президента в Южном федеральном округе Дмитрий Козак настаивал на скорейшем возвращении ингушских переселенцев в Пригородный район Северной Осетии. Вероятно, в Кремле считали, что это снимет напряжение в самой Ингушетии, которая много лет бьется за землю с соседями, – а Осетии даст дополнительные гарантии безопасности. Но Москва сильно поторопилась. Осетия закипала лишь от одного упоминания о возвращении бывших соседей в Пригородный район. Полпред Козак торопил Дзасохова с подписанием соответствующего соглашения между Осетией и Ингушетией, но Дзасохов отказался. И подал в отставку. Говорили, что он хотел уйти сразу после теракта, но ему не позволили. Попросили выждать паузу. А вот подписать соглашение о возвращении ингушских переселенцев – для него было уже слишком. Он знал, что Беслана ему никогда не простят, и утяжелять свой послужной список не хотел.
Когда он вышел на трибуну, большой зал парламента напряженно замолчал. Мы все ждали, что он попросит прощения за Беслан. На улице, напротив Дома правительства, с плакатами стояли в пикете женщины Беслана. Ему нужно было сказать лишь несколько слов: «Простите меня за то, что я не уберег ваших детей». Многие понимали, что прямой вины его в этом нет. Но это Кавказ. Здесь старший должен беречь младших. А если не уберег, просит прощения публично. Здесь мужчина, выбранный на должность президента, несет ответственность перед каждым.
Но он не просил прощения. Вместо этого он говорил о своих заслугах – о том, что стал президентом в сложный период, когда в республике похищали людей, расцветал криминал и Осетия превращалась в транзитную зону для нелегального спирта, – и с этим его правительство справилось. Говорил о строительстве школ и больниц, дорог, развитии промышленности – и о том, что можно было бы сделать еще многое, если бы не «террористические удары с сопредельных территорий». Он еще много чего сказал в этот день. Про конструктивные отношения с соседями, которым нет альтернативы, про выбор Южной Осетии жить с Россией и про то, что Северная Осетия поддерживает Южную. И все это было правдой.
– Наконец, о главном, – вздохнул Дзасохов. Я задержала дыхание, боясь прослушать важное.
Он сказал о Беслане. Но не то, чего от него ждали. Он мог бы сказать, что не пошел в захваченную террористами школу, потому что его не пустили. Что ему не позволили решать судьбу заложников. Что хотел уйти с должности сразу после трагедии, но ему не дали этого сделать. Но он лишь сказал о страшном злодеянии террористов, о мужестве народа Северной Осетии, о важности поддержки тех, кто пострадал. Еще он сказал, что Россия обретает величие и могущество, и Осетия делает это вместе с ней. По сути, он сказал, что форпост выдержал удар, и Россия благодаря форпосту окрепла. Про цену этого «величия» он не сказал.
Я не верила до последнего, вслушивалась в его слова, в интонацию. Но нет, он и не собирался этого говорить. Дзасохов – человек до мозга костей государственный. Я видела его в самом начале своей журналистской работы в Моздоке, куда он приехал с рабочим визитом. Его почтительно окружали чиновники, он деловито вникал в какие-то детали посевной и казался секретарем райкома, приехавшим с инспекцией в отдаленный городок. Собственно, он и был человеком из советского прошлого, а эта политическая формация не умела говорить о чувствах. Для нее интересы государства были важнее людей. Я думаю, его на этом и поймали после Беслана. Сказали: «Александр Сергеевич, вы же понимаете, будущее России от вас зависит. Потерпите, Россия вас не забудет». И он согласился пожертвовать своим именем ради «величия и могущества России». Вероятно, его жертву в Кремле оценили – ему предложили пост сенатора в Совете Федерации, откуда ради этого пришлось уйти молодому сенатору от Осетии Бугулову.
Простившись с Александром Дзасоховым, парламент представил нового главу Северной Осетии – Таймураза Мамсурова. В конце 2004 года Владимир Путин отменил прямые выборы глав регионов и теперь сам предлагал региональным парламентам кандидатов. Это было логично, учитывая, что главы регионов ничего на самом деле не решали – и опыт Дзасохова это показал. Федерализм погиб вместе с заложниками школы № 1, демократические свободы скукоживались на глазах, но после Беслана многие соглашались, что так и надо.
Выбор Мамсурова на должность главы Северной Осетии тоже обусловлен был Бесланом. Его дети были заложниками, получили ранения при штурме и находились на лечении.
Один из депутатов, выступая на трибуне, сказал, что Мамсуров «достойно вышел из жутчайшей ситуации в Беслане». Я спросила у сидящего рядом со мной молодого чиновника, что такого сделал Мамсуров в Беслане. «Аушев предложил ему вывести его детей, и он отказался», – ответил мне сосед.
Свечи на асфальте
Женщины, которые стояли 8 июня 2005 года на площади напротив парламента с портретами своих погибших детей, как и Дзасохов, считали, что Россия обретает величие и могущество – но не вместе с Осетией, а за ее счет. Одна из них, Элла Кесаева, так и сказала мне: «Это могущество на крови наших детей». Рядом с ней стояла ее сестра Эмма Тагаева-Бетрозова. 1 сентября на школьную линейку пошли ее муж и двое сыновей. Бетрозова убили в первый же день, в первый час захвата. Его расстреляли на глазах у его детей. Сыновья тоже погибли. Эмма едва стоит на ногах. Если бы не сестра, она, наверное, не выжила бы. Эта борьба заставляет ее каждый день вставать и идти.
Женщины считали, что вся команда Дзасохова должна уйти. И Мамсуров тоже – как часть этой команды. Поэтому они и пришли сюда со своим протестом.
Когда чиновники выходили из парламента, чтобы отправиться на банкет по случаю смены власти, журналисты спросили их про стоящих на площади бесланских женщин. И полпред Козак ответил, что это нормально, когда есть недовольные, таково «демократическое устройство государства». Чиновники уехали на банкет, а женщины остались на площади. Они объявили голодовку и провели здесь два с половиной дня – столько же, сколько их родные были в заложниках. Некоторым становилось плохо от дневной жары, тогда им вызывали скорую.
10 июня в 13:05 они выложили свечами на асфальте слова «Школа № 1. Беслан»[28]. Эмма Бетрозова попыталась зачитать обращение, в нем были такие слова: «Мы голодали три дня. Мы знаем, что этой акцией никому ничего не докажем. Но так мы выражаем протест против беззакония и коррупции в России. Против бездарных действий республиканских и федеральных властей, не спасших наших детей». Эмме стало плохо, и ее усадили на стул. Ее сестра Элла Кесаева