Ванаселья вскочил как ужаленный. Он уже был без костылей и палочки, которой он пользовался в последнее время, и мог, как и все, вскакивать, ходить, бегать. Так вот, теперь Ванаселья вскочил, подошел к Хинту, как бы желая его оградить от возможной опасности.
Янес протянул руку, но Ванаселья ее не пожал. Не поздоровался с ним и Хинт.
— Вы все еще помните старое? — спросил Янес.
— Вы полагаете, что это можно забыть? — сказал Хинт. — Откуда вы?
— Вы, может быть, слышали, — сказал Янес, — я был осужден и справедливо осужден. Я был наказан и справедливо наказан. Я искупил свою вину. Вы не представляете, в каких муках я жил эти десять лет. Поверьте мне, если бы я не чувствовал, что капо наказан, я бы не пришел к вам.
В сердце Хинта что-то дрогнуло, он смягчился и коротко сказал:
— Садитесь.
Янес сел и торопливо, боясь, что Хинт его не дослушает, начал говорить:
— Я пришел именно к вам, так как теперь хочу искупить свою вину еще и перед вами. Теперь о вас говорят всюду. Я не могу забыть, что они с вами творили в лагере. Вы, конечно, не знаете, что они хотели вас расстрелять, и если я вас посылал на тяжелую работу, то этим я только спасал вас.
— Это пустой разговор, — сказал Хинт. — Зачем вам все это надо?
— Нет, понимаете, теперь меня волнует другое, — продолжал с той же торопливостью Янес. — Если бы вы тогда погибли, не было бы вашего открытия, не было бы силикальцита. Представляете, какое преступление они совершили бы перед наукой?
— Кто — они? — спросил Хинт.
— Эти страшные люди, там, в лагере, — ответил Янес.
— Вы все еще считаете их людьми?
Янес ничего не ответил.
— Что вы еще хотите, Янес? — спросил Хинт.
— Я хочу работать у вас.
— Вот как! — удивился Хинт.
— Конечно, я бы мог найти себе дело где-нибудь в другом месте, но я подумал, что лучше всего я буду служить вам. Вы видели мой позор, вы видели мое падение, и вы никогда не унизите меня. Я знаю, что вы благородный человек.
— Что вы можете делать? — спросил Хинт.
— Там я научился строительному делу.
— Вы научились строить или формовать конструкции?
— Я умею и то и другое. Последние два года я был бригадиром на бетонном заводе.
— Где? — спросил Хинт.
— На Крайнем Севере, в лагере.
— Ну, бригадиром я не могу вас назначить, но формовщиком, пожалуй, я бы не возражал. Вы согласны?
— Конечно, большое спасибо, Иоханнес Александрович.
— Хорошо. Я порекомендую вас директору завода, — тихо сказал Хинт. — Вы что-нибудь ели?
Янес вздохнул и сказал:
— Нет, Иоханнес Александрович.
— А деньги у вас есть?
— Нет, Иоханнес Александрович.
Хинт вынул деньги, подал их Янесу и сказал, взглянув на часы:
— Через десять минут откроется наша столовая, позавтракайте и потом идите к директору. Я ему позвоню.
Янес поклонился, попытался схватить руку Хинта, но тот уже повернулся.
Ванаселья явно не одобрял всего того, что делал Хинт, но ничего ему об этом не сказал. В конечном счете, считал он, человек в таких случаях должен поступать по велению своего сердца. А на пути сердца никто не имеет права становиться, даже самый близкий друг.
Глава двадцать вторая
Тоомеля в шутку называют «младшим братом Хинта». Их внешнее сходство удивительное — та же копна черных волос, такие же лучистые глаза, тот же красивый овал лица. Но трудно найти двух человек с такими различными характерами. Хинт — горячий, порывистый, легко возбудимый, мгновенно реагирующий на любое событие, не умеющий себя сдерживать, когда речь идет о силикальците, порой ошибающийся и быстро признающий свои ошибки. А Тоомель — спокойный, уравновешенный, неторопливый, иногда раздражающе молчаливый и, на первый взгляд, даже вялый, не увлекающийся преждевременными успехами. Словом, две совершенно противоположные натуры. И все-таки Хинт ценил своего нового помощника и прислушивался к его точке зрения.
Они впервые встретились в 1955 году, когда в центральных газетах появились статьи, поддерживающие и защищающие Хинта, когда силикальцитные дома уже нельзя было назвать «выдумкой прожектера» — в них жили эстонские семьи. Как Хинт и предполагал, именно они, эти люди, стали главными судьями, беспристрастными арбитрами между ним и его недругами. А новоселы присылали Хинту самые восторженные отзывы о силикальцитных домах. Иногда они звонили ему по телефону, приглашали в гости.
