Читать интересную книгу Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды - Леонид Крупчанов

Совершенно неприемлем для Пушкина В. И. Козлов. Он считает его невеждой, плохим стилистом, гордившимся незаслуженной славой.

В то же время Пушкин доброжелательно отзывался о «легкой» поэзии XVIII века, к которой он относил «лучшую часть» «Душеньки» Богдановича, басни Крылова (о чем он пишет в письме К. Рылееву в начале 1825 года).

Видимо, работая над «Историей Пугачева», Пушкин «открывал» иногда литературные материалы XVIII века. Так, в письме Вяземскому весной 1830 года он сообщает, что обнаружил у Г. Ф. Миллера «донос» Сумарокова на Ломоносова. В статье о Сумарокове Вяземский использовал этот «донос», высланный ему Пушкиным. В этом письме Пушкин сообщает Вяземскому, что его дядя жив, а Дмитриев «очень мил».

Пушкин шутливо замечает в одном из писем Вяземскому в 1825 году, что пока жив Дмитриев, писатели XVIII века могут быть спокойны за свою судьбу.

Неизменно высокую оценку получает у Пушкина творчество Крылова-баснописца. Он считает Крылова выразителем «духа русского народа». В связи с выходом в 1825 году в Париже перевода басен Крылова с предисловием Лемонте Пушкин выступает со статьей «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», опубликованной в 1825 году в журнале «Московский телеграф». Пушкин отвергает мысль Лемонте о том, что главное в деятельности Ломоносова было его стихотворство, и в частности псалмы и оды. Отвергает Пушкин и мысль Лемонте о том, что Крылов не знает ни одного европейского языка, кроме французского. Крылов знает основные европейские языки и, кроме того, древнегреческий, говорит Пушкин. Он предпочитает Лафонтену Крылова, хотя не отрицает, что для французов важнее Лафонтен как выразитель духа французского народа. В отличие от французского простодушия, характерные черты русского человека, по мнению Пушкина, «веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться».

В «Полярной звезде» за 1823 год А. А. Бестужев выступил с обзорной статьей «Взгляд на старую и новую словесность», которую Пушкин в целом одобрил. Его замечания относятся лишь к творчеству двух писателей XVIII века – А. Н. Радищева и В. И. Майкова. По мнению Пушкина, «холодный, однообразный Н. П. Осипов, автор «Энеиды», вывороченной наизнанку», менее заслуживает похвалы, чем В. И. Майков с его поэмой «Елисей, или раздраженный Вакх». В письме Бестужеву 13 июня 1823 года Пушкин подробно анализирует, по его словам, «забавного», «истинно смешного», «уморительного» «Елисея…». Он цитирует строки обращения поэта к «порткам», разговор Зевса с Меркурием, сцену, где герой падает в песок:

И весь седалища в нем образ напечатал.И сказывали те, что ходят в тот кабак,Что виден и поднесь в песке сей самый знак.

Смешно, а значит, полезно для здоровья, говорит Пушкин. Но самое серьезное замечание Пушкина вызывает отсутствие в статье Бестужева имени Радищева. «Как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? – спрашивает он. – Кого же мы будем помнить?» Это замечание в письме Бестужеву относится к 1823 году и свидетельствует о том, что Пушкин придавал творчеству Радищева большое значение. Почти в течение десятилетия Пушкин ни в какой форме не реализует этого высокого мнения о Радищеве: видимо, он не хотел размениваться на мелочи, собираясь посвятить ему большой труд. Это подтверждается работой Пушкина «Путешествие из Москвы в Петербург», которую он написал в конце 1833-го – начале 1834 года. Сразу после окончания работы над «Путешествием…», и одновременно с ним, Пушкин работает над «Историей Пугачева». Не исключено, что мысль об «Истории Пугачева» навеяна ему радищевскими материалами, включая замечание Екатерины II о Радищеве: «Бунтовщик хуже Пугачева». Обе работы по времени создания и проблематике стоят рядом. Видимо, «хуже Пугачева» воспринимают Радищева и при Николае I, так как цензура не пропустила «Путешествие» Пушкина, хотя он сделал все, чтобы убедить цензоров в её безопасности для властей.

