Читать интересную книгу Злой медик - Сборник

Наркоманы, заперлись, пускают слюни до порога, зачем пришли – не помнят.

Два бомжа, с парфюмом от ведущих производителей и вшами на всю область… С туберкулёзным кашлем…

Муж с женой, в крови по пояс. Подрались, жена откусила ухо, муж в долгу не остался, сломал нос.

Две подружки-бабки, нажрались какой-то херни, не могут посрать неделю и только сегодня вспомнили, что надо что-то предпринимать.

И только в уголке молчал мужичок, ему было по-настоящему хреново…

Пришёл сам, попросил помощи и молчал, в то время как остальные брали штурмом врачей…

* * *

Заваливается мадам в кабинет.

И прям с порога:

– Так! Вы мне ОБЯЗАНЫ сделать КТ, МРТ, быстренько всё написать, объяснить и показать! Понятно?!

А рядом сидит дедок:

– Слышь, девка, а к Путину на ужин ты не хочешь поехать? А то у меня пары нет!

* * *

– Ваши таблетки не помогают ни хрена!

– А какие Вы принимаете?

– Да никакие. Они же все на печень влияют…

* * *

Каждый год приезжаю на мото-авто ДТП. Просто месиво. Особенно тяжёлые на спорт-байках.

У меня предложение, чтоб они ездили уже с кубитальными катетерами в вене и желательно заинтубированные.

Чтоб времени не терять.

* * *

В одно из дежурств нам в бригаду дали молоденького фельдшера-стажёра.

Со «скоропомощным» сленгом он ещё знаком не был, и, в связи с этим на одном из вызовов сложилась довольно забавная ситуация: хрущёвка, 5-й этаж, лифта нет, тяжёлый, как по состоянию, так и по весу (120–130 кг) больной мужчина. Необходима госпитализация. Пешком не поведёшь, нести втроём носилки – весьма проблематично.

Говорим стажёру:

– Спустись вниз, найди пару «негров» и пусть они с носилками поднимаются в квартиру.

(На сленге «03» – «НЕГР» – это просто какой-нибудь прохожий мужик, который добровольно и бескорыстно, подбадриваемый тобой, а самое главное ВМЕСТО тебя, потащит в машину носилки с пациентом.)

Обрадованный первым серьёзным поручением стажёр, по-военному лихо щёлкнув каблуками, унёсся вниз по узкой лестнице. Минут через 15 – звонок…

Жена больного открывает дверь и… чуть не падает в обморок.

На пороге стоял счастливый новичок в сопровождении 4-х НАСТОЯЩИХ негров, один из которых был с носилками наперевес.

Рядом, оказывается, находилось студенческое общежитие пищевого универа. Больного до кареты «03» они донесли довольно резво, хотя и пыхтели, как локомотив.

Мы, в свою очередь, с умилением на лицах и почти что слезами счастья на глазах, следовали налегке за героями.

* * *

Посередь ночи вызов: 17 лет, колет, чешется, трясёт, короче, полный набор подрастающей психопатки.

Дело происходит 27 января (это важный момент) сугробы по естеству, морозяка градусов 20.

Дома 2 бабы, мама и доча, мужицких вещей дома нет.

Выясняю: эта молодая НЦДшница за день разругалась с мамой, подругой в институте, со своим молодым человеком и теперь спать не может – пальцы ног сводит (бл*дь), ну и прочее, прочее. Спрашиваю, в душе скрипя зубами:

– А я чем помогу, в институте проблемы порешаю, или как?

Мама выдаёт:

– Вы её посмотрите внимательнее, у неё полиноз?

– На что? – спрашиваю.

– На цветение тополя и пыльцу полыни! Пытаясь не матерится, говорю фельдшеру:

– Оксана, подойди к окну, глянь, там тополя не цветут, в конце января?

Маман начинает покрываться полосами зебры.

А когда я сказал, что полынь цветёт в августе, начала меня стращать жалобами в ООН.

– Ради бога, а пока наберите ванну валерьянки и ныряйте по очереди, утром решайте вопросы с молодым человеком. Выходим, не в силах сдержать хохот. Водитель смотрит на нас, как на идиотов:

– Поехали Валера, а то ты подвергаешься смертельной опасности, стоишь под цветущим тополем и нифига не чуешь.

* * *

Был у нас терапевт. Идеальный доктор. Работал после работы ещё часа четыре бесплатно, в отпуске постоянно помогал пациентам, никуда отдыхать не ездил. Говорил, что нельзя, как, мол, без него. Он же врач. Семью завести не успел. Умер в 36 лет от инсульта. На похоронах было много пациентов его. Прошло девять лет. Могилка заброшена. И только одинокая грамота Минздрава за заслуги в медицине висит на стенде почёта, напоминая о нём как надгробная эпитафия.

* * *

Сама медик, но стоматологов с детства боюсь до жути, терплю до последнего, употребив последнее обезболивающее, не спав три ночи волочу свою тело на кресло, которое сниться мне в кошмарах. Прошу ввести меня в анабиоз и побольше. Экзекуция прошла успешно, голова по ощущениям напоминает дирижабль от наркоза. Чувствительность отсутствует, пытаюсь попить водички, а она не всасывается, приходится наклонять голову и вливать.

Еду домой в автобусе, сидит дядечка, аппетитно так ест булочку… Его взгляд медленно с булочки переползает на мой «дирижабль».

