К ВЕСНЕ
Еще студен, безароматенПод солнцем мартовский простор –Он лег узором снежных пятенНа опаленный косогор.
Но звучен гам в вороньем стане,Но влажен хруст шагов на льду.Но зелен сок травинки ранней,Растертой в пальцах на ходу.
Стволы прозрачно-серой чашиМой путь весенний стерегутДа от столба к столбу летящийУпругий проволочный гуд.
И вот ушли сады и крыши,Свежее ветра талый хмель,А я иду всё выше, выше —Туда, где солнце, жизнь, апрель.
«Нет во мне ни трепета, ни крика…»
Нет во мне ни трепета, ни крика,Ровен шаг мой, бестревожен взгляд. –Но любовью тихой и великойВозлюбила я тебя, земля.
За твои смиренные дорогиВ мягкой, теплой, солнечной пыли;За мечту о милосердном Боге,Древнем утешителе земли.
И за след ноги босой и грубойНа пути пустынном, полевом.И за то, что помнят чьи-то губыО случайном имени моем.
ИЗ НЬЮ-ЙОРКСКОГО АЛЬБОМА
1. «Три китайчонка — личики чуть намечены…»
Три китайчонка — личики чуть намеченыИ прямые черные волосы в скобку —Нашли на улице таз искалеченныйИ от бисквитов большую коробку.Влезли и, узко мерцая глазками,Смеются и в гонг ударяют яро, —Плывут за океан за драконьими сказкамиОт заплеванного тротуара.
2. «Злой локоть оттиснул прочь…»
Злой локоть оттиснул прочь,В напоре сжатые челюсти…Трясет железная ночьТолпу в ее дикой прелести.И где уж нам не позабыть,Как небо зарей румянится.Здесь жизнь земную любитьУмеют — дети да пьяницы.
ИЗ ЦИКЛА «СЕВАСТОПОЛЬ»
На колени просилась к няне,Прижималась к ней, присмирев, —Потому что в ночном бурьянеПритаился и смотрит — лев…
Светляков проплывали искры,Что глаза. А над срезом крыш,Заметавшись, грозила быстроЗлым крылом летучая мышь.
И русалий хохот лягушекШевелил безлунную ночь,Словно их зеленые душиУлетали с хохотом прочь…
…Пахла няня кофе и ситцем,А ладонь как терка была.Даже страхом легко томитьсяПод оградой ее тепла.
«На песке рисую тростью…»
На песке рисую тростьюДым витым столбом.Полно быть смущенной гостьей, –Где-то есть мой дом.
Или только боль разлукиВ долгом забытьи?Никогда в родные рукиНе вложить свои?..
Пусто, пусто в мире новом,Где одни бредем, –На песке лишь нарисованНаш ненужный дом.
«Боль за болью и за годом год…»
Боль за болью и за годом год,Словно платье, душу износили, –Даже странно, что весна придетВ неизменной свежести и силе,Что и я к весне могу прийти,Нищая, и сесть несмело с краю.Пусть уже на солнечном путиЯ живых цветов не собираю, —Память крепче жадности земной,Что берет любимое насильем, —Память медленным подобна крыльямНад нетленно-радостной весной.
«Жарко небо дымно-голубое…»
Жарко небо дымно-голубое,Жарок берег, каменист и крут.Золотые метлы зверобояВ жарком щебне полудня цветут.
Время сонное плывет без шума,Как рекою плоские баржи…Ты прикрой глаза, не жди, не думай,Узелок заботы развяжи.
Шорох осторожного прибоя,Брызги, сохнущие на лету.Золотые метлы зверобояВ неподвижном солнечном цвету.
«Пенек в чернике на опушке…»
Пенек в чернике на опушке.Два мухомора. Муравьи.В лесу — далекий зов кукушкиИ след замшелой колеи.
В сиреневых потеках воскаСтоят еловые стволы,Как терема смолистой мглы,Вдруг озаренные березкой;
Коры прозрачный лоскутокСрываю — шелковый и белый, —Как раз на палец загорелыйМне обручальный завиток.
Вздохну — и ухожу проворней,Пока не побежали корниОт ног, а руки от землиСырой листвой не проросли.
ДЕТСТВО
Детство пахнет щенком,Свежим морем, пчелиным гуденьем,Самоварным дымкомИ малиновым теплым вареньем,Затхлым запахом книг,Красноватою бронзой загара, —Как у них, у живыхБлагородных индейцев Эмара.
«Мне оттого зимой так одиноко…»
Мне оттого зимой так одиноко,Что так прямы и узки тротуары,Так пуст их лоск нечистый, сероватый:Не разбегутся солнечным извивом,Тропинкой росной в золотой орешник;По мягкой осыпи не съедут к речке;Не взгромоздятся холмиком зеленым,Чтоб оглядеться и вздохнуть привольно…Вокруг меня снуют чужие люди,Снуют чужие люди и толкают.Их суета мешает тихо мыслить.И давят душу сплющенные стеныДомов, глядящих мрачными, пустымиГлазами окон, плоско застекленных.
Нет у меня блаженной тяги к людям, —А все мои друзья теперь далёко, —Одни — сорвались с тонким щебетаньем,Растаяли стремительным полетомВ воздушной, легкой, голубой пустыне,Они сейчас, проворные, щебечутВ стране, где сухи и прозрачны дали,Где солнечный песок хранит бездумноЛюдской тщеты торжественные склепы,Разграбленные хищником беспечным.Другой мой друг — мохнатый — спит в берлогеИ лапу грузную сосет уютно, —А третьи — там, под звонким, синеватымНаречным льдом, во мгле, остановилиУпругих, блестких тел живые веретена,Так пресно пахнущие сыростью глубинной.
Мне так внятна их жизнь, друзей моих далеких,Не доверяющих любви моей по правуЗвериного чутья, звериной правды, — ибоБессмысленной и праздной им онаДолжна казаться. Птица ищет птицу,И вместе вьют гнездо, и птенчиков пискливыхВ заботе резвой кормят червячками, —Пока горластые не опушатсяИ не распустят глупенькие крыльяНавстречу жизни вольной и тревожной.Так ищет зверя зверь, и рыба рыбу ищет,И мотылька цветистый мотылек.И тянут стаи, и стада пасутся,И табуны грохочут по равнинам…Един закон – и он могуч и прост,И в простоте таинственной божествен.
Но нет во мне блаженной тяги к людям,Моим законным братьям. Тщетно яК ним обращаю ищущую душу —Иль немы души их, иль я для них глуха.Мне сладостней, мне ближе гул прибрежный,И шорох ветра в травах полевых,И майского жука гуденье на закате,И неуклюжий, молодой полетДрожащих крылышек под влажной, рыжеватойСкорлупкою надкрылий. О, земля!О, свежий дух над пахотою жирной!О, дождь, пронизанный весенним легким солнцем.О, радуги раскидистой цветеньеНа теплой влаге сбитых облаков…Нет у меня блаженной тяги к людям,Моим законным братьям, о земля!
«Из щепочек аэроплан подклеен…»
Из щепочек аэроплан подклеен,Пропеллеры бумажные пестры,И негритенок на ветру аллеиЛетит на крыльях радостной игры.
Пропеллеры вращаются всё чащеИ дисками гуманными шурша, –Глаза мальчишки выпукло-блестящи,Летит, летит, взволнованно дыша…
И разом к матери – сейчас покажет:Но до кафе полета не донес –На щепке банты четырех бумажекИ на глазах густые капли слез.
«Из тьмы бездонной на короткий миг…»