Но молодой человек, позвонивший по телефону Хинту поздно вечером, начал разговор с того, что силикальцитные дома — это еще не вершина мировой архитектуры, что, поскольку новое дело еще находится в начальной стадии, он хотел бы предложить Хинту свои услуги.
— Вот как, — усмехнулся Хинт.
— Вам нужен физик? — спросил Тоомель.
— Теперь нам нужен электромонтер — в лаборатории погас свет, — продолжал шутить Хинт.
Но Тоомель положил трубку: по-видимому, он не склонен был поддерживать разговор.
Через две недели Тоомель снова позвонил по телефону Хинту.
— Не нужен ли вам физик? — спросил он. — Или вы все еще сидите в темноте?
Хинт рассмеялся и коротко сказал:
— Физик нужен. Приезжайте.
Они встретились и сразу понравились друг другу. Тоомель только попросил добыть электронный микроскоп.
— Без него, — сказал он, — я вряд ли буду вам полезен.
В тот период мысль об электронном микроскопе казалась фантастической. Это было равносильно просьбе о космическом корабле. Но Хинт любил браться за дела, которые кажутся фантастическими, тем более что электронный микроскоп не принадлежал к фантастическим существам, а был весьма реальным прибором, хотя и трудно было его добыть. Понадобились длительные хлопоты — Хинт не жалел для них ни времени, ни энергии, ни сил. Пришлось и в данном случае читать пространные лекции о силикальците, о его будущем, о значении революционного переворота в технике — словом, обо всем, что Хинт говорил и до этого в различных ведомствах, с которыми он соприкасался.
И вот электронный микроскоп прибыл в маленькую лабораторию опытного завода в Таллине.
Тоомель сразу же прослыл придирчивым исследователем. Он делил все труды Хинта и Ванаселья на «две эпохи» — до появления электронного микроскопа на опытном заводе и после его установки в лаборатории Тоомеля. С точки зрения молодого физика вся «первая эпоха» была, конечно, революционной, смелой, интересной, но теоретически не обоснованной. Но зато «вторая эпоха» показала всему миру, что с силикальцитом и его первооткрывателями шутить нельзя, — новые свойства расколотой песчинки, известковой пыли, дезинтегратора изучены и подтверждены чуть ли не самым точным методом — электронной микроскопией.
Хинт сравнивал силикальцит со стеклом.
— В этом стакане, — говорил он, — вы не обнаружите зерен или кристаллов песка и соды, из которых варится стекло. А в силикальците вы не найдете кристаллов песка и извести. Возникла новая монолитная каменная структура. Вот, посмотрите, — приглашал он всех, кто к нему приходил, к оптическому микроскопу.
— А что вам покажет электронный микроскоп? — спрашивали его скептически настроенные люди.
И вот теперь уже Тоомель, с помощью электронного микроскопа, подтверждал, что Хинт прав. Во время самого горячего спора о структуре и свойствах силикальцита поднимался на трибуну молодой физик и тоном, не терпящим возражений, говорил:
— Конечно, вы можете спорить с Хинтом, с Ванаселья, со мной, но с электронным микроскопом вы не должны спорить. Поверьте мне, он не знаком ни с Долгиным, ни с Хинтом.
Хинт понимал, что Тоомель в какой-то мере преувеличивает роль электронного микроскопа, но все же со всей искренностью поддерживал своего нового помощника. Ему же он поручал и волновавшую всех проблему «пальцев» дезинтегратора. Они разбивают песчинки, делают это хорошо, точно, ловко. Но при этом «жертвуют собой», как в шутку говорил Хинт, быстро изнашиваются, стираются. «Конечно, умение жертвовать собой — это героическая черта характера, но в данном случае она может погубить все дело», — тем же тоном продолжал Хинт. Надо, наконец, понять, что происходит с этими чертовыми «пальцами» дезинтегратора, когда они сталкиваются с песчинками.
— Ну что ж, — ответил Тоомель, — попробуем обойтись без жертв.
Он любил эту атмосферу шутливой иронии, которую Хинт поддерживал в лабораториях в самые трудные периоды борьбы за силикальцит.
Тоомель посвятил «пальцам» много дней и ночей, его трудолюбие поражало даже Хинта и Ванаселья. И молодой физик уже знал, какие сплавы нужны, чтобы «пальцы» дезинтегратора не «жертвовали собой».
Но вот это уязвимое место новой машины использовал Долгин в разговоре с Хинтом. И, как это всегда бывает, угроза Долгина породила не уныние, а новую решимость и новую энергию.