Я в панике, что не так-то?!

Достаю зеркало – зомбиапокалипсис, *пта, рот приоткрыт и кровавая слюна медленно стекает…

* * *

Повезло мне ночью быть диспетчером, пересменка, 50 вызовов висит на экране, 15 бригад вместо 36.

Перезванивает мадам (дальше дословно): – Мы машину заказывали 3 часа назад, вы что, охренели, нарочно не едете (весь монолог на уровне ультразвука, как будто в соседнем селе порося колют).

Я на экране ищу вызов, есть – ждут час двадцать, начинаю объяснять:

– Ваш вызов есть, пока не поехали, бригад мало, уличных много.

В ответ:

– Я буду жаловаться.

– Конечно, жалуйтесь, нас обязательно всех уволят, а так как работать больше будет некому, службу, слава богу, закроют, и в следующий раз к вам никто не приедет.

Ответ:

– И что – даже пожаловаться тогда будет не на кого?

* * *

Когда-то наш старший фельдшер, будучи ещё на линии, осматривая очередного пациента с болями в животе, надел перчатки, на вопрос:

– Доктор вы в перчатках, вы мною брезгуете?

Выдал:

– Да я вас просто ненавижу.

* * *

А зачем напрягаться, в чем-то себя ограничивать, соблюдать диету, режим, назначения?

Станет плохо – приедет скорая, в больничку увезет, капельницу поставят.

А не поможет – так жалобу накатаем или в суд подадим!

Это уже сложившийся менталитет, его не исправишь.

* * *

Самые тяжёлые визиты для меня – это к тяжёлым больным. Когда помочь хочешь, но не можешь.

Сначала мчишься с мигалками через весь город, потом бежишь по лестнице с сумками. Вот и дверь, за которой ждут. Конечно же, слова: «Ну почему же так долго?!». А что такое 7 минут? Один светофор, второй, лежачий полицейский, несколько пешеходов, которые не могут уступить машине скорой – им, видимо, нужнее, заставленные машинами дворы, где также никто не пропустит… Объяснять это? Нет. Для тех, кто ждёт, каждая секунда тянется мучительно долго и отмеряется болью и тревогой. Стискиваешь зубы и молчишь. Проходишь в дом.

Все дома одинаковы, и каждый из них неповторим. В каждом есть что-то особенное: фотографии в рамках из счастливых времён, сувениры из мест, о которых хочется помнить, от людей, которых хочется помнить, маленький отпечаток хозяев во всём… Ты идёшь через этот уютный мирок в обуви, обезличивающей тебя форме, с тяжёлым чемоданом. Идёшь, потому что мирок сломался – пришла беда, а ты извечный её спутник… Люди, смотрящие на тебя, никогда не рады тебе. Они боятся. Не тебя, а то, что всегда рядом с тобой. Иногда себя чувствуешь падальщиком, прилегающим на праздник смерти.

Тело на полу. Глаза родственников, горящие мольбой, страхом, отчаянием. Быстрый осмотр, спутанные слова родственников «Смотрели телевизор… упала… болела… помогите… она будет жить? Всё будет хорошо?» Ты видишь их впервые в жизни, провёл осмотр всего в несколько минут, но уже знаешь приговор – нет, не будет. Выживаемость крайне мала, и эта женщина/мужчина имеет слишком мало шансов. Сказать людям такое? Нет. Сухая избитая фраза: «Мы сделаем всё, что сможем» или «Выйдете в другую комнату, не мешайте работать». Они очень хотят, чтобы случилось чудо и их мама/папа, жена/муж, бабушка/дедушка жила…

Они следят за каждым твоим движением, ждут любого слова. Катетер, капельница, ампулы, шприцы, вызов спецов на себя. Если только ты сегодня не спец… Тогда всё ещё печальнее. Жалобные глаза пациентки, её хриплое тяжёлое дыхание, слёзы… Я не могу выражать эмоции. Мне нельзя этого делать. Не могу медлить. Ещё ампулы, бежит лента ЭКГ. Приезжают наши спецы. Суровое молчание, носилки, смена капельницы, вопросы родственников. Мигалки.

Садишься в машину. Старший берёт листочек и рацию. Новый визит, новые люди. Нет ни времени, ни права переживать и чувствовать… Такая работа…

«Скоряки» выгорают первыми. Очень быстро становится безразлично. Мало работать – есть нечего. Много – некогда. Итог – два года, и ты тот ещё «ублюдок». Ты работаешь, но уже насрать.

Стыдно признаваться, но мне уже тоже частенько насрать. Не жалко алкашей. Не жалко истеричек. Не жалко страдающих обычных людей. Не жалко стариков. Их очень много. Вы не представляете сколько стариков умирает ежедневно. И часть из них умирают при скорой помощи. Жалко молодых. Жалко детей. Выворачивает на изнанку от мёртвых младенцев и детей. Так выворачивает, что смену можешь проработать молча. Бывало, что сутками молчал. Просто нет желания говорить. От кульков в мусорных баках, в которых груднички. От маленьких трупиков упакованных в десять одежек, которых прислонили к батарее: «Чтобы согрелся. Руки ведь холодные были!» Ребёнка просто забыли у батареи и сварили заживо. Честно признаться, очень жалко детей так, что сделать в мышцу укол от температуры и то жалко.