Читать интересную книгу Фарт - Б. Седов

И это сейчас, когда жизнь только начала налаживаться, горестно подумал полковник. Хотя налаживаться у него жизнь начала с получением первой большой звезды, а сейчас, даже по американским меркам, его уровень жизни был много выше среднего.

Брюнетка улыбнулась на прощанье и ушла, а Курвенко вызвал помощника и коротко, но очень убедительно растолковал ему, что он, капитан Беленький, должен сделать в кратчайший срок. И этот срок исчислялся всего лишь одним часом.

Беленький, прищурившись, выслушал Курвенко, кивнул, а потом, чуть склонившись к вросшему в кресло начальнику, негромко спросил:

– Что, так плохо?

Курвенко кивнул и сказал:

– Давай, капитан, иди. Раньше сядешь – раньше выйдешь.

Беленький развернулся и быстро вышел из кабинета.

Восьмиугольные часы щелкнули и показали ровно четыре.

Дверь кабинета отворилась, и на пороге показался Беленький.

– Ну? – Курвенко подался вперед, – все?

– Все, – Беленький подошел к столу и аккуратно положил на него несколько листов бумаги, – здесь заключение о смерти, приказ о снятии с пищевого и вещевого довольствия и все прочее.

– Какой диагноз?

– Острая коронарная недостаточность.

– Увезли?

– Увезли. Она и увезла. С ней еще двое амбалов были на микроавтобусе.

– Знала, сука, что делает, – едва слышно пробормотал Курвенко.

– Что вы говорите? – переспросил Беленький.

– Так, ничего. Выпить хочешь?

Курвенко, кряхтя, встал и подошел к сейфу.

– Выпить… – Беленький посмотрел на часы, – а что, пожалуй, можно. Так что же такое стряслось, товарищ полковник?

– Что стряслось, говоришь… – Курвенко, держа бутылку и стаканы, уселся в кресло, – да ничего особенного. Просто мне удалось выжить.

* * *

Девяносто часов назад я сидел в «Боинге», пересекавшем черное небо над Атлантическим океаном. Теперь я сижу в точно таком же «Боинге», который летит в противоположную сторону.

Ну что за ерунда такая! Совсем жизни не стало – то туда, то сюда, то «вы арестованы», то – замри-умри-воскресни… То тебе Игроки какие-то, потом тут же камера, зэки с чифиром, прапоры вонючие, затем тюремная больничка, справка о смерти, какие-то темные личности из ФСБ, потом опять Внуково, черт знает что!

Я повернул голову направо и увидел, что Рита, откинувшись на подголовник, сладко спит. Мне всегда нравилось смотреть на спящих женщин. Во сне их лица становятся совсем другими, не такими, как тогда, когда они за каждым своим взглядом, каждым поворотом головы следят в невидимое зеркало, уверенно показывая тебе то, что хотят показать, и скрывая неверные тени…

Арабы считают, что сон – это естественное состояние человека. Адам, пребывая в эдемском саду, находился в состоянии сна, и только извлеченная из его тела Ева пробудила его. И на хрена, спрашивается, пробудила? – чтобы увлечь за собой в бездну греха?

Длинные, от горизонта до горизонта, зеленые волны накатывали на плоский берег и, теряя разбег, таяли в желтом песке. В синем небе ослепительно горело белое солнце, и многоцветная яркость жаркого калифорнийского дня казалась нереальной после безжизненных грязных полутеней Бутырской тюрьмы, в которой я то ли был еще вчера, то ли уже не был…

Стремительность событий, произошедших в течение последних пяти дней, не давала мне трезво осмыслить их и, успокоившись, подумать – да, это было, но оно уже кончилось. Поэтому я гасил все еще несущийся внутри меня вихрь соображений и чувств старым испытанным способом. В моем организме уже булькали четыре бутылки «Туборга», еще восемь плавали в пластмассовом ящике со льдом, который стоял в тени под большим цветным зонтиком, а в бунгало, в огромном, как пивной ларек, холодильнике, их было столько, что и не сосчитать. Я лежал на просторной подстилке, жгучее солнце прижимало меня к песку, будто надеясь высушить до состояния газетного листа, в ногах плескался и шумел океан, пытаясь добраться до меня, а где-то рядом, в бунгало, которое Костя снял по случаю нашего приезда, копошилась Рита.

Она затеяла какие-то кухонные интриги, пообещав приготовить нечто такое, чего мы с Костей еще не пробовали. Я не возражал, а Кости вообще не было. Он с самого утра отвалил в Лос-Анджелес, где его ждала мулатистая зазноба. Я предупредил его, напомнив американскую поговорку: «С черненькой поведешься – обратно не вернешься», но он только отмахнулся, сказав, что, во-первых, она не такая уж и черненькая, а во-вторых – если он найдет с ней долгожданный рай, то на хрена тогда мы все ему нужны. Я не нашел чем ему тут возразить, и Костя, довольный, забрался в двухцветный открытый «БМВ» и уехал.

