Вернита не знала, что ей делать: ужасаться или смеяться над таким самодурством капризной красавицы.
Вслед за тем она узнала, что принцесса превратила бывшую часовню дворца в бильярдную, покрасила стены в жёлтый цвет, а религиозные гравюры, украшавшие комнату, распорядилась отнести в лакейскую.
Как жалела Вернита, что рядом нет графа, которому она могла бы рассказать обо всём услышанном, поахать и посмеяться вволю!
Не удивительно, думала Вернита, что старые аристократические семьи смотрят на Бонапартов свысока.
День тянулся мучительно долго. Вернита страстно желала увидеть графа; в то же время её пугало собственное нетерпение.
Что, если вечером она узнает, что он покинул Париж?
Но нет, он ведь обещал ей, что обязательно попрощается! И Вернита знала: если это в человеческих силах, то граф сдержит слово.
Однако почему же он так упорно настаивал, что их любовь ничего не значит, и они должны забыть друг друга?
Конечно, кто она для него? Безвестная юная француженка без гроша в кармане.
Но даже если он не готов на ней жениться, не хочет, чтобы их видели вместе, почему бы им не встречаться тайком?
Все это очень странно, думала Вернита. Мучила её и другая мысль: достанет ли ей храбрости, чтобы рассказать графу правду о себе?
Теперь-то Вернита была уверена, что он не пойдёт доносить на неё в полицию!
Но в то же время, если тайна её происхождения когда-нибудь раскроется, не повредит ли это любимому человеку?
Нет, ни за что Вернита не поставит его в такое положение, когда ему придётся держать ответ за то, что он помогал врагу Наполеона и Франции!
«Он ничего не должен знать», — решила наконец Вернита.
Однако ей хотелось разговаривать с графом свободно и откровенно. Если бы он только знал, что ему нечего её стыдиться, что у себя на родине она принадлежала к высшему обществу — и к такому, которое не сравнится со скороспелым «светом» выскочек-Бонапартов!
Тем временем горничные принесли Полине ещё два платья, чтобы она, наконец, смогла сделать выбор. Одно из них, белое, сверкало бриллиантами, другое, из зеленой газовой ткани, было украшено розовыми цветами миндаля.
Взглянув на них, Полина вдруг воскликнула:
— Ой, что я вспомнила! Вчера я была в этом белом платье и надевала к нему золотые серьги в виде колец — так вот, одну из них я оставила внизу, в спальне!
Повернувшись к Верните, она приказала:
— Сбегайте и принесите. Она лежит на столике у кровати. Как сейчас помню: одну я надела, а вторую забыла!
С последними словами она снова повернулась к зеркалу.
От Верниты не укрылось, как многозначительно переглянулись между собой две горничные: по взгляду их можно было безошибочно определить, о чём они думают.
Острая боль пронзила сердце Верниты — боль ревности.
Неужели этой ночью принцесса была в спальне не одна? Неужели, ложась в постель с графом Акселем, она снимала свои драгоценные серьги?
Вернита покорно встала и, отложив платье, над которым работала, пошла вниз.
Парадная гостиная, смежная со спальней, была ярко освещена лучами заходящего солнца.
За окном ласково зеленела трава, и цветы в саду сияли всеми цветами радуги.
Вернита засмотрелась в окно. Прекрасный вид вдруг вызвал в ней острую тоску по дому, по ухоженному саду, где она с матерью любила возиться с цветами, по тенистому парку, по любимым лошадям…
Но Вернита не успела унестись душой в родную Англию — её размышления прервал незнакомый мужской голос:
— Кто вы? Я вас раньше здесь не видел.
Вернита повернулась — и ахнула.
Человеку, стоящему перед ней, не было нужды представляться. Его облик был хорошо известен далеко за пределами Франции.
Краска отхлынула от щёк Верниты. Она опустила глаза и присела в низком реверансе.
Наполеон медленно приблизился к ней. Вернита вспомнила, что не ответила на его вопрос, и торопливо заговорила:
— Я… Ваше Величество… Её высочество принцесса Полина наняла меня швеёй. Я только сегодня переехала сюда… Ваше Величество.
— Так вот почему я не мог вспомнить вашего лица, — улыбнулся Наполеон. — А ведь такое милое личико трудно забыть!
— Благодарю вас, Ваше Величество, — смущённо ответила Вернита. — Простите, её высочество послала меня в спальню за серьгой…
Наполеон нахмурился, и Вернита поняла, что он ожидал иного ответа.
Девушка уже повернулась к дверям, когда император спросил:
— Как вас зовут?
— Вернита… Бернье… Ваше Величество.
— Вернита! Никогда не слышал такого имени! Я бы скорее назвал вас Виолеттой[4] — из-за чудных фиалковых глаз.
Вернита удивлённо раскрыла глаза. Она не знала, что у императора есть привычка награждать полюбившихся ему женщин новыми именами.
Императрица Жозефина до встречи с ним была Розой. Первую свою любовь, Дезире, Наполеон звал «Эжени». Он считал себя тонким ценителем женских имён и полагал, что может безошибочно определить, какой женщине какое имя больше всего подходит.
— У вас фиалковые глаза, — продолжал он, прежде чем Вернита успела вставить хоть слово, — а я очень люблю фиалки.
Вернита не понимала как следует, чего он хочет — однако инстинкт предупреждал её об опасности. Она должна бежать, и немедленно!
— Простите, сир, — прошептала она, — я должна идти… Её высочество ждёт меня.
Она бы убежала, так и не забрав из спальни серёжку, однако Наполеон вытянул руку и, схватив её за локоть, властно притянул к себе.
Вернита догадалась, что он хочет её поцеловать, и упёрлась руками ему в грудь. Девушка отчаянно сопротивлялась — но император оказался сильнее.
В его глазах Вернита видела стальной безжалостный блеск. Должно быть, так же сверкали глаза Наполеона в памятном сражении при Аустерлице.
Вернита с отчаянием понимала, что её сопротивление бесполезно — рано или поздно император добьётся своего…
Спас её донёсшийся от дверей мужской голос:
— Я давно мечтал увидеться с Вашим Величеством и не могу упустить случая, посланного самой судьбой!
Наполеон резко отпустил Верниту, и она едва удержалась на ногах. Пьянящая радость переполняла её сердце. Она узнала этот голос!
— Кто вы? — резко спросил Наполеон.
Граф вышел на середину комнаты и склонился в церемонном поклоне.
— Могу ли я представиться, сир? — начал он. — Моё имя — граф Аксель де Сторвик; я хотел обсудить с Вашим Величеством военный вопрос крайней важности.
Вернита, воспользовавшись случаем, выскользнула из комнаты. Её переполняла гордость за графа. Как смело и уверенно он говорил с самим императором!
Вернита понимала, что только его появление спасло её от поцелуя — а, может быть, и от чего-нибудь похуже. Но что мог подумать о ней граф, увидев её в объятиях Наполеона?