руках зажата банка с вареньем, крышка в пятнах ржавчины, такое бывает, когда «консервация» — так ее здесь называют — стояла в погребе три — пять лет. Девушка перехватывает мой взгляд:
— Кошка Муся, я ее к себе прижимала, чтобы не страшно было, а она вырывалась, царапалась и все-таки убежала. А это моя последняя еда. Вы не знаете, как на Запорожье уехать, у меня там мама.
Я отдаю ей два протеиновых батончика. Мужику по имени Игорь — половину пачки сигарет. Нас просят, и мы осторожно сажаем бабушку с переломанными ногами в машину. Нам уже начинают выговаривать за плохую организацию очереди.
— Вы не снимайте! Вы порядок скорее наводите здесь! — строго говорит мне женщина в очках в позолоченной оправе. От женщины тянет дымом костров из ДСП, но я догадываюсь — она завуч или чиновница. И я понимаю, что нам нужно ехать дальше, в сам Мариуполь. Людей начали грузить по КамАЗам. Детей с родителями — в автобусы. Через несколько часов они будут в Ростове, в безопасности, а мы едем дальше, туда, где грохочет артиллерия.
«ГРАДЫ» В МАРИУПОЛЕ
На въезде в Мариуполь воплощены в реальности самые жуткие бредни голливудских режиссеров. Воплощены настолько точно, что первая мысль — не их ли это сценарий? Потому что первое, что я вижу, — два потока людей. Одни бегут из города, другие — обратно. Военные разрешили людям вскрыть склады логистического центра. Разрешили, это мягко сказано, «не препятствовали». Смотрю, что тащат люди, и будь проклят, кто их осудит! Люди тащат воду. На себе и в универсамовских телегах. Старик впрягся в деревянный европоддон, нагруженный минералкой, и пытается волочь его по пыльному асфальту. Кто-то перетаскивает баллоны с водой на пятьдесят метров вперед, а потом возвращается за новой партией воды… Никто не несет коробки с кроссовками или плоские телевизоры.
Уже на самом въезде в город, прямо на осевой, стоит белый ВАЗ, морда машины разворочена взрывом мины. Немолодой, судя по седине, мужчина уткнулся лицом в баранку. Лобовое стекло изнутри забрызгано кровью. Рядом с машиной лежит раскинувшись женщина, ее застрелили из автомата. Спросить некого, но я догадываюсь, что эта жуткая сцена из тех времен, когда беженцев не выпускали из города, превратив их в «живой щит».
Напротив остановки «Бульвар Шевченко» у обочины лежит детский труп в чехле от постельного белья. И вокруг, насколько хватает глаз, обугленные, черные многоэтажки и провода, порубленные осколками в лапшу. С визгом останавливается джип, из него выпрыгивает военкор Семен Пегов, мой старый товарищ. Мы не успеваем сказать друг другу и пару слов, как слышим выход пакета «града». Я падаю удачно, головой под двигатель и колесо, Сема утыкается в подошвы моих ботинок. Моя камера снимает, как впереди, в пыль, сыпет мелкими осколочками. Впрочем, нас прикрывает выгоревшая высотка. Реактивные снаряды упали совсем рядом, во дворах, накрыв 17-ю больницу… Зачем? Не знаю. В ту же минуту эту, возможно, последнюю батарею нацистов засекает наша артиллерия и жестко наваливает в ответ.
«ЗАЧЕМ ГОРОД СГУБИЛИ?»
Я сворачиваю во дворы. У каждого подъезда булькают на самодельных печках кастрюльки. Варят картошку на обед на весь подъезд. Веточки, срубленные осколками, сложены в аккуратные поленницы. Златозубый дед, охочий до философствования, отвлекся от заготовки дров, отложил топорик для рубки мяса и обратился к нам:
— А вот скажите, ребятки, а кто во всем этом виноват? Россия или Украина?
Говорю ему, что виноваты те, кто вместо того, чтобы убраться восвояси, устроил бои в городе, спрятавшись за людей. Но дед не унимается:
— Хорошо, а они-то откуда взялись нам на головы? Для чего? Зачем город сгубили?
Но тут у меня есть ответ:
— Мы все виноваты, кто больше, кто меньше, по грехам нашим это испытание.
Мы бредем к нашей машине через истерзанный город. Мой товарищ, ополченец, говорит мне:
— Бабушка рассказала, что ей пожар в квартире потушили солдаты из Нальчика. Нальчик — это где?
— Это Кабардино-Балкария, там горы, там Эльбрус… Привыкай, Влад, у тебя теперь большая страна, по ней всю жизнь можно путешествовать!
Влад смеется, наверное, в первый раз за этот длинный и жуткий день.
Основная располага нашего батальона находилась в поселке Красноармейское, это последний населенный пункт перед Мариуполем, где было электричество и пробивалась сотовая связь. До окраин города примерно 12–15 километров. Именно через наш поселок выезжали первые беженцы, вот только объезд этот был длиной в 119 километров, по одометру машины. Путаная, хитрая дорога через понтонные мосты, поселочки и бескрайние поля, но приводила она точно ко въезду в город, к наполовину сгоревшему комплексу гипермаркетов на Запорожском шоссе.
Около полуночи меня разбудил комбат «Востока»: «Ты дорогу в Мариуполь знаешь? Нужно провести группу товарищей к въезду на Запорожском шоссе». Там, в складских поселках, располагался штаб 58-й армии, штурмовавший Мариуполь. «Группа товарищей» — это 40 джипов L-200 и два бронетранспортера. Соединение спецназа должно было уже утром войти в город, их специально готовили к уличным боям. Я провел эту колонну без единой ошибки. Вспотел, как мышь, потому что просто развернуть ленточку из 42 машин — это целое приключение и много проклятий. Утром начштаба батальона «Аскольд» встретил меня в располаге и вручил нашивку батальона. Я расценил ее как награду.
24 марта 2022 года
МАРИУПОЛЬ СВОИМИ ГЛАЗАМИ: ЖИВЫЕ ЖДУТ МИРА…
Основной накопитель беженцев из Мариуполя — в 20 километрах от города, в селе Володарском. Его «декоммунизировали», поэтому на половине карт и навигаторов это поселок Никольский, что добавляет сумятицы в творящийся вокруг хаос.
Жизнь, если так можно выразиться, в Володарском-Никольском «налаживается». Появились волонтеры, стали составлять списки на эвакуацию. На днях головорезы из нацбата «Азов» пытались выйти из города через аэропорт, контратаку отбили, но полностью зачистить прорывавшихся не удалось…
«ЗВУКОВ БОЮСЬ»
Вика подходит ко мне мягко, неслышно: она в носках — на ледяном асфальте. Возраст определить не могу, может, школу окончила. Сбитые в колтун волосы, грязная кофта. Руки ходят ходуном, она никак не может найти им место. Вещей у девушки нет, в огромных глазах плещется безумие.
— Поговорите со мной, со мной никто не говорит, а я боюсь. Взрывов, людей с оружием боюсь!
Я понимаю, что девушку надо переключить. Достаю горсть леденцов из кармана:
— Давай-ка по конфете, и поговорим. Как тебя зовут?
Девушка убирает конфету в карман кофты, даю еще одну, тоже прячет, мучительно пытается вспомнить, кто она.
— Я Виктория. Дьяченко!
— Вика, где ты жила в Мариуполе?
— В Мариуполе я жила, там тоже бомбежка, я все