тупо и бесполезно!» – мыслил стоя на балконе Лука, самозабвенно глядя в низ.
В углу балкона на полу он увидел Кирин шарик и по нервам, словно полоснуло лезвием.
– Как долго это продлиться? Легче не становиться, боль не проходит и не собирается утихать… – думал он, крутя в руках шарик, который за прошедшее время сдулся и покрылся пылью. А перед его глазами стояла улыбающаяся Кира, какой он запомнил ее в тот вечер с шариком в руке и в белом платье, развевающимся на ветру.
В глазах потемнело, боль достигала своего апогея. Лука закрыл глаза.
– Терпеть. Все терпеть, – как мантру повторял он про себя. – Смысл? «Конец сделает все бессмысленным» всплыли в памяти слова Киры.
Тогда зачем ждать? Зачем терпеть до конца, если можно сразу расставить все точки? К чему вся эта борьба? Да и не борьба вовсе, а какая-то мышиная возня! Какой смысл продолжать жизнь, если не понимаешь зачем? – рассуждал Лука, и эхо его мыслей выражалось в бессвязном бормотании.
Конец мнимого счастья навеял раздражающий холод по отношению к жизни. Он представлял себе, как смертью сведет со всеми счеты. Как зарыдает Кира, когда узнает, как будет хандрить, стоя у гроба надувши хомячьи щечки. Как забьется в истерике от мысли, что ничего уже не вернуть. Тогда она поймет, что жизнь человека уникальна и бесценна. Все эти фантазии были Луке настолько приятны, что он развивал их, делая более красочными.
Худые руки выпустили шарик, и он медленно падал к земле, делая зигзаги в воздухе.
Прыгнуть за ним! – почувствовал он импульс, который воспринял как освобождение – последний этаж. Больно не будет… – рассудил Лука, облокотившись на прямые руки, медленно наклонялся вперед, чтобы соскользнуть головой вниз.
XII
Входная дверь хлопнула, из прихожей послышались, чьи-то шаги. Лука ухватился за свое любопытство, чтобы оттянуть начатое.
Переступив порог балкона он, попал под отталкивающий взгляд. В черных кожаных штанах и туфлях на высоком каблуке женщина в возрасте бесцеремонно мерила его взглядом.
– Где Марк? – строго спросила она.
Лука растерялся и мысленно пытался подобрать нужные слова для объяснений.
– Он собирается в этом месяце за квартиру платить? – продолжала хозяйка квартиры в том же тоне.
– Он умер.
– Когда? – поинтересовалась она с тем же ровным тоном в голосе, нисколько не изменившись в лице.
– Две недели назад.
Она причмокнула и закатила глаза к потолку.
– Он ведь не здесь умер? – испугалась она, и лицо приняло тревожное выражение.
– В больнице.
– А ты кто? – недоверчиво спросила она, прищурившись.
– Его друг.
– Будешь за квартиру платить?
– У меня нет денег.
– Тогда приберись здесь, забирай его вещи, давай ключи и освобождай жилплощадь. Сегодня вечером въедут новые квартиранты, – с упоением проговорила она.
Лука бережно убрал коробочку Марка с наклеенной открыткой в свой рюкзак, бросил ключи на столик и молча, вышел.
Когда он спускался по лестнице, хозяйка квартиры что-то кричала в след истошным голосом, но Лука не обращал на это никакого внимания.
– Хорошо, что пришлось оставить квартиру. Там все напоминало о ней, – думал он, оказавшись на улице.
Лука медленно плелся, не зная куда идти и самое главное зачем. Глядя на серое небо, он ждал, что оно упадет на землю и придавит его.
Несколько часов он бесцельно блуждал по городу с ощущением тошноты. Дома, машины, деревья, люди – все казалось тусклым и бесполезным. Среди потока равнодушных и недовольных лиц проплывавших мимо в суете, Лука острее ощущал свое одиночество.
«Странно, ушло всего лишь три человека, и весь мир опустел для меня».
Луке некуда было идти. Он стоял возле белой церкви, слушая звон колоколов, размышлял зайти внутрь или нет. Он решительно тронулся с места к распахнутым воротам с намерением войти, но в этот момент в поле зрения бросился белый джип, полгода активно рекламировавшийся по всем телеканалам. Джип последней модели припарковался рядом с церковью. С важным видом кряхтя, выкатился человек в черной рясе, с золотым крестом на шее и с раздутым как у беременной женщины животом. Лука вглядывался в черты его лица, они показались ему очень знакомыми. В толстом лице священнослужителя Лука разглядел точную копию Арсения.
