Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

и железный поток оружия. Первым рапорт о направлении в Афган написал Сунь Укун. И только на первый взгляд его порыв был безумен. В Афганистане действовали маоисты, Китай оказывал помощь мятежникам, засылал своих людей под видом торгашей в караванах.

И через Афганистан пролегал путь Сюань-цзана: вначале он достиг северного Балха, пройдя Шелковым путем по нынешним Киргизии, Узбекистану, оставил позади Тянь-Шань, Иссык-Куль, Ташкент, Самарканд; после Балха перевалил Гиндукуш и спустился в Бамиан к величайшим в мире скульптурам Будды, вырубленным в скалах, оттуда добрался до Кабула и дальше — в Пакистан. Из Кабула в Пакистан он должен был, скорее всего, идти через Газни. Правда, о Газни Сюань-цзан сообщает, только описывая обратный путь из Индии.

Сунь Укун мечтал все это увидеть. И пятидесятипяти-, и тридцативосьмиметровые статуи Будды.

Его примеру последовал и Ша Сэн, Юрка Васильев, одуревший, по его словам, в глиняном заточении посреди Йемена. Арабов в Афганистане было достаточно, это уж так. Арабы всего мира, конечно, сразу встали на сторону мятежников. Юрка надеялся найти в Афгане даже тайный орден ассасинов, которым когда-то заправлял Хасан ибн Саббах, правда, штаб-квартира его, так сказать, находилась все-таки в Персии, в виде неприступной горной крепости. Орден был истреблен, но позднее его последователи в Иране были даже признаны ветвью шиизма. И сейчас у исмаилитов даже есть духовный лидер, но это, конечно, карикатура на Хасана ибн Саббаха. Он капиталист и кайфует себе в Женеве и Лондоне. А вот где-нибудь в ущельях Афганистана и живут коммуной настоящие ассасины, покуривают гашиш, штудируют манускрипты, которые собирал со всего света Старец Горы, как звали неистового и великолепного Хасана ибн Саббаха, изучают боевые искусства и готовят мировое переустройство.

Узнав об этих деяниях собратьев по банде, Конь не мог к ним не присоединиться. Эта новость прозвучала новогодним китайским фейерверком. Ладно остальные рвутся из своих захолустий, но Конь Аш Два О? И при чем тут его немецкий? Ну не из-за «Заратустры» Ницше его могут сюда направить?

«Нет, — написал Стасу Федя Иванов, он же Конь, — меня направят к тебе по простой причине знания дари. Поступлю вот на ускоренку». С вводом войск в Афганистан в институте организовали ускоренные курсы по изучению дари. Но на самом деле здесь уже служили переводчики-западники — и «французы», и «англичане», и «немцы».

Как там у Высоцкого?

Мне скулы от досады сводит:

Мне кажется который год,

Что там, где я, — там жизнь проходит,

А там, где нет меня, — идет.

А Стасу уже через полгода жизни в Газни скулы сводило от несоответствия его устремлений и мечтаний и этой службы у опера.

И только стихия языка как-то освежала и не давала впасть в полное уныние. Но и тут все было не так просто. Стас изучал прилежно прекрасный персидский язык. А здесь говорят на дари, то есть на афганском персидском. Понять-то они понимают друг друга, афганец и иранец, но нюансы им недоступны, а то и смысл. Скажи «шир» афганцу, и он может услышать «молоко», а иранец имел в виду и льва, и молоко, это уже в зависимости от контекста. Так что афганское название знаменитого ущелья Панджшер в устах иранца может иметь двоякий смысл: и Пять львов и Пять молока. И тогда некоронованного его короля Ахмад Шаха Масуда, засевшего прочно со своими бойцами в этой важной великой извилине, можно назвать Молочником?.. Хм… Да уж. Трудности несовпадения произношения гласных, долгих и кратких. Стас, впрочем, быстро освоил дари.

А ему хотелось окунуться в чистую стихию фарси.

Ну иногда это удавалось сделать и тут, в Газни. На том же рынке появлялись торговцы из Ирана. А однажды довелось допрашивать настоящего иранца. Он выдавал себя, конечно, за афганца, точнее, таджика, но в нюансах дари как раз и ошибался. И Стас это понял и вдруг перешел на чистый персидский. И глаза у губастого улыбчивого молодого «афганца» с занесенной щетиной половиной лица расширились в ужасе, но улыбка не сошла… Нет, он продолжал улыбаться. И говорил — все же не соскакивая с дари, — что идет в горный кишлак, чтобы проведать своих дедушку и бабушку после долгой отлучки — как раз в Иране, он там был на заработках, в городе Заболь. И ох как его вымотала ежегодная четырехмесячная песчаная буря. Четыре месяца? Да-а, дышать нечем. Бродишь в потемках. Говорят, у вас, в СССР, на самом севере несколько месяцев зимняя ночь. И тут ночь. «Там ты подзабыл родной язык?» Он спокойно кивнул. Держался великолепно. Выучка чувствовалась. Джагран Хазрат Абдула с увесистым угрюмым носом и пышными иссиня-черными усами не верил ни одному его слову и говорил, что просто чует инструктора ведения диверсий и подрывных работ. Наверное, он был прав. В кишлак, который этот человек называл своим родным, путь был неблизкий и трудный. Не вызывать же вертушку для проверки. Да и неизвестно, можно ли там приземлиться. Стас почему-то не стал делиться ни с Новицким, ни с Хазратом Абдулой своими лингвистическими наблюдениями. Потому что тогда «афганца», скорее всего, просто начнут бить. И Стасу почему-то стало жаль этого человека. Скорее всего, врага?

«Спроси, что тогда он делал на старом кладбище, где его и прищучили?» — сказал Георгий Трофимович. Стас спросил. «Афганец» охотно кивнул, словно только и ждал, когда шурави зададут ему этот вопрос. И он ответил, что хотел только навестить могилы святых лекарей и поклониться одному святому. «Какому еще святому?» — оживился усталый и потный майор Новицкий. «Абу-ль-Маджд Махмуд ибн Адам Санаи», — отвечал, слегка улыбаясь, «афганец». Новицкий оглянулся на переводчика. Тот перевел. «И чего, действительно имеется такой?» — спросил Георгий Трофимович, озираясь уже на Хазрата Абдулу. Стас спросил. Джагран достал пачку сигарет и, закуривая, кивнул. Дым охватывал его выбритые иссиня-темные щеки. «Афганец» продолжал говорить. Называл еще имена: врач Ходжа Булгари, которого усыновил Санаи, но тот умер рано, и Санаи его похоронил, а на надгробии начертал: «Упокойся, самый уважаемый преподобный юноша, избранный среди ученых, благочестивый юноша шейх Хезер сын Магфура, свободного шейха Мухаммеда из Рауды»; еще и другой врачеватель, живший на пару веков раньше: Ходжа Абу Бакер Балхи бин Булгари. Да и кроме них есть другие… Но тут джагран исподлобья взглянул на «афганца» и вдруг поднес к его лицу увесистый волосатый кулак и гаркнул. «Чего он?» — поинтересовался Новицкий. Стас вздохнул. «Просит не морочить нам голову». Джагран продолжал говорить. «А дальше?» Стас переводил: «И грозится прочистить ему мозги». — «Погоди ты, рафик[125] Абдула, — проговорил Новицкий, обращаясь к джаграну. — Он что, религиозный паломник?» — «Студент». — «А говорил, что на заработках?» — «Зарабатывает и учится». — «Где?» — «В медицинском». — «В Заболе есть такой?» Джагран пожал плечами и