"Что это?" - должно быть, спрашивали про себя братья, едва войдя в комнату вслед за братом, несущим факел. Никто не произнес вопроса вслух, однако он читался в глазах братьев, в их взглядах друг на друга, на грубые стены и неровный пол. Кое-кто даже дотронулся до сырого камня и поднес увлажненные пальцы к пыльным губам. Маррон и сам сделал так же, однако в следующее мгновение едва удержался, чтобы не сплюнуть. Вместо этого пришлось сглотнуть, хотя горло сжалось от тухлого привкуса.
Монах с факелом, фра Тумис, жестом приказал им встать в круг и преклонить колена. Его лицо с тяжелой челюстью подозрительно хмурилось, а взгляд узких глаз перебегал от одного коленопреклоненного монаха к другому, ища малейшие признаки неповиновения или нежелания выполнять приказ. Не заметив ничего подобного, он наконец заговорил сам, но произнес только:
- Это Зал Королевского Ока.
Его слова ничего не говорили новым братьям.
Потом фра Тумис подошел к единственному предмету в комнате: железному треножнику со свечой, свитой из четырех свечек потоньше - двух белых и двух черных.
Фра Тумис факелом зажег все четыре фитиля и передал свечу фра Пиету через головы коленопреклоненных монахов. Тот вынес ее из комнаты и закрыл за собой дверь.
Когда щеколда клацнула, по спине Маррона пробежал холодок, не имевший ничего общего с холодным сырым воздухом. Фра Пиет внушал ему страх, однако страх этот был порожден мудростью и знанием, долгими неделями путешествия в обществе этого человека и тем часом, когда Маррона поглотило его безумие, внушенное самим Господом. Маррон понимал этот страх и умел с ним жить; бояться фра Пиета требовал здравый смысл.
Здесь было иное. Вместе со своими ничего не понимающими и испуганными братьями Маррон оказался тут, чужой этой земле и ее жизни. Всего несколько месяцев назад его братья были фермерами, ремесленниками и батраками в совсем другом мире. Фра Пиет был мостиком, связывавшим их с прошлым; он был их наставником, пусть даже суровым и чрезмерно усердным; он был скалой в бурном, опасном, изменчивом море. И вдруг он бросил их, отдал в руки кому-то неизвестному, запер в этой рукодельной комнате-пещере. А фра Тумис казался не то скучающим, не то высокомерным, однако совсем не страшным; и все же Маррон боялся его и того, что он намеревался сделать.
Намерения фра Тумиса оставались загадкой; в шевелящихся тенях не было толком видно, что он делал. А уж после того, как он, оглядев круг, взмахнул рукой, заставив испуганных и любопытных солдат упереться взглядами в черный камень пола, - после этого наблюдать за ним стало еще труднее.
Маррон послушно опустил голову, но ни своя, ни чужая воля не могли заставить его не смотреть. Он отважился мимолетно взглянуть вверх и заметил, что фра Тумис простирает ладони над колеблющимся пламенем свечи и почти охватывает его пальцами. Маррону показалось, что пухлые руки оказались слишком близко к огню, что сейчас раздастся запах горящего мяса и крик боли.
Однако Тумис начал негромко читать заклинания, и голос его был спокоен. Маррон не знал ни слов, ни языка. Точно так же он не знал, почему в комнате стало светлее, а не темнее, когда руки Тумиса полностью окружили свечу. Но был свет, ослепительный белый свет, заставивший солдат зажмуриться и зашипеть, свет, от которого сосед Маррона - "Олдо, собственной твоей шкуры ради, не шевелись!" - застонал и натянул на лицо капюшон, заслоняя глаза.
"Свет, - говорили солдатам, - это главный знак Господней справедливости, знак того, что половину времени мы идем на свету, а половину - во тьме. Это дар Его нам, дабы мы могли разглядеть дорогу к истине, и он же - орудие Его правосудия, дабы другие видели наш грех".
Такого света Маррон никогда прежде не видел, а в его собственной теологии свету места не было. Этот свет прочертил в воздухе золотые и алые линии - и теперь зашевелился не только Олдо. Монахи чертили перед собой знаки Господа, больше от суеверия, чем в молитве, как подумалось Маррону, но лишь мимолетный взгляд бросил он на братьев, и тут же снова обряд овладел его глазами и мыслями.
Яркий свет исходил, по-видимому, от свечи. Пламя вставало вокруг нее как стекло, как раскаленные добела стеклянные стержни, так оно было твердо и так недвижно. На стены комнаты легли тени, хотя Тумис уже отвел ладони. Теперь он стоял в тени, несмотря на то что от свечи его отделял какой-нибудь шаг. Тонкие всепроникающие лучи света, похожие на натянутые шелковые нити, падали в самую середину образованного братьями круга - и сплетались в чудеса.
"Вы узрите чудеса, - говорили братьям, отправляя их в Святую Землю, - вы узрите чудеса и чудовищ. Готовьтесь".
Но как можно было подготовиться к такому?
- Это - Королевское Око, - произнес фра Тумис в напряженной тишине. - По милости Господней, королю дано видеть всю свою страну во имя Его, дабы охранять рубежи от врагов Божьих, а сердца - от ереси. В милосердии к своим подданным король поделился этим даром со служителями Воинствующей Церкви, чтобы они могли лучше выполнять свой долг.
В милосердии? Маррон не был в этом уверен. По его спине бежал холодный пот, а пальцы подрагивали от биения крови. За последние два дня он уже во второй раз был поражен в самое сердце, но этот поразивший сердце клинок был лишь наполовину изумлением. А на другую половину - чистым ужасом.
Золотые линии вились в воздухе, сливаясь в золотые листы, а листы выстраивались в стены, купола и минареты. Свет образовывал дворцы и храмы, миниатюрные, как золотая игрушка принцессы, только игрушка эта жгла глаза и мозг, подобно раскаленному тавру, да еще висела в воздухе на локоть от пола.
- Это Дир ал-Шахан в Аскариэле, - произнес Тумис. - Это был самый большой храм в годы правления Экхеда. Его собирались разрушить, - казалось, он едва не сказал "его следовало разрушить", - когда Господь даровал нам победу. Однако король рассудил иначе и забрал храм себе. Там теперь его дворец, средоточие его власти.
Дворец поворачивался в воздухе так быстро, что был виден одновременно со всех сторон. Пока он вертелся, из света возникли другие здания, улицы, обширные сады на крутых склонах, река...
- Это Аскариэль, - сказал Тумис, когда перед братьями возник сияющий золотом город на высоком холме.
"Так зачем же тогда нам нужен реальный мир, зачем нужны все эти смерти?" подумал Маррон.
В библиотеке большого аббатства, где Маррон принес свой обет, ему случалось видеть карты. Он даже видел карту этих самых земель, хотя она была шарайской работы, захваченная при взятии Аскариэля и присланная аббату в дар. Маррон так и не смог ее прочесть. Старшие братья, понимавшие причудливые знаки, показали ему святой город. На карте он выглядел всего лишь чернильным пятнышком, однако Маррона охватил трепет, когда он коснулся значка пальцем и прошептал: "Аскариэль!"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});