Парень с чёрными глазами (в его глазницах словно поселилась тьма) нервно покусывал губы – дожидался денег.
Которые я не спешил ему отдавать.
«Что ещё за «чувство лжи»? – переспросил я. – Зачем ты его использовал? И почему без моего разрешения? Мог бы и предупредить. Это как-то связано с моей безопасностью?»
«Мы же с вами договорились, юноша: я использую магию, не советуясь с вами, лишь в экстренных случаях. Но я и не развеиваю уже сплетённые конструкции без вашего указания».
«На что ты намекаешь?»
«Плетение «чувство лжи» я создал по вашему велению, юноша. Для допроса вашего несостоявшегося убийцы. Вы так и не распорядились развеять заклинание».
«Вот это новость, - сказал я. – Ты же взрослый человек, мэтр… был. Мог бы и сообразить, что сыгравшие свою роль плетение нужно убирать. И что ещё на мне сейчас висит? Я по-прежнему могу прыгать, как кузнечик?»
«Усиления» – временные заклинания, - ответил профессор Рогов. – Они не подпитываются от источника заклинателя – выполняют свою задачу до тех пор, пока не исчерпают заложенную в них энергию. А «чувство лжи» изначально предназначалось создателем для постоянного использования: оно соединено энергетическим каналом с магическим источником мага, считается малозатратным. Как и «антистарость».
«Значит, во мне сейчас работают два заклинания? Я правильно тебя понял? «Чувство лжи» и «антистарость» - это всё?»
«Совершенно верно».
«А этот парень мне врёт?»
«Степень правдивости его утверждений зависит от затемнения индикатора. В вашем случае – глаз собеседника. От белого, до чёрного цвета».
Я вновь взглянул мальчишке в глаза.
«Получается, хорошо так… врёт. Но почему заклинание сработало только сейчас?»
«Оно работало постоянно, - сказал профессор. – Вы либо не видели результатов его работы, либо не обращали внимания на незначительное изменение цвета. И со столь чётко определимой ложью столкнулись только сейчас. Допускаю, что до сего момента у ваших собеседников попросту не было надобности вас обманывать».
«Как интересно…» - сказал я.
Вынул руку из кошеля. Без денег.
На лице мальчишки с чёрными глазами всё отчётливей проявлялась тревога. Я подумал о том, что если каждый врун будет выглядеть для меня, как этот парень, то вокруг меня скоро будут одни «одержимые». Нелегко мне будет привыкнуть к их облику. Но в то же время, удобно понимать, кто именно и когда вешает мне лапшу на уши. Пожалуй, пусть это «чувство лжи» поработает ещё немного.
- Говоришь, четыре раза твои бойцы заходили в магазины моих конкурентов и нахваливали тамошним покупателям мою продукцию? – спросил я.
Надеюсь, прищур у меня получился зловещим.
- Ну… эта… да, - сказал пацан. – Четыре. Как и вчера.
Его глаза не посветлели.
Зато небо над нашими головами становилось всё темнее – свет фонаря за моей спиной всё ярче.
- Подумай хорошо, парень, - попросил я. – О какой пекарне ты рассказываешь?
- На моей улице токо пекарня старика Фетрика.
Парень дерзко смотрел мне в лицо.
- Точно. Фетрик. Так сколько раз?
- Четыре.
Голос парня уже не звучал столь же твёрдо, как прежде.
Я покачал головой.
Отмахнулся от круживших над моей головой мошек.
- Я долго терпел ваше враньё, парни, - сказал я. – Надеялся, что вы одумаетесь. Что станете ценить наше сотрудничество. Я свои обещания не нарушил ни разу. Ведь не нарушил?
Малолетние атаманы хором заверили, что свои обязательства перед ними я выполнял исправно.
- Тогда почему вы меня обманываете, уважаемые? – спросил я. – Ведь предупреждал же: о том, что творится в пекарнях моих ближайших конкурентов, я знаю всё. Или почти всё. А уж о таких скандальных вещах, как ваши попытки отработать премиальные – так и подавно. Я понимаю, что все мы любим прихвастнуть и слегка преувеличить свои достижения. Смотрел на ваши предыдущие… преувеличения сквозь пальцы. Но никак не ожидал, что вы начнёте настолько нагло меня обманывать. Ведь у всего же должен быть предел.
Старался не повышать голос.
