был заминирован. В таком случае жертв было бы гораздо меньше. Об этом тогда говорили многие мужчины в Беслане, обвиняя милицейское начальство в нерешительности.
Уртаев ответил еще на одно обвинение. Он сказал, что ремонт в школе проводило местное ремонтно-строительное управление, и даже назвал фамилии ответственных за ремонт. Он не сказал прямо, что строители не могли спрятать оружие в школе, – но его мысль поняли.
Тут решила сказать два слова и директор школы № 1 Лидия Цалиева. Ее в Беслане обвиняли в том, что она наняла ремонтно-строительную бригаду за бесценок и что эти рабочие якобы спрятали во время ремонта в школе оружие. Откуда появились эти слухи, трудно сказать. Заложники вспоминали, что за неделю до теракта видели в Беслане на рынке некоторых террористов. Видели их и на территории школы. Ходили слухи, что заложников выводили в библиотеку и актовый зал разбирать полы, чтобы достать оттуда оружие. Говорили и о том, что Лидия Цалиева перенесла линейку с 10 на 9 часов утра, и боевики об этом знали. Еще она пила чай с боевиками.
На все эти обвинения существовали разумные ответы: боевики могли появляться на территории школы и города, проводя разведку; ни один заложник официально не дал показания о том, что разбирал пол в библиотеке и доставал оттуда оружие; линейку перенесли из-за жары, и это было согласовано с районо; а чай Цалиева пила с террористами, чтобы установить с ними доверительные отношения и добиться для заложников каких-то послаблений. Наконец, у директора в школе были внуки, и сама она была ранена 3 сентября. Но она не смогла всего этого сказать. Она знала, что ее обвиняют. На стенах школы каждый день появлялись проклятия в ее адрес.
– Я здесь проработала всю свою жизнь, – сказала 70-летний директор. – Я люблю мой город, мой народ, а теперь я стала виновной. Но я не виновата. 1 сентября я была счастлива вместе со всеми.
Зал гудел.
– Почему ты их не спасла?
Цалиева поняла, что ей ничего больше не дадут сказать, и вернулась на свое место.
Один из бывших заложников в это время сказал в микрофон, что его самого боевики заставляли носить из библиотеки в спортзал оружие и взрывчатку. Он считал, что оружие в школе было спрятано до теракта.
– Погодите, – вскочил Люфи, – я вас допрашивал, вы мне сказали, что оружия в школе не было.
На это мужчина ответил, что к нему домой приходили люди в форме и угрожали: «Сказали – если будешь говорить про оружие, сгноим».
Люфи предложил пострадавшему «пройтись», но зал закричал: «Оставьте его в покое!»
Видя, что раздражение растет, Шепель призвал людей успокоиться и сообщил, что следствие продлено до 1 января, потому что первые показания свидетелей были слишком эмоциональны и нужно опросить их повторно. Он обещал, что опросят всех и что первые выводы появятся в 2005 году.
Но миссия ему не удалась – зал не успокаивался, он считал, что следователи тянут время.
Шепеля спросили, кто руководил оперативным штабом и отвечал за освобождение заложников.
Он поднял глаза от стола и произнес:
– Президент Дзасохов и начальник УФСБ по Северной Осетии Валерий Андреев.
– Почему один уволен, а другой нет? – закричали со всех сторон.
– Мы сюда пришли, чтобы Дзасохова увидеть и в глаза ему посмотреть!
– Нас три дня обманывали, говорили, что ситуация под контролем! И всю ответственность за это несет Дзасохов, потому что он давал нам клятву и обещал, что никто не погибнет!
Шепель молчал. Тогда ему велели уйти. Он ушел вместе с Люфи, а в зале остались только местные. Они стали говорить о том, что нет никакой информации о следствии, нет возможности контролировать ход расследования. Что на свидетелей давят, чтобы скрыть какую-то информацию. Что после теракта в Беслане живут одной надеждой на то, что виновных накажут, и такое больше не повторится, и тогда жертвы не будут напрасными. Марина Пак сказала, что после смерти дочери нет жизни, но надо дожить, чтобы увидеть, как накажут виновных.
Алла Ханаева вспомнила о том, что было внутри школы 3 сентября:
– После взрывов я с дочкой убегала в столовую. В зале было много раненых, они кричали. Их можно было спасти, но потом были выстрелы, все загорелось, и они сгорели заживо.
В зале заплакали.
Из заключения комплексной криминалистической (ситуационной) экспертизы по действиям оперативного штаба по управлению контртеррористической операцией 1–3 сентября 2004 года в Беслане от 23.12.2005[26]:
«В результате взрывов в помещении спортивного зала, как следует из заключений судебно-медицинских экспертиз, погибло не менее 250 заложников. […]
В 14 часов 50 мин. в спортзале начался пожар. Пожаротехнической экспертизой установлено, что эпицентр возгорания находится под потолком над выходом из спортзала, где обнаружены следы выстрелов из РПГ-18».
Алла продолжила дрожащим голосом:
– А когда мы забежали в столовую и начался обстрел, дочка моя сказала: «Мамочка, я умираю, мне попало в бок».
Ее дочь умерла.
Это собрание было похоже на сеанс массовой психотерапии: люди выговаривали свою боль и своими слезами поддерживали друг друга. Я никогда такого не видела. Я плакала вместе с ними.
Они решили написать письмо президенту Путину с просьбой ускорить расследование, сделать его прозрачным, отнестись внимательнее к показаниям потерпевших, установить виновных и наказать их. Сусанна Дудиева рассудительно сказала, что они «не вправе винить все государство». У них не осталось ничего, кроме надежды на справедливый суд.
И они бросили все оставшиеся силы на эту борьбу. Это была их борьба со смертью. За жизнь.
Отставка
В начале зимы 2005 года женщины Беслана перекрыли федеральную трассу «Кавказ» возле Беслана, требуя отставки президента Дзасохова. Они сидели в пикетах у здания правительства во Владикавказе. Объявляли голодовку. Через несколько месяцев он ушел.
Я видела его прощание с парламентом Северной Осетии, который размещается на площади Свободы в одном здании с региональным правительством – большом и сером. Поначалу оно напоминало похороны. Депутаты заходили туда с печальными лицами, сам Дзасохов тоже выглядел неважно[27]. Кто-то из местных, бывших в оперативном штабе, сказал бесланским матерям, что 3 сентября президент Дзасохов назвал себя политическим трупом. Это было похоже на правду.
Но официальной причиной его отставки был не Беслан. Федеральный центр не мог позволить, чтобы теракт стал причиной смены власти, пусть даже в небольшом регионе. После бесланской трагедии федералы боялись, что отношения между осетинами и ингушами могут перейти в партизанское противостояние, и придумали способ добиться мира: назначенный незадолго до этого на Кавказ полномочный представитель