и спас от самоубийства. И вообще, все рассказывали что-то чудесное и поразительное об о. Иерониме.
Он постоянно посещал и монастыри Эгины. Везде его встречали с любовью, и монахи советовались с ним в сложных случаях и обсуждали волновавшие их духовные проблемы. Особое благоговение он питал к новоявленному святителю Нектарию и часто ходил поклониться его святым мощам. Монахини монастыря св. Нектария его особенно любили и с радостью принимали. В нем они видели продолжателя дела их святителя и прибегали к старцу, чтобы найти разрешение своих монастырских проблем.
В 1967 году (через год после кончины о. Иеронима) во время посещения монастыря св. Нектария я услышал от игумении Феодосии слова, которые порадовали и утешили меня:
– Отец Иероним и наш святой Нектарий сделали жизнь на Эгине более одухотворенной.
Монахиня Феодосия лично знала святителя Нектария и была его ученицей. Известно, что все духовные дети особенно любят именно своих старцев, тем более, когда они прославлены Церковью. И эта любовь очень часто делает послушников пристрастными к своему старцу и безразличными к остальным. Поэтому и свидетельство монахини Феодосии, поставившей обоих, как святителя Нектария, так и отца Иеронима на один уровень святости и духовного служения, приобретает особую значимость.
Довольно часто он ходил и в монастырь Хризолеонтиссы, где был некоторое время игуменом. Много раз он оставался там на несколько дней и вместе со своим братом Иоанном учил монахинь делать черепицу и кирпичи. Монахини дивились выносливости о. Иеронима. Весь день он усердно трудился, а по вечерам, невзирая на усталость, сидел с ними часами и молился, пел псалмы или рассказывал о монашеской жизни и о молитве.
И несмотря на то, что его все любили и почитали, старец оставался смиренным и доступным. Никогда он не противоречил, не гневался, никого не оскорблял, не расстраивал и не осуждал. А если кто-либо обижал или унижал его, то терпел это безропотно. Чем выше он поднимался по ступеням святости, тем сильнее чувствовал себя грешным и самым недостойным, и все переносил с терпением. Единственное, чего он не мог бы выдержать, это удаление от Христа.
– Я хотел бы быть червячком, чтобы все меня попирали, но только чтобы не лишиться Христа моего, – говорил он.
Однажды он ехал в Пирею на корабле «Гоиса» и как обычно сидел в уединении и молился. Неожиданно к нему подошел капитан:
– Отче, встань и пересядь подальше.
Отец Иероним смиренно и послушно выполнил просьбу. Но капитан приказал ему снова поменять место, так же и в третий раз. Он вел себя дерзко. Пассажиры были вынуждены сделать капитану замечание за то, что он так поступает с почтенным старцем, который в конце концов оплатил свой билет. Капитан же резко ответил:
– Моя мама говорила мне: когда ты увидишь иммигранта, то сбрось его в море.
Отец Иероним, услышав такое, огорчился, но промолчал. Он решил, что больше не сядет на этот корабль, чтобы избежать искушения, и горячо помолился о капитане, чтоб Господь вразумил его.
Но вот ему нужно было снова ехать в Пирею, но не было другого судна, кроме «Гоисы». Старец помолился, вошел на корабль и сел в уголке, надеясь, что капитан его не заметит, чтобы избежать ненужного искушения.
Однако капитан увидел его и подошел.
– Есть ли у тебя билет? – начал он.
– Да, есть.
– Дай, пожалуйста, я оплачу его.
Он взял билет и вернул старцу деньги:
– Моя мама отругала меня и сказала, чтобы я никогда больше не брал с тебя денег. Приходи, когда захочешь, и не покупай билета.
Смирение и молитва о. Иеронима, и, вероятно, какое-то видение, явленное матери капитана, сломили его гордый нрав.
В другой раз старец спускался по тропинке к Эгине. Был праздник святителя Николая, и после Божественной литургии он спешил в город поздравить именинников.
Проходя мимо продовольственного магазина, увидел хозяина, у которого сына звали Николаем, остановился на минутку и сказал:
– Добрый день, многая лета, святой Николай да поможет нам и твоему сыну.
А хозяин, сам не зная почему, ответил грубо и оскорбительно:
– Иди отсюда, отче! Не хочу с тобой разговаривать.
Отец Иероним ушел опечаленный, не столько оскорблением, сколько тем, что не хотел кого-либо расстроить. Хотя он сам не был виноват, но чувствовал необходимость успокоить своего ближнего. Никто не уходил от него опечаленным. Он всегда находил способ утешить того, кто грустил. И в этом случае чувствовал, что должен как-то исправить положение. Другой бы на его месте либо прогневался, либо стал избегать беседы со своим обидчиком, ожидая извинения. Но в сердце отца Иеронима не было никакой обиды. Для смиренного и кроткого ученика Христова важно было спасти заблудшую овцу. И, как всегда, предоставив все Господу, он молился весь день и ночь, а на следующее утро отправился тем же путем. Старец дошел до магазина своего обидчика и застал его за уборкой двора. Подойдя, ласково и смиренно произнес:
– Прости, брат мой, что я огорчил тебя, но не позволишь ли ты пожелать тебе доброго дня?
Хозяин магазина был в смущении. Он никак не ожидал такой кротости и доброты, подбежал и обнял старца:
– Прости меня, старче. Не знаю, какой бес побудил меня говорить с тобой так. Каюсь и прошу прощения.
Молитва и смирение совершили чудо. Таким способом действовал о. Иероним. Он использовал все, стал «всем вся», чтобы спасать людей, приводить их к покаянию. Поэтому-то почти все на Эгине любили его и считали святым.
Ревнитель предания
Восток, где он провел свои детские годы, испытал первые духовные радости, вкусил сладость православия от живущих там подвижников и духовно возмужал, был дорог о. Иерониму. Часто, вспоминая свою родину, тосковал по всему тому, что было там – от уединенных церквушек, куда каждый мог пойти помолиться в полной тишине, до простых людей, искусных умельцев, которые все делали со вкусом и изяществом.
Любя безмолвие, часто вспоминал он те чудесные и духовно возвышенные дни, которые провел в родных часовнях и заброшенных монастырях.
– Здесь, в Греции, и не найдешь уединенного места, чтобы помолиться,– повторял он.– На Востоке много мест, где можно было провести весь день в молитве и никого не увидеть.
Неутолимая жажда, не перестающие желание тишины и молитвы и непрестанного общения с Богом никогда не покидали его. Он не упускал возможности уединиться и полностью предаться молитве. Обычно, даже когда он беседовал с посетителями, то останавливался ненадолго и говорил: «Теперь давай споем какую-нибудь молитву».
И начинал петь своим величественным громким и мелодичным голосом «Безначальное Слово», или «Достойно есть», или какой-нибудь тропарь.