— Причитает над Антоном?
— Хуже.
— Да? А что делает?
— Молчит. Надулась, ровно туча грозовая.
— Так-так, — пробормотал я. — Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем. В пене гнева стонут волны. Буря, скоро грянет буря…
— Чего? — не расслышала Алена.
Только я в подробности вдаваться не стал:
— Лучше мне там не появляться.
А Анюта песню расслышала.
— Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, — хмыкнула она, продолжая мысль. — Вот и лежите… в утесах. Соседку вашу я зарядила вкусняшками, та обещала собачку выгулять. Ну и присмотреть, как обычно. Пыль протереть, цветочки полить.
— Благодетельница! — с чувством воскликнул я. — Никогда с тобой не рассчитаюсь. А так всё в порядке, надеюсь?
— Ваш горный лев капризничает. Злится, огрызается. Кушает неважно. Конечно, ему плохо: мама бросила котят.
Нюся иронизировала, однако в ее словах была доля истины. В дикой природе котята живут с матерью до двух лет. Всё это время они ходят в статусе малышей. А раз я заменил детенышу мать, поил детским питанием, кормил с рук, именно матерью он меня и считает. Блин, со всех сторон неправ!
— А я придумала котенку имя, — неожиданно влезла Алена.
— Какое?
— Катана.
— Почему Катана?
— Резкая, острая, — пояснила она. — Грациозная. Короче, красивая девочка. Крутой краш!
Да уж, женская логика такая — фиг поймешь. Как сабля может быть девочкой? Хотя с именем я тоже был неправ, надо дикого зверя приучать. А то что это за имя, «Пора кушать»? Непорядок.
Снова открылась дверь, теперь это сделала тележка на колесиках. Следом показалась пожилая санитарка. Незнакомая, видимо, новенькая. Она прищурилась, глядя в листок:
— Ужин, значит, подан. Больной Бережной и сиделка, манная каша, две порции.
Нюся приступила к кормлению, я принялся послушно глотать:
— И еще просьба, Нюся.
— Внимательно, — кивнула она.
— После ужина хочу сходить в реанимацию. Поможешь со своим черным одеялом? Туда и обратно.
Алена на это отреагировала бурно:
— Опять с меня будете ауру рвать? — вскинулась она. — Снова чужие дырки штопать? Бедные мои лоскуты для заплат… Тираны! Разве это не кринж ужасный, пипл?
— Милая, мы немножко, — осторожно заметил я. — По чуть-чуть на первый раз.
— Пасиб, — язвительно отозвалась она. — Между прочим, на вредном производстве хоть молоко дают. А донорам красное вино полагается.
— Вино на работе? — возмутилась Нюся. — Ты же комсомолка, чувиха!
Ответным обличающим жестом Алена вытянула пальчик:
— Голодное брюхо к лечению глухо, — она погладила то самое голодное место. — Кароч, бро. Я требую повышенную пайку! Причем заранее. Например, настоящее «Мукузани», у которого этикетка вся в золотых медалях. И, конечно же, лаваш, буженину и сыр с плесенью. А вашу манную кашу пусть ранбольные кушают!
Пальчик переместился в мою сторону.
— Подруга, сдай назад, — более миролюбиво буркнула Нюся. — Не нуди. Ты недавно полноценный обед умяла! Хочешь кушать — в холодильнике полно еды. Вон микроволновка. Сообрази чего-нибудь.
Алена на это фыркнула:
— Готовлю я превосходно, но мне жалко времени на это.
— У меня такое ощущение, — предположила Нюся, — что ты в наше время переместилась вместе с Антоном Михалычем еще тогда, на заре. Только очень хитро скрывала свои медвежьи глазки.
Алена поспешно глянула в зеркальце — голубые глазищи были на месте. Она облегченно выдохнула:
— Харэ троллить, бро! С чего такой вывод?
— Очень ты похожа на старую брюзгливую бабку, — призналась Анюта. — Вредную донельзя. Это про тебя написан старинный русский романс:
Отчего ты грустна, моя милая?
Отчего тебе, милая, больно?
Что ты снова такая унылая?
Чем ты вечно, овца, недовольна?
— Фигня, — невозмутимо отмахнулась Алена. — Этот ахтунг не про меня.
— Да?
— Я прежняя девушка, белая и пушистая. Послушай, зачем мне колотиться на брифинге, когда тебе это нетрудно? Давай-давай, бро, обеспечь голодающую сиделку хавчиком.
— Хм, — задумалась Нюся. — Мне и самой не мешало бы перекусить. Кордон блю будешь?
