Читать интересную книгу Фарт - Б. Седов

Но настроение вдруг пропало, и я умолк.

Достав очередную пару пива, я разлил его по стаканам и снова развалился в кресле. Рита распласталась на подушках дивана, и вместе мы представляли из себя идиллическую картину на тему «двое продвинутых молодых людей пьют знаковое пиво в элитной халупе на берегу океана».

Мы лежали и молчали.

За дымчатым окном солнце склонялось к океану, уже положив на синюю воду свою длинную, переливающуюся золотом тень, и в этом была долгожданная умиротворенность, которая, как я подозревал, была лишь тенью, призраком, пугливым видением, готовым унестись при первой же возможности, а уж такую возможность жизнь предоставить не замедлит. Но пока все было хорошо, и, наверное, это было то редкое мгновение, про которое можно было бы сказать, остановись, мгновенье, ты почти прекрасно, но только не останавливайся навсегда, пусть придут другие мгновения, и пусть они будут хороши по-своему.

Взяв со столика пульт, я нажал на первую попавшуюся кнопку, и на экране появился полицейский, который как раз заканчивал фразу:

– … от комментариев воздерживается.

После этого камера повернулась, и я увидел какие-то трущобы, толпу латиносов или мексов, черт их разберет, все это было пересечено болтающимися на ветру желтыми полицейскими лентами ограждения, повсюду шастали копы, потом показались двое медиков, которые катили носилки с чьим-то телом.

– Вот тебе Америка, – злорадно сказал я Рите, – не успел включить телек, а там уже кого-то замочили. Что поделаешь – неблагополучные кварталы, пуэрториканцы…

Камера запрыгала, подбираясь поближе, и заглянула в лицо лежащему на носилках человеку. Когда я увидел, кто это был, то понял, что счастливое мгновение кончилось. На носилках с залитым кровью лицом и страшным провалом на месте правой скулы лежал Костя. Его глаза были закрыты, а губы при каждом вдохе и выдохе то всасывались в приоткрытый рот, то обиженно надувались, выдавливая наружу окрашенный кровью пузырь воздуха. Ворот рубашки был разорван, и сломанная правая ключица, прорвав кожу, торчала наружу.

Я оглянулся на Риту и увидел, что она, прижав руки ко рту, смотрит на экран, широко раскрыв остановившиеся глаза. Стакан валялся на диване рядом с ней, и пиво медленно всасывалось в велюровую обивку.

Снова повернувшись к телевизору, я прибавил звук, и в комнате зазвучали слова полицейского, который повторил:

– Никаких комментариев. Могу только сказать, что пострадавший привез на своей машине живущую здесь девушку, а потом произошла ссора между ним и родственниками этой девушки. Все, дайте пройти.

И он, решительно оттолкнув смуглую репортершу, которая тыкала в него микрофоном, стал пробираться к машине. На заднем плане были видны носилки, над которыми склонился врач. Увидев это, я подумал, что ничего, Костя выпутается, я заплачу за лечение сколько нужно, все будет нормально…

И вдруг этот долбаный американский врач медленно закрыл Костино лицо белой простыней, на которой тотчас проступили темно-багровые пятна. Все было понятно, и я выключил телевизор.

Сколько мы просидели молча и не глядя друг на друга, я не знаю.

Может быть, полчаса, может быть, полжизни… Я не удивился бы, если бы, взглянув в зеркало, увидел себя седым и морщинистым. Время прекратило привычный свой ход и стало беспорядочно смятым комком событий, в котором смешались жизнь, смерть, растаявшее мороженое, стекающее по пальцам, автобус на обочине дороги из Душанбе, смеющаяся Настя, кольца с таинственными знаками на них, проводница в душном вагоне, Нева с высоты птичьего полета, Коран в деревянной обложке, квартира Наташи, катящееся по скалам туловище мертвого человека, подвал в ижменской зоне, убитый Надир-Шах, потом неизвестно откуда взявшийся полковник Губанов на фоне египетских пирамид… Все это скручивалось туже и туже, смешивалось, переплетаясь и превращаясь в однообразную массу, и я почувствовал, что еще немного – и буду готов на все, даже на то, чтобы умереть, лишь бы остановить этот бесконечный водоворот образов и мыслей…

Я глубоко вздохнул и увидел себя в просторной комнате, через большое окно которой был виден океан и коснувшееся его красное солнце.

Остановившееся сердце застучало, и я снова стал жить.

* * *

Открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь.