Бунгало, в котором мы предавались кратковременному безделью, стояло в сотне метров от берега океана, на небольшом пригорке, заросшем травой и кустарником. Таких строений в этой части побережья было полным-полно, и в каждом из них жили такие же, как мы, любители праздного ничегонеделания, «dolce far niente», как говорил сосед-итальянец. Иногда мы видели их, и все они делали то же, что и мы. Выйдя из дорогой лачуги, соискатель покоя и удовольствий проходил несколько шагов и падал. Либо на песок, либо в океан. Некоторые поступали иначе – выскочив из бунгало, они с криком и смехом бежали к воде, таща яркую пластиковую доску. На мой взгляд, это было буйным вариантом распространенного в этих местах помешательства.

Началось это все, по-моему, с фильма «На гребне волны», где мужественный герой Патрика Суэйзи разумно распределял время между совершением правонарушений и лихим серфингом на гребнях тихоокеанских волн. С тех пор американские парни, чтобы почувствовать себя Парнями с большой буквы, хотя бы раз в год брали под мышку пластмассовый атрибут крутого рассекателя прибоев и направлялись в сторону ближайшего водоема, имеющего хоть какое-то подобие волны. Прыщавые младшие клерки из солидных компаний на трясущихся от ежедневного джоггинга ногах неловко балансировали на неустойчивом пластике под восторженными взглядами архивных барышень или приехавших из провинции кузин, с надеждой ожидая внезапного ухудшения погоды или какого-нибудь природного катаклизма, позволяющего, не теряя лица, укрыться под гостеприимной крышей ближайшего бара или, что еще лучше, остаток дня спасать свою подружку от непогоды в своей холостяцкой квартирке, где плита, раковина и раскладная кровать находятся в опасной близости друг от друга…

Жара, царившая в эти дни на калифорнийском берегу, на мой взгляд, располагала больше к лени и неподвижности, чем к резвым забавам, и я поступал так, как мне было приятнее. А именно – лежал под горячими лучами солнца и думал о том, что будет, когда оно превратится в сверхновую. Говорят, что тогда оно сначала распухнет до самой орбиты Земли, а потом сожмется в невидимый черный комок, который будет жадно втягивать в себя все, что окажется поблизости. Это вроде бы и называется черной дырой. Я не силен в астрономии, поэтому не разбираюсь в таких вещах, но одно было ясно – не будет тут никакого пляжа, океан испарится, как плевок на утюге, а главное – никто этого грандиозного шоу не увидит.

Есть такие острова в Океании, где, как говорят знающие, побывавшие там люди, местное население не делает ничего, то есть вообще ничего, Ничего с самой большой буквы. Они просто лежат целыми днями на своих островных пляжах, океан покорным щенком ласково лижет им пятки. А они лежат и ждут, когда с дерева упадет кокос или какой другой пригодный в пищу орех, тогда они лениво поднимаются и нехотя поглощают упавшую пищу. Они не работают, потому что жарко, лень и незачем – все, что нужно для жизни, произрастает само, без участия человека, а может быть, именно потому, что человек не вторгается в плодотворную работу Земли. Они счастливы, потому что все, что им нужно, у них есть, а то, чего у них нет, – им не нужно. Надо будет как-нибудь побывать на этих островах, лениво подумал я, полежать на песке рядом с островитянами, поболтать с ними о смысле жизни и насладиться райской праздностью свободного человека. Чем, собственно, я и сейчас наслаждаюсь, не уезжая на далекие неведомые острова…

Я лежал уже второй час и подумал, что, открыв глаза, увижу себя в виде пережаренной колбаски. Кулинарно-гастрономические ассоциации усиливали ароматы, которые редкий и легкий ветерок навевал из бунгало. Коричневая, лежащая на рашпере колбаска, жирный мясной сок которой с шипением капает на раскаленные угли, сменилась образом шашлыка, я даже услышал запах вишневых полешек, которые знатоки подкладывают в грамотный – из яблоневых чурочек – костерок. Я перевернулся на спину и напоследок вспомнил, что на Руси шашлык называли «верченое мясо». Хотел улыбнуться, но поленился. Весь окружающий мир представлялся мне в виде… Точнее сказать – он никак мне не представлялся. Его будто не было. Только я и солнце. И где-то рядом – океан. И все это даже не на какой-то там Земле, а просто в пространстве. Это и было тем самым блаженным умопомрачением, ради которого знающие люди регулярно бросают все и устремляются на жаркие берега теплых морей. Я наконец достиг этого состояния, и приобретенный в прошлых воплощениях опыт подсказал мне, что делать теперь.