Сиделка по-царски кивнула головой:
— Звучит заманчиво. А что это?
— Куриное филе, фаршированное сыром и ветчиной. Хрустящая золотистая корочка прилагается.
— Флексно и почти кошерно, — одобрила Алена. — А что-нибудь еще, чтобы фаршированное перепелками?
Анюта прикрыла глаза, вглядываясь куда-то очень далеко.
— Кролик, — сказала она. — То есть заяц.
— Подстреленный картечью заяц кричит так, что мурашки по телу. Точно как плачущий младенец, — невпопад обронил я.
— Алоха, Антон Михалыч, — с чувством заметила Алена. — Умеете вы поднять аппетит.
Выдержав паузу, она грызанула шоколадку. А затем обернулась к Нюсе:
— Так что у тебя за кролик?
— Фаршированный куропатками заяц. Только там одна порция.
— И чо? — фыркнула Алена.
— Последнюю сигарету не стреляют, — Нюся развела руками, — а последнюю порцию не бреют.
— Где это «там», Нюся? — поинтересовался я, прищурившись с подозрением.
— В столовке ЦК КПСС. Последнее брать неприлично — вот придет какая-нибудь шишка заправиться, а положняк подъели.
— Запишут тебе низачот? — продолжала фыркать Алена. — Ты же неуловимый мститель, бро!
— Нюся, — скопировал я тон доброй воспитательницы. — Воровать нехорошо.
— Как вы могли такое подумать, Антон Михалыч? — оскорбилась она. — Вот уж отнюдь! Денежку в тарелочку честно кладу.
— Каждый раз?
— А то! Это не затратно, там такие смешные цены… На рубль можно обожраться вдвоем. Если не наглеть и аккуратно делать, никто и не заметит.
Алена прервала наш диспут, капризно надув губу:
— Заяц с куропаткой пойдет, буду хомячить. Это реально хорошо для меня.
— Всё остальное фигня? — догадалась Нюся.
— Только учти: фаршированный куропаткой, а не дробью. Еще хочу буженину. Настоящую, пражскую. И сыр с белой плесенью «Сель-сюль-шер», — она ткнула в меня пальцем, — что Антон Михалыч только по праздникам выдает.
— А ты не лопнешь? — ядовито заметила Нюся, вставив руки в бока.— Не моё, конечно, это дело, в чужой рот заглядывать. Но если жрешь в три горла, то знай: задница у тебя одна. И потом, разве кинозвезды бывают жирными?
— Эй, полегче! — взвилась Алена. — Во-первых, в реанимации трое больных. Ты ж меня там как курицу ощиплешь! Баланс надо поправить. Ибо сказано: как полопаешь, так и поштопаешь. Во-вторых, я не толстая, а фигуристая, то есть девушка в самом соку. Да, на аппетит не жалуюсь, но ранняя пташка больше корма клюёт! И, в-третьих, хорошие артисты бывают крупными. Разве Нонна Мордюкова не звезда?
— Глыба великая, — согласился я, чтобы без паузы рявкнуть тихим голосом: — Вы меня утомили обе! Алена, ну-ка набери мне лысого доктора.
Та шустро нашла имя нужное имя в контактах и поднесла аппарат к моему уху. Вместо доктора трубку взяла Катя.
— Он прилег, — сообщила она тихим голосом. — Сегодня был нелегкий денек.
— Да уж, — вздохнул я. — Обрисуй обстановку.
— Самый тяжелый больной — Казбек Бероев. У него проникающее ранение в брюшную полость. Очень жаль, такой брутальный мужчина… Вы же помните, он у нас не первый раз.
— Этот, у которого шрам на щеке?
— Нет, у Казбека борода, — усталым голосом хмыкнула она. — Шрам у Кирилла Афанасьева. Там тоже не очень хорошее дело, со стороны спины задето легкое. А у женщины плечо раздроблено. Суставная сумка — в хлам. Считай, инвалид.
— Хм…
— Антон Михалыч, вы новости сегодня смотрели?
— Еще нет.
О том, что новости смотрю редко, рассказывать не стал. Не мой это конек, журналюгам уши подставлять. Да и что там интересного? Сплошная чернуха.
Но на всякий случай уточнил:
— А что такое?
— Показывали сюжет из автосалона «Тойота». Там произошла перестрелка, есть жертвы. Движение по Аксайскому проспекту перекрыто, летают военные вертолеты. На крышу магазина выброшен вооруженный десант. Шустрые ребята, чисто космические рокеры в черных шлемах. Автоматы в руках такие крохотные! Но зловещие.