Читать интересную книгу "ХРОНИКА ЧУМНЫХ ЛЕТ - Норман Ричард Спинрад"

хотите сказать, ядерным ударом, так?

— Если мы не заполучим Бруно для обследования и если обследование не убедит нас, что вирус не получил дальнейшего распространения, нам не останется ничего другого... Я даю вам две недели. Если вы не вернетесь через две недели...

— Вы разнесете Сан-Франциско вместе со мной.

Бигелоу кивнул.

— Видимо, я могу надеяться, что вы сделаете все возможное, не так ли?

Что я мог сказать на это Старику Уолтеру? Только одно, братишки и сестренки. Я и сказал:

— Паллиативы, кокаин и дурь нужны мне прямо сейчас, сколько смогу унести.

— Хорошо,— ответил он.— Почему бы и нет? Все, что вам нужно.

— У меня нет выбора, да?

— Абсолютно никакого.

Не будь я прикован к стулу, прибил бы этого старого козла на месте. Но в то же время не могу не признать, что его стиль мне понравился. Если вы понимаете, о чем я. Случись так, что старый ублюдок заработает черную карточку, ему у нас в Легионе было бы самое место.

ЛИНДА ЛЕВИН

После того как у больных на последней стадии стали сходить саркомы, а лабораторные тесты, разработанные на скорую руку местными врачами, стали выдавать голубой статус «черным карточкам», новость начала распространяться быстрее, а с ней и вирус-дредноут. Любовники Девы Марии на улицах и в барах Сан-Франциско уже сами разносили славную весть все шире и шире.

Однажды ко мне явилась целая делегация. Они отвели меня в огромный старинный дом на вершине холма над парком Буэна-Виста, который стали теперь называть Храмом Девы Марии Возрожденной Любви, и нас с Ричардом разместили на третьем этаже этого дома.

Там мы и жили вместе с многочисленными Любовниками Девы Марии. Ричард оказался в окружении людей, которые заботились о нем, любили его, знали о его героическом поступке и о цене, которую он заплатил за победу над Чумой. Мало-помалу, хотя и слишком медленно, он начал реагировать на то, что происходит вокруг, принимался вдруг сбивчиво рассказывать о своем чувстве вины и о своем отчаянии. Но он по-прежнему отказывался принимать участие в трудах Девы Марии — сама мысль о сексе вызывала у него отвращение, кто бы ему не предлагал себя. Даже у меня ничего не получалось.

Работа продвигалась своим ходом, но тоже слишком медленно. Кто мог знать, сколько у нас времени, прежде чем окружающий мир узнает правду? Месяцы? Недели? Дни? И что случится, когда снаружи наконец узнают? Вдруг там что-то уже планируют?

Я считала, что необходимо инфицировать весь Сан-Франциско, и тогда, услышав о нас и наконец вмешавшись, окружающий мир получил бы неопровержимое доказательство, совершившийся факт — целый город, целая карантинная зона, некогда с черным статусом, но теперь свободная от Чумы.

Когда-то давно, еще до того, как родилась большая часть нынешних жителей города, Сан-Франциско пережил несколько волшебных месяцев, названных впоследствии Летом Любви, и легенда об этих событиях все еще жила в сердцах людей.

Я задумала устроить Неделю Любви — чтобы отпраздновать появление дредноута и как можно скорее распространить его среди всех жителей города. Этакий праздник секса, общегородская оргия, фестиваль Девы Марии Возрожденной Любви.

Может быть, надеялась я, такое празднование победы Ричарда над Чумой, празднование любви, которую он вернул миру, по­может вернуться в мир и ему самому...

ДЖОН ДЭВИД

От паллиативов, которыми меня накачали перед заброской в Сан-Франциско, толку было мало, но кокаин и все остальное мне здорово помогли. Выглядел я, может быть, как ходячая Смерть, но душа пела, и я летел на крыльях кайфа, не ведая ни забот, ни печали — хоть перед самым концом, но жизнь во мне кипела и бурлила!

Я ожидал, что в Сан-Франциско будет дико, безумно и весело — что-то вроде Тихуаны, прежде чем туда ввели СП,— но все оказалось не так... Да, чудно, дико, конечно, но, так сказать, не совсем в духе зомби.

Город выглядел, как старое кино — чистенько кругом, опрятно, я бы даже сказал, уютно. Ну прямо как на открытке. Плюс практически любой секс вживую с кем пожелаешь — стоит только попросить, и, пожалуйста, даже при том, что на мне живого места уже не осталось.

Впрочем, там таких вроде меня полно было. И педиков — толпы. Но в Сан-Франциско так с нами носились, с теми, кто уже концы отдает, чуть не сюсюкали — короче, такие все добренькие и заботливые, что меня блевать тянуло. Тишина и покой, секс из сострадания, любовь, понимаешь — до того тошно стало, что я уже не прочь был посмотреть, как на них бомбу сбросят, честное слово.

Но посмотреть, разумеется, снаружи, и желательно, издалека.

Однако Бигелоу все продумал. Выход у меня оставался только один. Хочешь не хочешь, а надо было суетиться и отлавливать этого сукина сына Бруно — без него меня назад не пустят.

ДОКТОР РИЧАРД БРУНО

Я едва помню, что со мной происходило там, во тьме, и даже не помню точно, как и когда тьма начала отступать. В окружающем меня холодном мраке вдруг появился мягкий теплый свет, а затем я стал замечать, что происходит вокруг.

Оказалось, я живу в старинном викторианском доме на вершине холма в Сан-Франциско, в доме, который называют Храмом Девы Марии Возрожденной Любви. Линда Левин жила там же, и я знал, что это она заботилась обо мне, пока не закончилась моя долгая темная ночь. Она и многие другие, потому что наш дом стал домом любви и надежды. Что-то от борделя и что-то от церкви — здесь всем и каждому дарили мой вирус-дредноут. И все, кто бывал здесь, искренне меня любили.

Доктор Жизнь — так они меня называли. Не тварь, которая убила жену и сына, а человек, вернувший миру любовь.

— Ты долго горевал, Ричард. Мардж и Тода нет с нами, и они достойны слез,— сказала мне Линда.— Но ты совершил замечательный поступок и заслуживаешь радости и счастья. Давай присоединяйся к нам. Ты должен увидеть, за что они заплатили жизнью. Посмотри, что ты вернул людям! Этот фестиваль Девы Марии Возрожденной Любви — он в твою честь, в честь Доктора Жизнь!

Она и еще несколько Любовников Девы Марии повезли меня на экскурсию по Сан-Франциско, по всему праздничному карнавалу, по волшебной эротической стране давно забытой мечты.

Весь город гулял — в барах, в парках, на улицах. Сплошной Марди Грасс, пир