- Я не говорил вам враки, мастер Карп! – заявил мальчишка, уже получивший премиальные.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он горделиво выпрямил спину. Приподнял подбородок – ну точно пионер-герой с агитационных плакатов времён моего детства. Его глаза не изменили цвет.
- Сейчас не о тебе речь, - сказал я.
Многозначительно посмотрел на двух других предводителей детских ватаг.
- Мне хотелось бы лично услышать от вас, уважаемые, - произнёс я, - вы желаете продолжить сотрудничество со мной? Или вновь будете делать попытки меня обмануть? Сразу говорю: терпеть враньё больше не стану. Вы исчерпали лимит моего терпения, молодые люди. Так что скажете?
Парни переглянулись, что-то невнятно пролепетали.
- Не понимаю, что вы говорите. Отвечайте громко и чётко. Ведь вы же будущие бандитские атаманы!
- Будем!.. – ответили «бригадиры» хором.
Продолжили вразнобой.
- …это…
- …сотрудничать.
- …работать на вас.
- Замечательно, - сказал я. – Этот ответ я и желал от вас услышать.
Вновь посмотрел на парня с чёрными… нет, уже с обычными глазами: похоже, он тоже был не против и дальше получать монеты для своей банды.
- Так сколько раз сегодня твои подчинённые заходили в пекарню мастера Фетрика?
Парень опустил взгляд.
- Они там совсем обурели! – сообщил он. – Малого позавчера так по спине огрели, что он и сёдня с трудом ноги переставлял! Никто не хочет к ним больше заходить… пока.
- Сколько? – повторил я.
Парень вздохнул, словно расставался с мечтой.
- Не заходили.
Я заглянул в его глаза. Не потемнели. Повернулся к третьему мальчишке.
Тот покачал головой.
- Не, - сказал он. – Сёдня не заглядывали.
***
«Двадцать девять», - подсчитывал мои наклоны мастер Потус.
Я коснулся ладонями досок пола.
После прыжка через забор меня всё реже посещали мысли отказаться от того небольшого комплекса упражнений, который подстёгивал работу плетений «антистарость». Хотел, чтобы в случае новых «усилений» вероятность повреждений стремилась к нулю. Поэтому я поднимался наверх, в гостиную, и приступал к занятиям, едва только вечером выдавалось свободное время. Как сейчас: в печи выпекался хлеб, на столе в пекарне дожидались своей очереди заготовки для пшеничных караваев – моего присутствия рядом с печью пока не требовалось.
«Тридцать».
Аромат корицы, заполнивший гостиную, дурманил голову, заставлял мой желудок жалобно постанывать – попрошайничать пищу. На вид медово-коричный хлеб отличался от простого пшеничного лишь четырьмя полосками: я украсил его простейшим полем для игры в крестики-нолики (в этом мире такой игры до моего появления не знали, но обязательно узнают, когда обзаведусь здесь приятелями). Однако запахом этот новый вид хлеба насыщал воздух едва ли не сильнее, чем тот же чесночный.
«Тридцать один».
«А знаешь, мэтр, твоё заклинание кажется очень даже полезным, - заговорил я, чтобы отвлечься от аромата корицы, пробуждавшего аппетит. – Я имею в виду: «чувство лжи». Мысль о том, что в моём присутствии у народа будут чернеть глаза, конечно, не радует. Но знание о том, кто и насколько нагло привирает, точно должно мне пригодиться».
«Тридцать восемь, - продолжал считать мастер Потус. – Не ленись, парень – прижимай ладошки к полу. Тридцать девять. Зря ты, парень, науськиваешь своих малолетних оболтусов дразнить других пекарей. Ой, зря! Сорок. Ни к чему хорошему, етить тебя, это не приведёт. Доиграешься: поколотят тебя! Сорок один. А то и вовсе прибьют и прикопают за городской стеной».
«Пусть попробуют».
«Сорок два. Если ты надеешься на…»
Призрак не договорил.
Я не завершил наклон – прислушался.
С первого этажа доносился грохот – кто-то ломился в дверь. То был не робкий стук, каким раньше по вечерам вдовушки просили впустить их в дом (я был бы не прочь услышать его вновь). Такими ударами не просят открыть дверь – требуют. Мигнул фонарь над лестницей. Что-то шлёпнулось на пол в прихожей (должно быть свалилась с полки радом с дверью какая-то позабытая ещё прошлым владельцем дома вещица). Призрак сорвался с места, метнулся сквозь перила к ступеням лестницы.