Лишь через несколько минут до меня дошло, что я лежу на ковре около дивана и что у меня нет левой руки. Это несколько удивило меня, но, пошевелившись, я понял, что она завернута за спину. Повернувшись на другой бок, я получил сразу два сильных ощущения. Во-первых, меня затошнило, а во-вторых, кровь начала поступать в отдавленную моим же собственным туловищем руку, и она наполнилась невыносимыми горячими мурашками. Это, конечно, можно было вытерпеть, а вот тошнота…

Я попытался вскочить, но это получилось совсем не быстро и вовсе не мужественно. Покачиваясь и держась за мебель, я торопливо доковылял до ванной и там склонился над унитазом. Из меня моментально вылетело все, что не успело всосаться в организм со вчерашнего вечера, и этого оказалось удивительно много. Из глаз потекли слезы, из носа – тоже какая-то жидкость, а тут еще напомнил о себе кишечник. Я торопливо сдернул штаны и уселся на унитаз. Но через полминуты меня снова затошнило, и, вскочив, я повернулся к унитазу лицом. Минут пять я то садился, то вскакивал – в общем, меня, как говорится, чистило через все дыры. Наконец все закончилось, и, спустив воду, я залез под душ.

Наскоро ополоснувшись, преимущественно ниже пояса, и почистив зубы, я, не одеваясь, вышел в гостиную и направился прямиком к холодильнику. Достав несколько бутылок пива, я налил полный стакан и выпил его залпом. Потом еще один, потом еще, но уже помедленнее, а четвертый, подумав, поставил на стол и неторопливо закурил.

Комната сразу же поехала вокруг меня, и я сел на диван, чтобы не вывалиться на повороте в окно. Держась за подлокотник, я затянулся еще несколько раз, и наконец головокружительные аттракционы кончились. Алкогольно-никотиновый баланс в моей башке приблизился к норме, и я почувствовал, что уже почти могу соображать.

Оглядевшись, я увидел на столе какую-то бумажку.

Это была записка от Маргариты. В ней говорилось, что она поехала заниматься Костей, а я чтобы сидел в бунгало и не высовывал носа дальше океана.

Я сразу вспомнил все, что было вчера, и эти воспоминания, прорвав похмельную пелену, ворвались в меня, как группа захвата в квартиру наркоторговцев. Я был растерян, ошеломлен, огорчен… Впрочем, огорчен – слишком слабое выражение для того, чтобы передать мои чувства. Огорчение пополам с тоской, замешенные на злости и обиде, – есть такое слово? По-моему – нет. Плюс состояние дикого похмелья. Тогда уж точно – нет.

Я выпил еще один стакан пива, закурил новую сигарету и вроде бы начал постепенно приходить в норму. Понятное дело, не в правильную трезвую норму, а в некое относительно стабильное состояние, когда уже можно думать, вставать, ходить и даже, может быть, съесть что-нибудь.

Но я поступил иначе.

Подойдя к двери, я открыл ее, и ослепительное утро навалилось на меня зноем, шумом волн и пронзительными криками чаек. Все это мне сильно не понравилось, и я сразу же закрыл дверь. Внутри нашего скромного бунгало было гораздо лучше. Тихо и прохладно… Я снова сел на диван, налил пива и, теперь уже совершенно успокоившись, стал вспоминать, что же было вчера.

После того как мы увидели в телевизоре Костю, на столе появилась литровая бутылка водки, а через полчаса – еще одна. Я, понятное дело, выпил больше, чем Рита, и поэтому почти ничего не помню. Да и помнить-то особенно нечего было. Пока мы наливались водярой, не было произнесено и двух десятков слов. Говорить было не о чем да и незачем. Был Костя – и нет Кости. Что-то нелепое и непонятное, как и сама жизнь. Только в жизни бывают какие-то светлые и радостные моменты, а уж в том, что нам показали по телевизору, ничего такого не было. Только тупые лица пуэрториканцев, с любопытством дикарей заглядывавших в объектив камеры…

Когда я выпил еще четыре бутылки пива, мне захотелось прилечь, а когда я прилег, то глаза закрылись сами собой, вчерашние события стали далекими и неважными, и я уснул.

* * *

Рита разбудила Знахаря уже вечером, когда за окном стемнело, и, открыв глаза, он в первую очередь посмотрел в сторону холодильника и, убедившись в том, что тот никуда не делся, с трудом переместился из лежачего положения в сидячее.

Потерев лицо руками, Знахарь поднял разъезжающиеся глаза на Риту, потом попытался что-то сказать, но раздался только слабый сип. Прокашлявшись и прослезившись, он наконец обрел потерянный голос и хрипло спросил:

– Ты давно пришла?

– Давно, – ответила Рита и открыла холодильник.

– И это правильно, – проскрипел Знахарь.

– Что правильно? То, что я пришла, или то, что я хочу достать из холодильника пиво?