Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А испытание ядом? — напомнили ему.
— Черному барану надрезают правое бедро, насыпают туда яда и кладут часть пищи, которую обычно употребляет обвиняемый, умрет баран — вина доказана, нет — нет.
Монахи не одобрили ни один из этих способов, кроме цветочного. И старый монах скрипучим голосом прочел из «Дхаммапады»:
— Все дрожат перед наказанием, все боятся смерти — поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству…
— Если ваш император привержен учению, то вас ожидает награда, — сказал настоятель.
— Когда наше войско разбило войско северных степей и пленных привели в столицу, их хотели казнить. Народ жадно смотрел на толпу плененных варваров, идущую по главной улице Чанъани. И многие желали увидеть, как они умирают. Но государь просил даровать им жизнь в ознаменование победы. Тогда высшие чиновники потребовали возродить хотя бы древний ритуал смерти вражеского властителя. И государь вынужден был пойти на уступки. Степного властителя возвели на построенный на площади помост, где его ожидали палачи с обнаженными мечами в обеих руках. И по знаку распорядителя эти мечи засверкали в воздухе, будто крылья стрекоз. Всем казалось, что они измельчают степного властителя, и он стоял ни жив ни мертв. Туго бил большой барабан. Но ни каплей крови не окрасилась белая рубаха приговоренного. В конце ему срезали волосы и подбросили — и тут же рассекли их этими сверкающими крыльями. Смерть его была ритуальной. И народ остался доволен, и требование высших чиновников было исполнено. Пленных отправили на юг строить дамбы, укреплять берега рек и вырубать джунгли. Но они остались живы. — Махакайя, помолчав, добавил: — Хотя неизвестно, как долго там продолжалась их жизнь…
Монахи все-таки согласились, что император человеколюбив.
— Но я давно не получаю никаких вестей с родины, кто знает, здравствует ли он, — заметил Махакайя.
О казнях, которые все-таки регулярно происходили в столице и всюду, он умолчал. Против казней и вообще пролития крови хотя бы мыслящих существ, а равно и существ с еще не пробудившимся мышлением, детенышей, в его собрании была не одна сутра. Все учение — об этом. И он видел, что в Индии, откуда идет учение, откуда расходятся во все стороны проповедники благородных истин, законы человечнее. И двести двадцать четыре сутры, сто девяносто две шастры, пятнадцать канонических текстов стхавиры, пятнадцать — школы самматия, двадцать два — школы махишасака, шестьдесят семь — школы сарвастивада, семнадцать — школы кашьяпия, сорок два — школы дхармагуптака, тридцать шесть книг «Хетувидья-шастры» и тринадцать — «Шабдавидья-шастры», которые он вез с собою, должны были умягчить нравы родины. И среди них была еще одна — «Вайя-шастра»[127]. Эту «Вайю-шастру», гимн, он сам сочинил, уловив в силки слов прану[128] Индии.
Настоятель Чаматкарана попросил продолжить рассказ.
…И, простившись со спутниками, монах сел на свою лошадь и отправился дальше. Миновав горы, он вышел на окраину великой пустыни. Гао Хань снабдил его двумя бурдюками с водой. Но путь в горячих песках был не скор, и бурдюки опадали на глазах. Идти лучше было бы ночью, да монах опасался потерять дорогу. И восходящий вечером Небесный Волк ничем не мог ему пособить. Он лишь указывал, куда в конце концов должен прийти странник. Небесный Волк восходил на юге. А пока нужно было двигаться на запад, в сторону Согдианы, а потом взять севернее, да, почти на север. И тогда идти под углом к Небесному Волку, держать его за левым плечом, а Тянь-цзи син, Полярную звезду — за правым.
Устало глядя на ярко горящий над сизыми барханами зрак Небесного Волка, Махакайя думал об акаше. Если бы он в достаточной степени освоил упражнения йогачары, то смог бы входить в это особое пространство, где распространяются лишь звуки, и прямиком отправился бы в страну Небесного бамбука. Но в том-то и дело, что ни достаточного числа книг йогачары, ни мастеров здесь нет. И остается лишь следить за тем, как сиятельный Небесный Волк медленно шествуют на своих беззвучных мягких лапах по небу над барханами и костями погибших здесь животных и путников. Да думать о другом прямом пути — через нагорья и горы Туфаня[129], царства под управлением Сонгцэна Гампо. Но этот путь был труднее и опаснее избранного им. Туфаньцы дики и воинственны, они издавна досаждают Срединной стране. А горы Обитель Снегов[130] не одолеть и летящему орлу. Говорят, они пешком через них переходят.
Фа-сянь, чьи записки о путешествии «Фо го цзи»[131], Махакайя искал, собираясь даже отправиться за ними в монастырь в Цзанькане, что на побережье моря, где и писал его предшественник свой труд, вооружившись бамбуком и шелком, тушью, — Фа-сянь двести лет тому назад шел здесь и отважно повернул на Небесного Волка, двинулся через пески и одолел их примерно за месяц.
Небесный Волк над барханами как будто подмигивал Махакайе, звал поступить так же.
Глава 12
Отыскивая книгу Фа-сяня, Махакайя однажды оказался на Западном рынке. Конечно, эта книга наверняка была в Императорской библиотеке, и настоятель монастыря сделал запрос о ней, но это уже случилось после отказа Канцелярии в дозволении монаху совершить путешествие в Индию. И во дворце посчитали, что
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- От Петра I до катастрофы 1917 г. - Ключник Роман - Прочее
- Лучшие книги августа 2024 в жанре фэнтези - Блог