– «Наверное, его отец», – заключил он и воссоздал в памяти все доводы Марка в их споре. – Марк был проницателен и вряд ли ошибался. Он видел их насквозь. Видел, как они эксплуатируют в корыстных целях жизнь и смерть. Крещение ребенка и отпевание покойника, все строго за фиксированную плату как в магазине.
Лука поморщился, с отвращением плюнул в сторону машины и скрылся во дворах соседней улицы.
Несколько дней без сна и еды сказывались на нем не лучшим образом. Он был полностью вымотан и опустошен. Марку с Яном всегда удавалось сдерживать его склонность к меланхолии, и когда их не оказалось рядом, она захлестнула его полностью.
Через полтора часа он стоял на мосту, имевшем в городе печальную репутацию. Старый мост как магнит притягивал тех, кто решил уйти из жизни. Место вокруг было безлюдным и удобно подходило для сведения счетов с жизнью. Под мостом лежали рельсы заброшенной железной дороги. Лука оперся локтями на ограждения моста и безразлично смотрел вниз на рельсы покрывшиеся ржавчиной. Мысль о суициде доминировала в его сознании, и он прикидывал, за какое время тело упадет на землю, задаваясь вопросом – «готов ли я?».
– «Что мне терять кроме невыносимой боли, которая не проходит? Она мучила Яна, так же как и меня, но Ян нашел способ убежать от нее. Все равно подыхаю…
Нужно всего лишь перелезть через ограждение, сделать последний шаг в пустоту и вся моя боль станет никому не нужной историей. Один шаг и она уйдет, забрав с собой все мои разногласия с матерью, ненависть к отцу, лихорадочную любовь, все – поглотит вечность».
Он вспомнил недавние фантазии на балконе о том, как Кира будет переживать его смерть и они показались ему нелепыми.
– «Она ведь и на похороны не придет. Возможно, моя смерть польстит ей, развеяв скуку, и она возгордиться ей как трофеем. Может быть, она войдет в очередную роль, чтобы почувствовать себя живой, будет показушно жалеть и плакать».
Все воспоминания связанные с Кирой в один миг сделались ему омерзительными. Лука решительно смотрел вниз на рельсы воспаленными глазами.
– «Я бы все отдал за то, чтобы вернуться в детство, когда все были живы, когда я не был один и не замечал этой серости вокруг. Когда у меня была твердая вера, что человека ничто не может сломить.
Хочется выплеснуть все уныние с души, но некому, меня никто не услышит. Куда мне идти? Где искать помощи? Прийти в церковь и все рассказать дежурному священнику, вывалить из себя всю грязь как в мусорную кучу. Он безучастно выслушает и повторит устало дежурную фразу: «иди с миром Бог прощает». Вряд ли мне принесет это мир.
Или обратиться к психологу, который во время моей исповеди будет лениво смотреть в пустоту размышляя, чем бы повкусней набить кишки за ужином и осторожно коситься на часы, в страхе, чтобы я не проныл дольше оплаченного времени.
Платить за то, чтобы посторонний человек выслушал, как ты открываешь перед ним движение частичек своей души – унизительно.
Вся их помощь – одно сплошное лицемерие! Священник, психолог, врач, юрист, политик – у всех у них сугубо коммерческое отношение к страданиям людей. Они не поймут. Не захотят. Я раньше даже не думал, что так страшно быть никем непонятым и никому не нужным».
Лука достал из рюкзака ручку и вырвал страницу из блокнота.
«Я знаю, как нужно жить. Жаль не понимаю зачем» – сделал он запись, на листке и бережно сложив, убрал записку в карман.
– «Я не хочу жить дальше. Не знаю, было ли у меня когда-нибудь желание рождаться? Никто меня об этом не спрашивал. Просто рождаешься и ты сразу же всем должен: родным, государству, учителям, религиозной общине, потом начальникам и банкирам.
Марк прожил короткую жизнь, но она полностью принадлежала ему. Лучше уж так коротко и ярко, чем до ста лет волочить