Читать интересную книгу Величайшая подводная битва. «Волчьи стаи» в бою - Рафаэль Халхатов

Дёниц терпимо относился к непредусмотренным уставом и приказами «произведениям искусства» на рубках лодок. Считал, что, если это помогает «мальчикам» создать дух корпоративности, избранности подводников — это хорошо. На рубке U-47 Прина был изображен огнедышащий телец, другие корабли украшали гербы родных городов, изображения рыбы-пилы, снеговика…

Будучи молодым командиром и стремясь прославить себя и свой экипаж, Топп орудовал на пределе допустимого риска. Его лодка вышла в океан 14 августа 1940 года:

«Вскоре после того, как мы покинули Лорьян, нас атаковал неизвестно откуда взявшийся английский бомбардировщик. Бомбы разорвались так близко, что один из дизельных двигателей сбросило со станины. Я созвал срочное совещание… Механик сказал: „У нас остался лишь один исправный двигатель. Если выйдет из строя и он, то мы обречены“. Он настаивал, чтобы мы срочно вернулись обратно и занялись ремонтом. Тогда я поинтересовался мнением нашего старшего офицера. „Командир, у нас на борту пять неиспользованных торпед, — ответил тот. — Наш долг — атаковать врага“.

„Полностью с вами согласен“, — сказал я… Мы решили подойти к британскому побережью как можно ближе».

Ночью 23 августа U-57 установила контакт с противником:

«Появился конвой, и я выпустил по нему три торпеды из надводного положения. Каждая из них нашла свою цель».

Конвой ОВ-202 лишился двух сухогрузов, а третий получил серьезные повреждения. Но в ответ «красные дьяволы» были контратакованы эскортом:

«За нами началась погоня. Я попытался оторваться от противника, но наши преследователи оказались куда быстрее. Они вынудили нас погрузиться в районе с глубиной не более 50 метров. Можно сказать, что нам крупно повезло: на дне оказалась небольшая впадина, в нее мы и залегли. Противник стал засыпать нас глубинными бомбами. В течение 22 часов мы лежали на грунте. Почти все оборудование вышло из строя. Для нас это едва не стало катастрофой.

Вырубился свет, открылась течь. Стало трудно дышать: содержание СО2 сделалось просто угрожающим. Передвигаться я разрешил только тем членам экипажа, которые боролись за живучесть, а остальным приказал лежать на своих койках… В таком состоянии нам пришлось провести почти до полуночи следующего дня.

Затем, после 22 часов, проведенных на дне морском, я сказал: „Пора подниматься на поверхность. Продуть цистерны главного балласта!“ Но мы даже с места не двинулись, и тогда я решил сделать иначе. Я приказал запустить один остававшийся еще исправным электродвигатель и попытался сделать рывок. Попытка удалась… субмарина устремилась на поверхность.

Наверху стояла кромешная тьма. Приблизительно в миле от нас виднелся эсминец, но подлодку с него не заметили. Было непонятно куда идти — наш компас вышел из строя».

Лодка двинулась на север. На ходу экипаж пытался отремонтировать то, что было можно. Затем Топп обнаружил еще один конвой. Он вспоминал:

«Я решил атаковать танкер, выстрелил две последние торпеды. Они попали в цель. Танкер взорвался. Нас вновь забросали глубинными бомбами, но на сей раз они не причинили лодке никакого вреда, поскольку мы ушли на глубину 100 метров. После всплытия мы немного перекусили и отправились на базу».

Это был впечатляющий боевой поход: на одном дизеле, истратив 5 торпед, Топп отправил на дно три транспорта. Экипаж смог выжить, проведя под водой, под бомбежкой почти сутки. Топп рисковал, но он знал, что во всем может положиться на свой экипаж:

«Мы верили в успех. Моряки должны были вернуться домой героями, и это, безусловно, явилось решающим фактором».

Подлодка Топпа оказалась не единственной, которой пришлось туго в тот период. Британцы обнаружили несколько лодок и атаковали их, но с июля по октябрь смогли потопить лишь два «у-бота». В августе 1940 года в серьезную переделку угодила U-61 двадцатишестилетнего обер-лейтенанта Юргена Эстена. Он успел потопить с начала войны пять транспортов общим водоизмещением около 20 тысяч тонн. «Все это напоминало большую охоту, — вспоминал он. — Естественно, когда мы нападали на конвои, шедшие под охраной боевых кораблей, на нас самих начинали охотиться». Так и случилось к востоку от Оркнейских островов, сразу после успешной атаки британского сухогруза:

«Глубинные бомбы разрывались так близко, что прочный корпус субмарины получил большую вмятину. Лодке с трудом удалось добраться до причала на одном дизеле».

Когда Эстен сумел, наконец, выйти на связь с Дёницем, тот невозмутимо спросил: «Привет! А что вам угодно? Ведь англичане официально сообщили о том, что вас утопили?» — «Ну что ж, — ответил Эстен. — …Я уже вернулся, но могу и обратно уйти».

