офицер аэродромной службы, сэр. Гроза еще не подошла. Ваша полоса седьмая.