А теперь обратимся к общеизвестным истинам — они-то и натолкнули нас на неожиданные находки. Цемент производится из минералов, которые содержат семьдесят пять процентов извести и пятнадцать процентов песка. Бетонная смесь, в свою очередь, состоит из одной части цемента и, примерно, пяти частей песка, гравия или щебня. И химический анализ смеси, той самой бетонной смеси, из которой делают современные строительные конструкции, показывает, что она состоит из восьмидесяти восьми процентов песка и двенадцати процентов извести. Как видите, мы снова вернулись к известково-песчаным смесям далекой старины, к строительным тайнам тысячелетней давности. Мы открыли эти тайны, научились делать искусственные камни. Но какой ценой, какими сложными, обходными путями, какой бесконечно долгой и запутанной тропой подошла наука к желанной цели! Возникла естественная мысль — сократить этот путь, отказаться от обходного маневра, найти более прямую, а стало быть, и дешевую дорогу. Разбитая песчинка открыла перед нами эту дорогу; поиски новой технологии, точных составов смеси песка и извести продолжали вести нас по пути находок.
Не только Хинт, Рюютель и Ванаселья, но и весь завод уже был увлечен «камнем Хинта». Возникла естественная мысль — построить из силикальцита первый дом.
Конечно, ни Хинт, ни Ванаселья не решались строить жилой дом. Но дом все-таки нужен. Надо испытать первые блоки, первые строительные конструкции. Так возник «кошкин дом» — маленькая проходная будка у ворот завода.
Это была остроумная мысль — соорудить из силикальцита новую проходную. Она даст возможность всем, кто приезжал на завод или просто проходил мимо него, узнавать первые элементарные сведения о новом строительном камне.
— Ну, что ж, — говорил Хинт, когда в новой силикальцитной проходной появились первые посетители завода. — «Кошкин дом», кажется, не распадется. Может быть, пойдем дальше?
— Пожалуй, — отвечал Ванаселья.
Теперь они уже думали о жилом доме. Хинт понимал, что это не такая простая штука. Нужен проект. Нужны деньги. Нужна земля. Нужна строительная бригада. Всего этого у них не было, и получить можно было лишь в том случае, если Хинт докажет, что силикальцит — не миф, не мираж, а реальный факт, что в силикальците таятся большие возможности и большое будущее.
За первым кратким чуть-чуть сенсационным сообщением в газете последовали статьи в технических журналах. Хинт и Ванаселья стали популярными людьми. Ими начали интересоваться и ученые, и государственные деятели. Но это был скорее интерес теоретический, а не практический. К ним присматривались. На «кошкин дом» поглядывали с недоверием — нет ли здесь какого-нибудь подвоха? В этих блоках нет цемента?
К тому же Хинт понимал, что это слишком маленький козырь, «кошкин дом», и почти не упоминал о нем, когда доказывал крайнюю необходимость сооружения жилого дома.
Впервые Хинт столкнулся с самым коварным врагом первооткрывателей — с равнодушием. Он был избалован на заводе вниманием, предупредительностью, горячим участием. Но с той поры, когда он начал хлопотать о сооружении опытного дома, на пути Хинта все чаще и чаще появлялись люди равнодушные. Что им до Хинта и его силикальцита? Они считали, что силикальцит — это только его, Хинта, дело и пусть он себе занимается им сколько ему угодно, но других занятых людей не путает, не отвлекает от более важных дел.
Равнодушие то запиралось в строгие формы законника («не положено», «не предусмотрено»); то представлялось в виде улыбающегося болтуна, никогда не делающего того, что обещает; то обрушивалось на Хинта демагогической тирадой: «Да соображаете ли вы, что просите? Вместо того чтобы тратить народные деньги для блага народа, вы толкаете меня на что? На сооружение опытных домов?»
Хинт все-все понимал, и шел к министру, и получал все необходимое для силикальцитного дома.
Вот тогда-то на заводе «Кварц» сверх плана изготовили все силикальцитные блоки для сооружения опытного жилого дома. Константин, брат Хинта, вместе со своими друзьями-строителями смонтировали дом.
Хинт настоял на том, чтобы первый дом из силикальцита был заселен. Дом, в котором живут, — это уже нечто большее, чем каменная выставочная коробка.
Но вместе с радостью пришло и огорчение. Влиятельные люди — и в Таллине, и в Москве — приписали успех силикальцита своей проницательности.
