НА УЛИЦЕ брезжил рассвет, когда Огородников умчался к отряду. Мне нельзя было с ним ехать: разболелась нога и воспалилась рана на лице. Надо было обработать ее и перебинтовать. Я спросил у деда бинт и йод.
— Нету, паря, ничего ентого, — сказал он. — А есть у меня такая штука, способная заращивать кости. — Он поднялся и, шаркая ногами, ушел в свою комнату.
Дед Евлампий сидел у печки на корточках и, уставившись в одну точку, молча курил трубку, пуская дым в открытую дверцу. Видать, обиделся старик, раз молчит. Но и мне было не до разговоров: я был сильно расстроен из-за отсутствия Таси, да еще эта боль в ноге. Вскоре Мироныч вернулся с жестяной баночкой, обмотанной тряпкой. Он размотал мою рану, оторвал две небольшие тряпочки и густо намазал каким-то смолянистым, пахучим веществом.
— Что это, дед? — поинтересовался я.
Дед не сразу ответил: он повертел баночку перед глазами, словно что-то на ней выискивал, понюхал ее и бережно поставил на лавку.
— Это, паря, скальные слезы, а по ученому зовут ее мумией. У нас она только под Курулей бывает, но доставать ее шибко рисково; хорошая это штука — все одно зверь языком зализывает, вот почуешь.
И он приложил тряпочку к входному и выходному отверстиям, затем крепко перевязал. Намазал рану и на лице.
Попив наскоро чаю, я засобирался: сидеть и распивать чаи со стариками, когда люди громят банду, я никак не мог, — да и Тасю надо было выручать.
— Ты куда это, паря, загоношился-то? — спросил Мироны
— Надо мне туда, со всеми я должен быть...
— Куда ты подстреленный-то потащишься? Не рискуй зря, — уговаривал он.
Дед Евлампий вдруг резко поднялся и одним духом выпалил:
— Ладно, не перечь ему. Я заодно с ним соберусь! Чаво он тут будет отсиживаться? Японский бог!
Дед Мироныч укоризненно покачал головой.
— Ну и вояки: старый да хромой. Хоша и хорохоритесь, а зараз как рябков перешшолкают... Не встревали бы...
— Ничего, кум Мироныч, — уже весело сказал дед Евлампий, — мы ишшо гожи, а старого волка зараз не проведешь...
— Ну бог с вами, — махнул рукой Мироныч.
Над крутыми черными сопками появилась узкая бледно-голубая полоска: с каждой минутой небо на востоке становилось светлее. Где-то на окраине села наперебой кричали петухи, в пойме Елкинды затрещали чечетки, в болоте пропищал кулик. Я отвязал от коновязи бандитского коня и подвел к телеге, где дед Евлампий запрягал своего «битюга».
— Чей это конь? — спросил он.
— Отняли у бандитов.
— А кобылка, Маруська моя, где?
— Нету, убили ее, возьми теперь этого.
Дед ничего не сказал, только тяжело вздохнул. Когда мы выехали за околицу, он раскурил трубку и тихо сказал:
— Знать, нетути теперича Маруськи... Ладная была кобыленка.
Я понял, что он тяжело переживает утрату лошади.
На перекрестке с Царским трактом мы остановились. Дед обернулся ко мне и сказал:
— Сдается мне, Федя, нам надо влево.
— Почему влево?
— На место не поспеем, ваши хлопцы опередят. Лучше направиться к Чертову мосту и там покараулить. Всех-то не накроют, а ентих, кто ускользнет, мы тут встретим. Они никак не минуют ентого моста. Не зря, паря, лихие люди раньше тут караулили.
Я подумал и согласился. Правильно говорил дед: мы с ним можем сыграть неплохую роль. Ведь действительно, если кто из бандитов сумеет вырваться, то обязательно поскачет мимо Чертова моста, а мы тут как тут...
У моста мы свернули, заехали в кусты ивняка и привязали там лошадей. Дед помог мне доковылять и принес наше небогатое вооружение: трехлинейку с десятком патронов, которую я взял в отряде, и дедовскую берданку. Мы устроились за выступающим срубом моста — обзор отсюда был хорош во все стороны. При необходимости можно было залезть под настил и подпустить бандитов вплотную. Ждать нам пришлось недолго: в той стороне, где небо прояснилось, за темными сопками вдруг раздались глухие выстрелы.
— Начали! — радостно сказал я. — Так их, гадов!
Дед спокойно развернул кисет, набил табаком трубку и закурил.
Я укоризненно посмотрел на него: ведь увидят дым-то.
— Не пужайся, паря, успею высосать трубку, пока они заявятся, — успокоил он меня.
Стрельба продолжалась. На душе стало беспокойно — я переживал за Тасю. И только сейчас я с ужасом вспомнил, что не подсказал Огородникову, чтобы он предупредил бойцов о девушке. Ведь не зная, что она своя, кто-нибудь может и ее взять на мушку... А бандиты — они могут догадаться, что она неспроста появилась в их логове, и тогда... Ах ты, дьявол! Ну как же я мог не предупредить!
Дед заметил мое волнение.
— Ты что егозишь, паря?
— Худы дела, деда, — подавленно проговорил я. — Тася под угрозой, забыл я предупредить ребят.
Дед погладил бороду, почмокал губами.
— Ты не шибко убивайся, паря, не должны они ее стрелять — своя, поди.
— Я же говорю: они не знают, что она своя.
— А ты все одно не убивайся, своих пуля не берет, — старался утешить меня старик.
— Ох, если бы это было так, — тихо сказал я и глубоко вздохнул.
— Эдак оно, Федя, эдак, — убедительно сказал дед.
На востоке порозовело. Подул слабый утренний ветерок, заиграл в листьях молоденьких березок и осинок. Со стороны Ундурги потянуло легкой прохладой. Где-то в чаще рявкнул гуран, учуяв человеческий дух, на северо-западе, в вершине пади Жипкос, затрещали кусты и на марь вышли три сохатых. Я залюбовался лесными великанами — они, не обращая внимания на приближающуюся стрельбу, спокойно ходили вдоль опушки леса. Заглядевшись на сохатых, я забылся и вздрогнул, когда дед подтолкнул в бок.
— Глянь, паря, бандюги!
Из-за леса по мари в нашу сторону выехали три всадника. А через минуту вывернулась знакомая мне двуколка, в которой сидели два человека. В одном из них я узнал Витюлю Кудахтина, а второй... Сердце мое заколотилось: Тася! Да это была она — моя смелая, умная подруга! Потом выскочили еще несколько всадников — наши бойцы. Они открыли пальбу по убегающим. Витюля то и дело вставал в двуколке и стрелял из нагана в преследователей. Трое бандитов тоже изредка отстреливались. Я взял на мушку первого из них. Дед положил руку на прицельную планку моей винтовки.
— Погоди, не пужай, подпусти ближе.
Но я не сдержался и нажал на курок. Прогремел выстрел — я промазал. Бандиты, услышав выстрел с нашей стороны, остановились, замешкались, осознавая, что попали в ловушку. Воспользовавшись замешательством, я прицелился и выстрелил второй раз. Теперь я попал. Бородатый мужик сполз с лошади и мешком свалился на землю. Враз со мною выстрелил дед, второй бандит ткнулся лицом в гриву коня, резко вскинул руки и кубарем перелетел через круп лошади. Третий же заметался на месте, потом пришпорил коня и вихрем понесся к лесу, туда, где желтой змейкой проходил Царский тракт. Мы еще несколько раз выстрелили ему вдогонку, но не попали.