Он зло сплюнул и потянулся за кисетом.
— Кому же понадобилось лишить жизни такого человека, а? Кому он перешел дорогу? Увидеть бы енту гадюку — своими руками придушил бы, японский бог!
— Не волнуйся, деда, скоро увидим, — успокоил я его.
— Дай бог, дай бог, — с надеждой посмотрел он на меня слезящимися глазами.
Хозяев дома не было. Все уехали на покос, и дед сам распорядился в доме. Он сходил в кладовку, принес прошлогодней засахаренной брусники и надавил соку. Я с удовольствием выпил его и через некоторое время почувствовал, что жар спал. Потом дед напоил меня холодным молоком с душистым домашним хлебом. Я попросил открыть окно. В комнату ворвался слабый ветерок, принесший с собой запах луговых трав, терпкий запах полыни и прелого навоза. Стали слышны звуки деревенской жизни: стук молота в кузнице, звонкое повизгивание пилы от строящегося напротив дома, мычание коров у речки и куриный гвалт. Мне неудержимо захотелось встать, выйти на улицу. Эх, с каким удовольствием я покосил бы траву на такшинской низине, повалялся бы на свежем сене!
Углубившись в воспоминания о детстве, убаюканный ворвавшимися в комнату звуками и дыханием полей, я заснул.
Не слышал я, как вошла Тася, как она разговаривала с дедом о том, чтобы перед утром пойти в устье Елкинды, окружить зимовье Лапушенко и захватить их обоих с дружком-бандитом. Не чувствовал, что она долго и внимательно смотрела на меня, о чем-то сосредоточенно думая.
РАНО утром я вдруг проснулся. Не знаю отчего, но проснулся. Может быть, я почувствовал, что на меня кто-то смотрит, а может, оттого, что услышал глубокое сиплое дыхание курящего человека, или от едкого дыма самосада. Я открыл глаза и в предутренней мгле увидел человека, сидящего в углу на скамейке.
— Ты что не спишь, деда? — спросил я.
Человек пошевелился, кашлянул, но не ответил. Я внимательно вгляделся в него. Это был не старик, кто-то другой, коренастый и гораздо моложе. Кто же это? Чернов? Непохоже — у того копна волос и фуражку не носит. Что-то знакомое в фигуре, но не разберу — темно еще.
Человек снова откашлялся и сказал:
— Я Лапушенко Митрофан.
Сначала я не поверил своим ушам и невольно переспросил:
— Кто, кто?
— Митрофан Лапушенко, — повторил он.
Я резко вскочил и сел на кровати.
— Зачем ты здесь?!
— Пришел к вам. Дело есть, — невозмутимо ответил он.
— Какое у нас может быть дело с тобой! — возмутился я.
— Самое обыкновенное. Вы тут собрались выловить бандита, так я пришел помочь по этому делу.
— Как помочь? Ты же с ним заодно!
— Ошибаешься ты, паря, не заодно я с ним.
Я задумался. Что привело его сюда? Что ему надо? Ведь он стрелял в меня и наверняка считал, что убил. Что-то тут неладно, надо как следует собраться с мыслями. «А где Тася, Евлампий и, наконец, Чернов?» Мурашки побежали по спине: «Неужели?..»
— Так ты же меня избил, стрелял, а теперь услуги предлагаешь! Как это надо понимать? — громко сказал я в надежде, что меня кто-нибудь услышит.
Лапушенко как-то странно хмыкнул и почесал затылок.
— Из ревности я тебя побил, думал, ты с Мотькой того... а она моя баба.
— Зачем стрелял?
— Если бы не я стрелял, то Сенька бы прикончил тебя, — спокойно сказал он и добавил: — Вверх я выстрелил...
Хотя я был убежден, что Лапушенко стрелял в меня, но по какой-то случайности промахнулся, его поведение сейчас заставило меня глубоко задуматься, а в душе зародилась искорка доверия к нему. С каждой минутой я убеждался, что не может этот мужик так тонко притворяться.
— Ты же с бандитами якшался!
Лапушенко пожал плечами, хмыкнул.
— Что я с ними якшался? Самогонку заставляли добывать. А не захочешь, тряхнут — и поминай как звали. Делами ихними я не интересовался, не нужны они мне.
— Значит, помочь хочешь?
— Не пришел бы.
— А как?
— Мы тут обговорили уже с твоей девкой и Черновым, порешили схитрить малость, а то бандюга этот дюже осторожный — еле меня одного отпустил.
— Где Чернов и девушка?
— Ушли к Терентьевне лошадей просить.
Я понял, что они решили поймать бандита без меня. Однако я не собирался отлеживаться, когда друзья идут на опасное дело. Я встал и, пошатываясь, добрел до окна. Голова кружилась, в теле чувствовалась слабость. Но я все-таки решил пойти с ними.
— Что же вы порешили? — после паузы спросил я.
Лапушенко встал, выбросил окурок в окно, прислонился к косяку и ответил:
— Я пойду к Матрене, поговорю с ней и заставлю ее пойти в зимовье. Сенька там. Пусть она передаст ему мое предупреждение, что скоро в зимовье нагрянет милиция. В тайгу он не пойдет. Без коня и харчей там делать нечего. А пойдет на Ушумун или Такшу, чтобы там добыть себе коня — я же коня-то ему не оставил. Чертов мост никак не минуешь — тут его и надо подстеречь.
— А если окружить и взять его в зимовье? Так надежнее...
— Нельзя так. Слышно в тайге хорошо, не подкрадешься к зимовью. Собаки у меня там остались — будут гавкать. Да и он хитрый: не сидит в зимовье, а караулит где-нибудь поблизости.
Пришли Тася, Чернов и дед.
— О-о, ты уже встал? — удивленно сказала девушка.
— Вроде бы.
— Что такой грустный, браток? — похлопал меня по плечу Чернов.
— Радоваться пока нечему — бандюга на воле.
— Не переживай, выловим его и вздернем на рее, — весело продолжал Чернов. — Тут вон целую историю придумали на этот счет; не отшвартуется он, браток, пригвоздим его на якорек. Держи краба и не расстраивайся, — он протянул свою огромную ручищу и крепко сдавил мне ладонь.
— Ну ладно, давайте поторапливаться, — озабоченно сказала Тася и подошла ко мне. — Собирайся и ты. Сможешь?
— Я готов.
Было решено, что Тася, Чернов и дед Евлампий сделают засаду у Чертова моста, а мы с Лапушенко поедем сперва к Мотьке, потом к зимовью, чтобы спугнуть бандита.
Не теряя времени, отправились в путь.
На улице уже рассвело. Небо над крутыми черными сопками в стороне Ундурги посветлело, а над рекой навис легкий туман. От Елкинды тянуло прохладой, пахло свежескошенной травой.
— Давно он у тебя скрывается? — спросил я у Лапушенко.
— С неделю, поди, будет.
— Откуда явился?
— С Нерчи. Там они снова сорганизовались в банду, но их сразу же под Зюльзиканом разбили. Он вырвался, и сюда.
Лошадь моя немного приотстала, я подстегнул ее и снова поравнялся с Лапушенко.
— Как же ты узнал, что я у Мотьки?
— Бандюга этот мне сказал, он там зачем-то шастал и выследил тебя... Потом подговаривал меня подпереть вас вместе с Мотькой и подпалить.
«Вместе с Мотькой подпалить... Услышав эти слова, я вздрогнул, сердце тревожно забилось. Старики Зайцевы... Их тоже подперли и подпалили...