В переговорах с командирами подлодок Дёниц всегда демонстрировал такую демократичность и непосредственность. Подводники чувствовали, что он «свой», из их круга. Когда экипажи находились в море, «папаша Карл» посылал им последние известия из дома, сообщал о рождении сына или дочери. Заботился о каждом. И подводники ценили это, готовы были «поднапрячься» ради Дёница. Верность подводному флоту означала верность лично ему.

Лишь за последнюю неделю августа 1940 года германские подводные лодки потопили транспортные суда общим водоизмещением 110 тысяч тонн, и четверть этого тоннажа оказалась на счету Топпа. «Счастливые времена!»

«Папаша Карл» лично следил за тем, чтобы на берегу его экипажам обеспечивался хороший отдых и уход. Рихард Амштейн с U-123 вспоминал:

«Да, жили мы неплохо. И старались насладиться жизнью по полной программе. Матрос получал в жалованье небольшие деньги. Но когда ты находишься на борту подлодки, ты получаешь больше, а в походе зарплата еще увеличивается. Выплачивали надбавку за каждое погружение. То есть денежки у подводников всегда водились. А в Лорьяне всегда можно было найти прекрасное французское вино, отобедать в шикарном ресторане, а в каком-нибудь кафе встретить местную красотку. Как правило, на берегу мы искали кабак, где можно было как следует „залечь на дно“. В некоторых из них играл небольшой джаз-банд. И, конечно же, когда там появлялись девушки, мы старались с ними потанцевать… Выпивка в те времена практически ничего не стоила. Бутылка шампанского обходилась в двадцать франков. Для нас это были не деньги».

Лорьян — старый французский порт. Уставшие моряки могли удовлетворить здесь любую потребность, даже если носили вражескую форму. Командиры были не против, чтобы их команды на берегу «оторвались» как следует. Главное — чтобы потом были в состоянии выйти в море, в случае получения неожиданного приказа.

Официально поощрялся куда более спокойный отдых — отпуск, проведенный всей командой, где-нибудь на побережье Франции. Питание и обслуживание предлагались первоклассные. Во время отпуска можно было покрутить романы с местными девушками. Внимание героев-подводников всегда льстило им. Имелся даже специальный поезд для подводников, доставлявший их на родину, в Германию.

Некоторые офицеры предпочитали поселиться во Франции. Эриху Топпу выделили виллу близ базы в Сен-Назере. Он делил ее со своим другом Энгельбертом Эндрассом, бывшим старпомом Прина на U-47. Топп рассказывал: «Вилла прежде принадлежала какому-то актеру из Парижа. Но он сюда уж не вернулся. В доме все осталось в целости и сохранности вплоть до столовых приборов. Конечно, мы приглашали сюда наших подружек из Парижа: у Эндрасса была девушка — бельгийка, певичка, звали ее Моника, а у меня Петти — танцовщица из ночного клуба».

Наведывались друзья и в Париж. Там был ресторан русских эмигрантов, назывался он «Шахерезада» и служил местом встреч офицеров-подводников. Топп и Эндрасс были в числе завсегдатаев «Шахерезады» и именно там познакомились со своими подружками. «Все мы чувствовали себя там как дома», — вспоминал Юрген Эстен. Если жизнь немецкого подводника и была порой коротка, то, по крайней мере, она была веселой: девушки, шампанское, ночные развлечения…

«Счастливые времена» на берегу длились не дольше, чем требовалось на ремонт и подготовку «у-бота» к следующему боевому походу. Дёниц был решительно настроен с максимальным эффектом использовать неспособность Королевских ВМС защищать морские транспортные пути. Он писал: «Я очень заботился о том, чтобы наши лодки ежедневно топили корабли противника». Его штаб вел дневник активности британского судоходства, составленный на основе донесений с подводных лодок, данных радиоразведки. Если в течение двух суток в одном районе не замечалось конвоев, на лодки шел приказ сменить район патрулирования. Германские лодки действовали вблизи британского побережья, но определить изменение маршрута конвоев на западных подходах было довольно сложно. С мостика подлодки, пользуясь оптикой, можно было обозревать пространство радиусом в 25 миль, да и то лишь при ясной погоде. А в Северной Атлантике такая погода — большая редкость. Чтобы контролировать многие тысячи квадратных миль, 12–20 субмарин не хватало. Выход на конвой всегда оставался под вопросом. Дёниц считал необходимостью организацию воздушной разведки для наведения «у-ботов» на английские морские караваны. Но к его мнению на сей счет в верхах рейха не прислушивались. Командующий Люфтваффе рейхсмаршал Герман Геринг яростно отвергал любые попытки «фюрера подводных лодок» обзавестись собственной авиацией. «Все, что летает — мое!» — говорил он. Тем более для отказов Дёницу имелся предлог — шла воздушная «битва за Британию».