сокрушении сильного построения [войск противника] и взятии позиции сполна применяют на острие атаки воинов в доспехе из скрепленных кож. Должны быть впереди, как правило, из [каждых] десяти [атакующих] таких трое»[205]. Существование ламиллярного доспеха ясно отражено в собственно монгольском источнике, т. е. в «Сокровенном сказании», где имеется описание внешности Чжамухи: «Жесткий походный тулуп свой одел… Панцырь ремнями прошитый»[206]. Подробные описания таких доспехов оставили также и европейские авторы. Самое подробное их описание есть у Плано Карпини, оно многократно использовалось и используется в литературе[207], очередное воспроизведение которого здесь излишне.
Конская сбруя также подробно описывается в ХШ, причем с пояснениями касательно ее удобства и приспособленности к монгольской манере боя:
«Их [черных татар] седло и сбруя легкие, простые и удобные для быстрой скачки. Вес не превышает 7–8 цзинь. Впереди их симметричного седла вертикальная [лука], а сзади — плоская, так что [всадник может] крутиться во все стороны, притом лопатки [лошади] не получают травм. Поскольку стремена круглой формы, то ноги [в стременах] занимают центральную позицию, и притом не имеется перекоса в какую-либо из сторон. Так как низ [стремени] широкий, то сапоги [черных татар] легко входят в стремена и сцепляются с ними. Кожа стремян ручной выделки и не дубленная селитрой, а [только] смазанная бараньим жиром, чтобы [она] выдерживала дождь и не гнила. [Сбруя] связана из [кожаных] ремней шириной более одного цунь и длиной не превышающих четырех [цунь], а потому весьма удобная для поворотов всем телом [всадника], встающего [на стременах]»[208];
«То, что [татары] только и могут сделать [сами], так это очистить дерево для луки седла и натянуть на него баранью кожу. Стремена они также вырезают из дерева»[209].
Сообщения Чжао Хуна в МЛ насчет конской упряжи у монголов значительно более краткие: «Луки седла делают из дерева; [седло] очень легкое и сделано искусно»[210].
Как следует из всех этих сообщений китайских дипломатов и разведчиков, снаряжение монгольских всадников и их коней было тщательно продумано и приспособлено для как можно большего удобства ведения конного стрелкового боя. Хотя и в бою в пешем порядке монголы могли использовать свое снаряжение — ниже будет сказано о случаях спешивания монголов для особых случаев сражения.
Можно положительно заключить, что в отношении вооружения монголов первой половины XIII в. сведения МЛ и ХШ в большинстве своем совпадают с данными европейских путешественников того же периода. Последнее, на чем хотелось бы остановиться в этом разделе, — это вопрос доступности и массовости перечисленных выше видов вооружения у монголов. Так, Чжао Хун наблюдал тех монголов, которые жили в районе современного Пекина и которым владели уже около 5 лет. Т. е. эти монголы имели полную возможность использовать как трофейное чжурчжэньско-китайское вооружение, так и результаты труда многочисленных ремесленников, набранных для службы монголам за десяток с лишним лет их захватнических войн в Китае и Центральной Азии. Тем не менее согласно Чжао Хуну, основным оружием этих монголов по-прежнему оставались легкие сабли и луки со стрелами. Та же картина наблюдалась и авторами ХШ через 12–15 лет после Чжао Хуна (когда монголы уже завоевали и Среднюю Азию, и весь Северный Китай — все равно у них, даже при прямой атаке защищенной позиции, только 30 % воинов из лучших частей носили доспех[211]), и Плано Карпини с Рубруком подтверждают это и еще через 15–20 лет после них. Выдающийся отечественный монголист академик Б. Я. Владимирцов поэтому и заключил, что «оружия, кроме луков и стрел, у них всегда было мало, даже в эпоху мировой империи хорошее вооружение ценилось очень высоко»[212]. Неудивительно, что и отечественный археолог-оружиевед А. Н. Кирпичников таким образом характеризует уровень вооруженности монгольских воинов: «хронический недостаток вооружения», вызванный тем, что «монголы сами делали лишь луки, стрелы и уздечки; другое оружие — трофейное и привозное, или произведено пленными мастерами; только богатые имели латы, сабли и копья»[213].
3.2. Боевые качества монгольских воинов
Прежде чем перейти к рассмотрению тактических приемов монголов, надо дать характеристику боевым возможностям воинов монголов, так как без этого трудно понять степень совершенства исполнения ими даже самых лучших замыслов полководцев Чингисхана. Боевая выучка монголов характеризовалась как степенью овладения ими тактическими приемами в составе подразделений, так и индивидуальной воинской подготовкой. Поэтому сначала необходимо уяснить себе индивидуальные способности и навыки каждого монгольского воина в отдельности, благодаря чему станет более понятным их общее умение применять эти тактические приемы на деле.
Примечательными свойствами монголов в плане их индивидуальной подготовки являются их выдающиеся способности, единогласно отмечаемые всеми источниками, к ведению боя в качестве конных лучников — монголы «являются удивительными лучниками»[214]. Данная характеристика полностью соответствует тем замечательным навыкам монголов к конной стрельбе, известным из рассказов очевидцев, — в 67 лет Чингисхан участвует в охоте с луком и лично объясняет даосу Чан Чуню: «Мы, Монголы, с ранних лет привыкли стрелять верхом»[215]; у Плано Карпини имеются аналогичные сведения: «Все они от мала до велика суть хорошие стрелки, и дети их, когда им два или три года от роду, сразу же начинают ездить верхом и управляют лошадьми и скачут на них, и им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо они очень ловки, а также смелы»[216]. Эти их личные способности стали основой для организации слаженных действий крупных подразделений. Что было зафиксировано также и армянскими источниками — почти везде в них пишется, что монголы — это «народ стрелков»[217], или даже просто пишут «народ стрелков» вместо этнонима «монголы».
Другими важнейшими составляющими боевых качеств монголов были их выносливость, неприхотливость в пище и воде: «Они также довольно выносливы, поэтому, голодая один день или два и вовсе ничего не вкушая, они не выражают какого-нибудь нетерпения… они сносят великую стужу, иногда также терпят и чрезмерный зной»[218]. Данные природные свойства монголов, выраставших в трудных природных условиях, усиливались еще и сознательной политикой на поддержание спартанского духа, о чем даже говорилось в биликах Чингисхана: «Неволь гладом пса твоего да пойдет за тобой», и тогда ни у кого не появится «войско, подобное татарскому, что терпеливо в трудностях и благородно в спокойствии, что в радости и несчастии одинаково покорно полководцу»[219]. Да, собственно, и сама жизнь рядового монгола, поколение за поколением выживавшего в условиях угрозы голодной смерти, вырабатывала у выживших исключительные способности к охоте — единственному постоянному средству добычи белковой пищи при крайне неустойчивом к