— Милая мамочка, Эрик Оскарович не нравится мне: он напыщенный, сухой и холодный, а взгляд у него пронизывающий. Нет-нет, он не герой моего романа, я предпочитаю скорее Норденскиольда. Хотя мне кажется, что к тому, за кого выходить замуж, я должна питать иное чувство. Как знать, дорогая мама? Может быть, человек, которому суждено покорить мое сердце, мне еще не встретился, — заключила она смеясь. Шумное появление мальчика лет тринадцати-четырнадцати, в форме кадета, прервало разговор. Это был брат Мэри, собиравшийся с нею на день рождения их общей подруги детства. Петя объявил, что автомобиль у подъезда, а м-ль Эмили готова и ожидает их в прихожей.
— До свидания, дорогие мои. Веселитесь хорошенько, — сказала Анна Петровна, когда молодежь поспешно уходила, унося подарки: футляр с кольцом и коробку конфет.
Тем же вечером баронесса Козен сидела в будуаре в большом собственном доме на Сергиевской, где занимала целый этаж. Она небрежно проглядывала французский роман.
Комната была большая и обтянута изумрудно-зеленым шелком, с атласной того же цвета мебелью. В углублении, образовывавшем фонарь и выходившем на улицу, стояли на возвышении два кресла и стол, на котором красовались в хрустальной вазе фиалки и нарциссы, наполняя помещение чудным ароматом. Стены украшали дорогие картины, а редкие растения в больших японских вазах оживляли роскошную комнату, ярко освещенную электрическими лампами.
Хозяйка этого прелестного уголка была женщиной средних лет, высокой и худой, но ширококостной, что придавало ее фигуре нечто увесистое и массивное. Лицо у нее было приветливое, свежее и очень белое, а большие темные глаза можно было бы назвать даже красивыми, не страдай они отсутствием выразительности, как и все лицо, в котором не проглядывало ни ума, ни доброты; оно оживлялось только в минуты гнева. Тем не менее это была хорошенькая женщина, а пышные ярко-рыжие волосы, составлявшие редкий контраст с темными глазами, придавали ей что-то своеобразное, пикантное. Баронесса была нарядно одета, и на руках, державших книгу, сверкали бриллианты, но короткие, толстые пальцы были грубы, как и большая, выглядывавшая из-под платья плоская ступня, которая, несмотря на шелковый чулок и изящную туфлю из золотистой кожи, лишена была и тени чего-либо породистого.
Впрочем, Анастасия Андреевна была действительно довольно темного происхождения. Отец ее, мелкий чиновник какого-то министерства, обремененный многочисленной семьей и с очень ограниченными средствами, прозябал чуть ли не в нищете. Старшая из детей, Настя, выросла почти в бедности, приучена была к строжайшей бережливости и была вынуждена помогать матери как по хозяйству, так и в уходе за остальными детьми. По достижении восемнадцати лет она научилась печатать на машинке и уже своим трудом содержала себя. Лет в двадцать, благодаря счастливой случайности, она нашла работу у барона Козена, археолога-любителя, очень богатого человека; ему тогда было лет тридцать шесть. Как случилось, что Насте удалось возбудить страсть в бароне, перестукивая на машинке его ученые писания, — осталось тайной. Но в результате Козен женился на ней, а она даже через пятнадцать лет замужества еще не утратила влияния на него. Поистине было поразительно, что такой умный, даже ученый человек мог увлечься ограниченной, пошлой женщиной. Впрочем, есть немало примеров, подтверждающих, что для возбуждения чувственности мужчины особенного ума от женщины вовсе не требуется…
Добившись наконец независимости и богатства, которого жаждала, Настя быстро преобразилась: забыв нищету детства и юности, забыв время, когда не на что было купить шляпу и приходилось закладывать в ломбарде тряпье, она стала швырять деньгами и накупала без разбора все, что попадалось на глаза. Особенно не жалела она ничего на туалеты, а так как в своем узком умишке воображала, что все дорогое должно быть непременно хорошо, то и наряды ее, несмотря на их изумительные цены, зачастую оставляли желать лучшего со стороны вкуса и изящества. В одном, впрочем, осталась у нее скаредность со времен бедности: в мелочной придирке к расходам по хозяйству, которую она из тщеславия старалась скрыть перед знакомыми, желая блистать, особенно перед людьми, менее обласканными судьбой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда первый угар страсти миновал, барон вернулся к своим научным занятиям, а пресытившаяся и свыкшаяся уже с богатством Анастасия Андреевна начала скучать, находя своего «ученого мужа» довольно унылым. Наружно, однако, она высказывала серьезную любовь и неустанно сообщала направо и налево, что муж без ума от нее, а единственной ее соперницей является страсть барона к археологии и путешествиям.