Я не хочу сейчас называть имена этих людей — не всем дана возможность заглянуть в будущее. Во всяком случае, в то время они утверждали, что первый домик в Таллине лучше всего определяет возможности силикальцита — строить из него можно только одноэтажные дома. Именно таким и был тот дом, который был собран и смонтирован бригадой Константина Хинта.
Изобретатель понял, что в этой как бы доброжелательной оценке таится смерть силикальцита. Ведь будущее строительной индустрии — в многоэтажных, а не одноэтажных домах. А силикальцит должен завоевать город, его новые жилые кварталы и проспекты.
В то же время Хинт знал, что из тех конструкций, которые выпустил завод в какой-то мере на общественных началах, нельзя собирать многоэтажные дома.
Нужен новый проект, новые опыты, новые расчеты.
Нужен маленький опытный завод.
— Мы не слишком хватили с опытным заводом? — спросил Хинт.
— Нет, не слишком. Это единственный путь, — ответил Ванаселья.
Здесь проявилась еще одна, черта характера Хинта — его энергия и долготерпение популяризатора. Со всеми подробностями и деталями он рассказывал о силикальците всем — и рядовым инженерам, и начальникам управлений, от которых зависела судьба опытного завода. Все, конечно, удивлялись, восхищались, отдавали должное изобретателю, но серьезной помощи не оказывали.
Он убедил себя в том, что доказать неоспоримые достоинства силикальцита можно только одним-единственным путем — опытом, терпением, настойчивостью.
Он возвращался из Москвы в Таллин, приходил в лабораторию и на все расспросы Ванаселья коротко отвечал:
— Ничего.
— Будем считать — пока ничего, — говорил Ванаселья.
И Хинту сразу же становилось легче, появлялась новая энергия и новая уверенность.
В те дни Хинт впервые подумал: откуда у этого молодого человека такая воля? И вскоре он узнал историю своего помощника, правда, не от него самого, а от его матери.
Вот она, эта история.
Глава девятнадцатая
Когда Лейгеру Ванаселья было восемнадцать лет — он учился тогда на первом курсе Таллинского политехнического института, — его поразила тяжелая болезнь: полиомиелит. Страшный недуг парализовал руки и ноги, он лежал и молчал, лежал без движения, без надежд и, казалось, без мыслей. Невероятно: отличный спортсмен, победитель в соревнованиях по бегу на длинные дистанции и по гимнастике; инициатор туристских походов, ловкий пловец; жизнерадостный и подающий надежды студент, — и вдруг, совершенно неожиданно, прикованный к постели, парализованный, больной сын несчастной и без того много пережившей Марии Ванаселья.
Старший брат Лейгера был незадолго до этого — в 1946 году — арестован и выслан. Его оклеветали, и ему пришлось испытать на себе всю тяжесть произвола, царившего в тот период. Лейгер стал старшим в семье — кормильцем, хозяином, помощником матери.
И вот теперь Лейгер парализован. Случилось это во время зимней экзаменационной сессии. Что же делать? Откуда ждать спасения? Врачи как будто бессильны, во всяком случае, так они говорили матери Лейгера.
Мать просиживала целыми днями у постели своего сына, встречалась с его печальными глазами, но ничем не могла его успокоить. И вот тогда-то Лейгер сказал матери:
— Я буду учиться.
— Конечно, ты должен учиться, — согласилась мать. — Но как?
— Тебе придется помогать мне: держать книги, перелистывать их, записывать все, что я тебе буду говорить. Ты сможешь, мама? Тебе не будет трудно?
— Нет, не будет трудно, — сказала мать.
— Ну что ж, давай начнем.
Так Лейгер подготовил первый зачет. Мать пошла в институт, рассказала обо всем этом декану. И сразу же к нему приехал педагог, принял зачет, отметил в зачетной книжке.
— Без скидок? — спросил Лейгер у своего преподавателя.
— Без каких бы то ни было скидок. Должен вам по секрету сказать, что вы даже знаете предмет лучше, чем в то время, когда вы увлекались гимнастикой, а не сопротивлением материалов.
Они улыбнулись друг другу. Преподаватель пожал безжизненную руку Лейгера и ушел.
С этого дня к Лейгеру начали приходить по составленному им графику-расписанию его товарищи-однокурсники. Они помогали ему учиться, сдавать зачеты, не отставать от них. Иногда педагоги приходили к Лейгеру домой, а когда надо было сдавать экзамен, студенты приносили ему вопросы, на которые Лейгер должен был давать письменные ответы.