Читать интересную книгу "Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов"

той же соли делает всю еду вкуснее. Вот и «тенька» способна превратить обычную батарейку в блок питания космического корабля.

Утрирую, конечно… Но Феде тут подарили пару лет назад радиоуправляемый автомобиль, который в первые несколько месяцев всем двором гоняли — так до сих пор батарейку менять ни разу не пришлось.

— Кхм… Угу… — старший голова Военного Приказа Соболев Максимиан Менеевич уже десять минут пытался заставить меня нервничать.

Сначала просто читал личное дело, хмуро поглядывая из-под густых бровей. Если бы я расслабленно уселся в мягкое кресло, как было предложено ранее — уже давно бы чувствовал себя не в своей тарелке, пытаясь принять вид строгой гимназистки на приёме в борделе. Вот только в мягком кресле, в котором можно утонуть, такое не получится…

Но я-то тёртый калач! Точнее, мой Андрей — тёртый калач. Он вообще-то в курсе всех этих приёмов. Плавали, знаем!

«Проходите, чувствуйте себя как дома, можно даже закурить», — сказал следователь НКВД врагу народа, направляя лампу в лицо.

Так что я сразу занял позицию не в кресле, которых перед рабочим местом его сиятельства Соболева было аж две штуки, а на одном из стульчиков, которые стояли за небольшим вытянутым столом. То есть сразу обозначил, что я тут не титулованный гость, а обычный подчинённый. Титулами Соболева не удивить — он их в детстве вместо молочной смеси жрал.

Кабинет у его сиятельства был, конечно, шикарный. Здоровенная комната метров, наверно, на двадцать квадратных. Стол хозяина стоял напротив двери, в углу. Тут фен-шуями не увлекаются, вот и не испытывают моральных терзаний от подобной планировки.

Зато кабинет, благодаря такому расположению стола, чётко делился на две части. Вдоль одной стены шла гостевая зона с теми самыми креслами и удобным журнальным столиком, на котором стоял графин с янтарной жидкостью. А вторая часть — рабочая, для совещаний: с вытянутым столом и шестью стульями.

Выбирая себе место, я предпочёл усреднённый вариант. Уселся на один из стульев в рабочей зоне, развернув его так, чтобы смотреть на хозяина кабинета.

Спина прямая, лицо спокойно-отрешённое. И по сторонам поглядываю, чтобы, значит, интерес изобразить. Мне же девятнадцать лет! И я в таком высоком кабинете впервые. Поэтому никакой внутренней расслабленности я изначально не чувствовал, а многозначительные взгляды Соболева мог слегка игнорировать — и так до предела напряжён.

Вот и пришлось его сиятельству переходить к усиленным методам нагнетания саспенса, как сказали бы в моей прошлой жизни.

Он стал покашливать, а потом ещё и «угукать». Читает-читает, а затем вдруг горло прочистит, скажет это своё: «Угу!», зыркнет на меня — и снова читать. Каюсь, вот тут я пару раз не удержался и поёрзал задницей по дорогой обивке стула. Неуютно-то как, а⁈

Дело Соболев читал ну уж очень вдумчиво. И это при том, что оно у меня было тоньше гимназического доклада по природоведению. Полевая мышь или кармыш и то куда интереснее, чем обычная человеческая особь из пригорода Ишима, поступившая на обычную военную службу. Нечего там настолько долго читать, не-че-го!..

— Ну что же… Поздравляю, ваше благородие, с получением второго сердца… — проговорил, наконец, голова, закрывая тонкую папочку и внимательно глядя на меня.

А я, по заветам из прошлой жизни, состроил вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не смущать:

— Благодарю, ваше сиятельство!

— Служил хорошо, без серьёзных нареканий, — продолжил Соболев, разглядывая меня, как какую-то букашку на стекле под микроскопом. — Хотя история с обстриженными и покрашенными в белый кустами шиповника… Хм… Молодость.

Ну вот какой подлец донёс, а? Замяли ведь этот наш прикол… Ну подшутили самую малость над ребятами в дозоре, было дело… Но зачем в личное дело-то это заносить? Или, может, там ещё и листик со свидетельскими показаниями имеется?

— Мы вот в своё время тоже дурака валяли… — доверительно признался Соболев. — Тоже потом скандалы заминать приходилось. А потом они всё равно всплывают…

Ешь глазами начальство, Федя! Ешь глазами начальство!

Ах да! Спроси, что делали-то! Прояви, так сказать, живой интерес.

— А какие шутки использовали, ваше сиятельство? — он всё равно не ответит, но если я не поинтересуюсь, а понимающе улыбнусь, то вся история с моим возрастом посыплется, как карточный домик.

— Не скажу! — ухмыльнулся Соболев. — Сами придумывайте.

Помолчали. Я продолжал преданно смотреть на голову, а тот явно раздумывал, как бы ещё меня помучить. Само собой, я его этими своими трюками не провёл: мужику на вид лет шестьдесят-семьдесят. Хотя с возможностями, которые есть у аристократов — может, и вообще целая сотня. И видел он за всю жизнь таких, как я, десятки тысяч.

Но есть определённые правила поведения. И их неукоснительное соблюдение — это что-то вроде ритуала. Если тебе девятнадцать лет, ты рядовой воин армии Руси и пандидактионов не заканчивал — делать умное лицо, что называется, западло. Не надо в таком возрасте слишком умным быть. Чревато это. И слишком подозрительно.

А вот лихим — надо. И придурковатым — желательно.

Я ведь и в том приколе с кустами участвовал для поддержания реноме. Дурацких приколов мне и в жизни Андрея хватило с головой. Но если я, молодой солдат, ни разу на какую-нибудь дурь не подпишусь — это повод для сотрудников Тайного Приказа повнимательнее ко мне присмотреться.

— Тяжело там пришлось? Да, вой? — зашёл Соболев с другой стороны.

Подленько зашёл… Не положено так заходить. Что там на передке было — на передке и должно остаться. Мои переживания, моя боль, моё тревожно-депрессивное расстройство и флэшбеки… Это всё моё! Это личное, только для меня! И ещё немного — для лекаря, чтобы таблетку дал для нормализации сна…

А для начальства — это долг воина и мужчины. Который ты либо выполнил, либо не выполнил. А большего начальству знать необязательно. Мы убивали — нас убивали. Я выжил. Точка. Но отвечать что-то надо, и эмоций подпустить желательно…

— Неожиданно было, ваше сиятельство… — я постарался сделать вид, будто сдерживаюсь, что, собственно, было не так уж далеко от правды. — Но мы выполняли долг.

— И выполнили, — одобрительно кивнул Соболев.

Перед тем как я вошёл в этот кабинет, его хозяин с гарантией успел узнать, что случилось с моим десятком и моей сотней. Просто не мог этим не поинтересоваться. Он ищет мои болевые точки. Пытается нащупать и надавить, чтобы я начал тут верещать, пуская слёзы, сопли и раскрывая душу.

И это будет худшим,