Анастасия Андреевна не обладала никакими талантами: она не пела, не рисовала и вообще не интересовалась искусством, в отличие от большинства светских женщин. Бесчисленные часы досуга она посвящала лишь заботам о тряпках и чтению бульварных романов, разжигавших ее воображение. Она стала мечтать о пикантных приключениях и пожелала завести возлюбленного — обычное утешение праздной женщины без нравственных устоев. Однако пока еще ее удерживал некоторый страх, и она не рисковала осуществить свою прихоть. Первый случай к исполнению ее затеи представился ей благодаря одному путешествию.
Спустя примерно год после рождения второго ребенка барон отправился в Египет и взял с собой жену. Вначале для Анастасии Андреевны это была настоящая пытка: невежественная и ограниченная, она нисколько не интересовалась чудесными памятниками и древними сокровищами земли фараонов и думала, что умрет от скуки. На выручку ей явилось ухаживание немецкого туриста: она затеяла с ним флирт, увлекательный уже из-за сопряженного с ним риска и удавшийся как нельзя лучше. Барон был уверен в добродетельности жены и занят мумиями, а потому не видел, что проделывали живые, и ничего не подозревал. Баронессе же пришлись по вкусу тайные авантюры, и она не преминула завязать новые интрижки. Одна из них, впрочем, чуть не закончилась бедой и заставила ее быть впредь осторожнее. Для сына, которому тогда было шесть лет, она пригласила учителя-англичанина, а для девочки — молоденькую бонну-француженку. Англичанин был молод и красив, а у Анастасии Андреевны вдруг явилось непреодолимое желание учиться английскому языку. Уроки шли превосходно, пока бонна-француженка не положила им конец. Она пользовалась уже расположением англичанина и раньше, нежели тот понял, что нравится хозяйке дома, а потому закатила баронессе такую сцену ревности, что той пришлось рассчитать обоих учителей. К счастью для нее, скандал разразился во время отъезда барона. Анастасии Андреевне пришлось быть осторожнее, и она придумала менее опасную игру. Она была не умна, но хитра, особенно когда дело касалось ее интересов. У нее были поклонники, настойчиво ухаживавшие за нею и безумно влюбленные в нее; она же только потешалась над ними. Более прежнего выставляла она напоказ любовь к мужу с детьми, и это обстоятельство удерживало злоязычников. Барон же был так наивен, что ему и в голову не приходило в чем-либо заподозрить жену и поближе присмотреться к обожателям, сопровождавшим баронессу на гулянья и в театр. Так проходила жизнь, и рядом с прекрасной Анастасией Андреевной всегда вертелись сострадательные люди, готовые утешить очаровательную молодую женщину, «одинокую и заброшенную мужем», который был всегда поглощен своими учеными трудами.
Года за три перед тем произошел некий эпизод, положивший конец всем мимолетным флиртам и воспламенивший сердце баронессы сильной и упорной страстью.
Барон опасно заболел, и к нему пригласили молодого врача, уже пользовавшегося некоторой известностью. Доктор имел репутацию строгого и добросовестного человека, врага женщин и всяких удовольствий, всецело преданного науке и больным. С первого взгляда на него баронесса была точно поражена: ей показалось, что она еще никогда не видела такого красивого и интересного человека, а его холодная сдержанность и равнодушный взгляд еще больше взвинтили ее.
«Он должен быть моим. Никто не нравился мне так, как он», — решила Анастасия Андреевна.