Эти «старания» ради цензуры иногда приводят к противоречиям: с одной стороны, он пишет, что книга эта – «редкость», потерявшая интерес и пылящаяся в библиотеках собирателей, а с другой – утверждает, что содержание книги «всем известно». Свое путешествие Пушкин начинает там, где Радищев его закончил – в Москве. Анализируя затем «Слово о Ломоносове», Пушкин уличает Радищева в намерении прикрывшись внешним славословием, посредством тайных «уловок», нанести удар по славе «росского Пиндара». Для Пушкина величие Ломоносова – в содействии просвещению России, а влияние его на поэзию «вредное». Его стихи лишены простоты, «надуты», подражательны, наполнены славянизмами. Свободу русскому языку дал Карамзин, приобщив его к народному языку. Однако любопытно, что привлекаемые Пушкиным для подтверждения «схоластичности» слога Ломоносова обширные «рапорты» его Шувалову по химии, физике и т. д. скорее свидетельствуют о его энциклопедизме и огромной трудоспособности. Пушкин пишет, что в отличие от шутовского положения при И. И. Шувалове А. П. Сумарокова, над которым «забавлялись» Фонвизин и Державин, Ломоносов был человеком серьезным, решительным, которого в Академии побаивались. Пушкин согласен с утверждением Радищева о приоритете В. К. Тредьяковского в вопросах русского стихосложения над Ломоносовым, Сумароковым, Херасковым. В главах «Браки», «Русская изба», «Слепой», тоже, видимо, ради цензуры, Пушкин оспаривает мысль о тяжелом положении русского крестьянина. Он ссылается при этом на Фонвизина, который это положение считал лучшим, чем положение крестьян в Англии. Легко заметить, что вопрос о крепостном праве не рассматривается вообще. Пушкин предпочитает «пустословию» политики Радищева изучение еще неизвестных народных легенд.

Пушкин разделяет мнение Радищева о тяжелом положении рекрутов в России, изображенном в соответствующей главе. Согласен Пушкин и с тем, что Ломоносов, Сумароков, Херасков, употребляя только рифму и ямб, остановили развитие русской поэзии. Это состояние характерно и для современной поэзии. «Парнас окружен ямбами, и рифмы стоят везде на карауле», – пишет Пушкин. В этом отношении он одобряет Радищева, писавшего старыми стихами. Стихи Радищева он считает лучше прозы. Одобрительно отзывается Пушкин о стихотворных произведениях Радищева: «Осьмнадцатое столетие», «Сафические строфы», элегия «Журавли», по словам Пушкина, имеют «достоинство». Не принимая форму изложения в книге («надутую», как говорит Пушкин), он соглашается с критикой рабства в главе «Медное», картины, которую Пушкин называет «ужасной». Защищает Пушкин свободу слова как единственного способа выражения мысли. В главе «Шлюзы», где Радищев описывает тяжкое положение русского крестьянина, Пушкин рассказывает свою историю помещика-«мучителя», убитого своими крестьянами. «Статья Радищева кажется картиною хозяйства моего помещика», – заканчивает Пушкин. Оспаривая сравнение Ломоносова с Беконом у Радищева, Пушкин замечает: «Если Ломоносова можно назвать русским Беконом, то разве в таком же смысле, как Хераскова называли русским Гомером. К чему эти прозвища? Ломоносов – этого с него, право, довольно».

В черновых набросках к главе «Русская изба» Пушкин записал: «Строки Радищева навели на меня уныние:

К тому же подушные, боярщина, оброк —И выдался ль когда на светеХотя один мне радостный денек?»

Спустя три года после создания «Путешествия из Москвы в Петербург», в 1836 году Пушкин подготовил для своего журнала «Современник» еще одну большую статью «Александр Радищев», также не пропущенную цензурой. Пушкин настойчиво стремится выступить перед читателями с работой, из которой они смогли бы узнать более или менее полно о крупном русском мыслителе и писателе. Работе предпослан эпиграф из Карамзина по-французски: «Не следует, чтобы честный человек заслуживал повешения».

Пушкин приводит факты биографии Радищева говорит о его учебе за границей, его дружбе с рано умершим Ф. В. Ушаковым, знакомстве с французской философией – Дидро, Руссо, Гельвеция. Характеристика Радищева очень своеобразна, противоречива. С одной стороны, он снижает его значение, утверждая, что не считает его великим человеком. Он преступник-фанатик, а книга его – посредственность. А с другой стороны, – Радищев – человек с необыкновенным духом, заблуждающийся, но действующий «с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостию». Здесь Пушкин как будто говорит о себе в молодости, с тогдашними его заблуждениями и высылками. Подобно самому Пушкину, Радищев «охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого атеизма». Как философа Пушкин отрицает Радищева, а из литературных произведений отмечает анализ «Телемахиды», «Осьмнадцатый век». Пушкин положительно оценивает поэмы Радищева, указывает на оригинальность характера «Бовы», юмор, но не видит в его произведениях народности, современного слога.