ему деться? Уж не раз наведывался.
— Интересный стал! — потупившись, сказала Лиза. — Прямо настоящий кавалер.
— Ну какой он кавалер? — со снисходительной улыбкой возразила Аня. — Еще в реальном учится в Вятке.
— А какой высокий, стройный. И волосы русые, — не унималась младшая.
— Уж тебе, Лизонька, не приглянулся ли он? — с усмешкой спросила бабушка.
— Так и приглянулся. Уж слова нельзя сказать, — с обидой ответила Лиза, и на ее округлом личике сквозь загар выступил румянец.
— А я соскучился по Саньке, будто он брат родной, — сказал Сергей, — давно не виделись...
— Придет твой Санька. Только прослышит и прибежит, — недовольно прошамкала бабушка. — Слышь, кто-то хлопнул калиткой! Уж не он ли?
Лиза навострила уши, вскочила:
— Он, он, бабушка! Шаги такие быстрые. Это он!
Скрипнула дверь, и, перелетев через прихожую, в дверях горницы застыл статный юноша в серой тужурке с серебряными пуговицами. Его серые глаза блестели задорно, светлые волосы были сбиты в чуб.
— Сережа! Друг! Наконец-то! — закричал он и бросился навстречу сияющему Сергею...
2
Посидев для приличия за чаем еще часа полтора, Сергей с Саней вышли наконец во двор, заросший травой и залитый солнцем.
— Санька, черт ты этакий! А? Каким барчуком стал! — с любопытством оглядывая друга в форменной тужурке и длинных брюках, воскликнул Сергей. — Ведь реалист... и скоро курс кончишь.
— Да, в будущем году, — не без гордости улыбнулся Саня.
— Молодчага! Куда же метишь?
— Мечтаю на юридический. А ты?
— За меня, брат, в ремесленное, и то благодетели... два раза платить отказывались, — насупился Сергей. — В лучшем случае — стану механиком.
— Может, в техническое, на казенный счет?
— Куда замахнулся! Нет, Санька, это заведение не для меня. Пока буду работать, а там поглядим... Пойдем-ка лучше купаться.
Оба взглянули на затуманившееся от зноя небо, на дремотную зелень тополей, на высветленный солнцем забор с сиреневыми тенями от листьев и радостно рассмеялись.
Сергей быстро взбежал на ступеньки крыльца и крикнул:
— Эй, сестрички! Мы купаться пошли.
Приятели знали друг друга с детских лет. Самарцевы жили раньше за стеной, за гроши снимали другую половину дома. Мать Саньки была вдовой и кормила четверых ребятишек. Семеро малышей собирались то на половине Костриковых, то у Самарцевых. Матери доглядывали за ними по очереди.
Зимой ребятишки сидели больше на печи или на полатях. Девочки играли в самодельные куклы, мальчики строили из деревянных обрезков дома и города. Зато летом было раздолье! Качались на качелях, играли в прятки, со взрослыми ходили в лес по ягоды, по грибы.
Когда умерла мать и Сережу отдали в приют, он сильно тосковал по Сане, пока они не встретились в приходском училище. Сидели на одной парте, а по воскресеньям вместе катались на ледянках.
За два года еще больше привязались друг к другу. Сережа учился лучше. Он закончил училище с похвальным листом, и его определили в городское училище. А Саня Самарцев, по протекции дяди, уехал в Вятку, поступил в реальное училище.
Последняя разлука была самой длительной, и, встретившись, друзья не могли наговориться...
С пыльной улочки свернули в проулок и вышли на зеленый обрывистый берег Уржумки. Выбрав укромное местечко под старой ветлой, разделись и бултыхнулись в прозрачную воду.
— Эх, хорошо! Эх, здорово, Санька! — весело закричал Сергей. — Всю усталость как рукой сняло. А ведь я сегодня от Цепочкина пехом шел.
— Я тоже из Вятки на пароходе приехал, — раздувая брызги, крикнул Саня. — От Цепочкина тропинками брел: верст пятнадцать, не больше.
— А считают, двадцать.
— Это по дороге, — пояснил Саня.
Переплыв на другой берег, оба распластались на горячем золотом песке.
— Бла-го-дать! — воскликнул Саня, блаженно потягиваясь. — Я думаю, Серега, лучше места для купанья по всей России не найти.
— Пожалуй, — согласился Сергей. — Ходил я в Казани на Волгу. Там простор — куда! Да как-то неуютно и людно. Ну и вода не такая чистая.
— И в Вятке тоже. Плотов нагонят — свободного места не найдешь. А здесь красота-то какая! Одним словом, Уржумка!
Погревшись на солнце, опять переплыли реку и прилегли на траве в тени ветлы.
Саня, присмотревшись к товарищу, слегка нахмурился:
— Ты, Сережка, здорово похудел. Что, тяжело живется в ремесленном?
— Не сладко. Перебиваемся с хлеба на воду. Да я не унываю. Привык. Ты бы посмотрел, как рабочие живут.
— А что? Неужели еще хуже?
— У рабочих же семьи. Детей надо кормить... Гоняли нас на завод Крестовниковых. Там мыло и свечи делают. Духота, жара, вонища — дышать нечем. А люди работают по двенадцать часов. Никаких праздников, никаких отгулов. Работа тяжелая и опасная. Многие обжигаются, травятся. А платят — гроши.
— Что же хозяева? Разве не видят?
— Смешной ты, Санька! — приподнялся на локте Сергей. — Разве у нас в Уржуме мало богатеев? А помог нам или вам кто-нибудь? Молчишь? А? Правильно Некрасов написал, что богатые глухи к добру.
— Не богатые, а счастливые, — поправил Саня. — Разве забыл? Ведь вместе учили.
— Это одно и то же! Крестовниковы и богатые, и счастливые! Обжираются, пиры задают. Им плевать на своих рабочих... Как ты думаешь, Санька, правильно жизнь устроена?
— Кабы правильно, рабочие бы не бастовали. Революционеры не стреляли бы в царей. Мне в Вятке студенты про Степана Халтурина рассказывали. Ты слыхал о нем?
— Вроде бы что-то слыхал...
— Он в Вятке жил. Как и ты, учился в ремесленном. Потом работал столяром в Петербурге. В тайном кружке состоял. Стачки устраивали. А когда многих пересажали, устроился в Зимний дворец столяром и взорвал царскую столовую.
— Что ты? И царя убил?
— Нет, царь уцелел. Он опоздал к обеду.
— А Халтурина поймали?
— Скрылся. Товарищи помогли. Он был в партии «Народная воля».
— Ге-рой! — восхищенно воскликнул Сергей. — Халтурин, говоришь, Степан... Из «Народной воли»? Я запомню... Погоди, погоди, браток. Может, он вместе с Желябовым действовал?
— Да. Желябов его и спас тогда. Ты откуда знаешь про Желябова?
— Тоже от студента слышал. Вместе квартировали... Этот Желябов был настоящий герой! Народовольцы и ухлопали Александра Второго.
— Вон что! Ну, я расспрошу про них. Наверное, наши ссыльные знают.
— Конечно, знают. Можно спросить. Ты бываешь у них?