все это с лихвой компенсировалось талантом продажника и умением втюхать детям рекламу, завернутую в обёртку песни или клипа. А ещё парень умел попадать в скандальные истории, и извлекать из этого максимальную выгоду. Обвинение в торговле запрещенными препаратами, титул женщины года по версии журнала «Вестник Империи», и ещё десяток поводов, благодаря которым парень почти бесплатно попадал в упоминания крупным новостным группам, которые охотно читала внушаемая молодежь. 
Дубинин вышел к гробу и начал говорить. Оказалось, что он познакомился с Морозовым в Муроме, когда приезжал для записи нового альбома. Михаил был настолько харизматичным и интересным человеком, что вдохновил Дубинина сразу на несколько новых композиций. Причем парень упомянул, где его сомнительные шедевры можно прослушать и купить.
 — Да, дела, — вздохнула Марья, когда Дубинин прорекламировал свой новый концерт и ушел от гроба.
 А для последнего слова вышел Луль. Он слегка покачивался, словно был не совсем трезв.
 — Тут никто не знал Михаила, — сказал он и с неожиданной злобой посмотрел вслед Дубинину. — Я общался вживую с ним лишь однажды. Но мне хватило этого, чтобы понять, он был настоящим. Империя не заслуживала такого героя. И вы все…
 Распорядитель подошел к трибуне и что-то негромко сказал Лулю. Тот отмахнулся от мужчины и закончил речь:
 — Ненавижу льстецов.
 — Не думала, что у Миши так много друзей, — Алина прижалась к брату и всхлипнула.
 После Луля слово взял мастер Никон. В отличии от блогеров, жрец казался подавленным.
 — Михаил был хорошим парнем. Мне повезло его знать, — он замолчал, а потом принялся говорить словно по написанному.
 А дальше к гробу потянулись все желающие.
 — Не могу поверить, что его больше нет, — жалобно всхлипнула Марья и утерла выступившую в уголке глаза слезу.
 Иван обнял её за плечи, и девушка уткнулись в его грудь, дав волю эмоциям.
 — Прощай, брат, — прошептал парень. — Теперь ты в лучшем из миров.
 — Этот мир и правда лучший, — послышался со стороны склепа звонкий голос, который заставил всех обернуться.
 * * *
 Я вынырнул из портала в том же месте, где переместился с Баюном башню Легбэ. Огромный дуб шелестел ветвями, а лужа крови уже впиталась в землю. Косы на траве боя не было. Значит место схватки с Воронцовым нашли мои товарищи. И скорее всего, меня уже объявили мертвым, посчитав, что огромный зверь сожрал темного ведьмака.
 — Может быть, успею посмотреть на свои похороны, — пробормотал я, пошарил по карманам, выудил клубок, бросил его на траву и попросил:
 — Выведи меня к деревне.
 Клубок дернулся, а затем покатился. Я же, держа в пальцах край нити, направился следом.
 В Лукоморье сложно было определить, какое сейчас время суток. Густые кроны высоких деревьев практически не пропускали свет, и на тропах всегда царил полумрак. Несколько раз мне мерещились тени рядом с дорожкой, но они отступали, когда я оборачивался.
 Когда я выбрался к деревне, солнце было в зените. Правда, какой был день я не знал. Насколько время тут расходилось с тем, которое я провел в другом мире мне было неясно.
 Деревня словно опустела. А флаг над домом старосты был приспущен, как будто в княжестве объявили траур. Улицы были пусты. Ни людей, ни животных. Я дошел до дома старосты, в надежде, что ведьмаки не отбуксировали мой мотоцикл в Снежинск. Постучал в ворота. И за створками гулко залаяли собаки.
 Несколько томительных минут ничего не происходило. И когда я занес было ладонь, чтобы постучать ещё раз, за воротами послышались тяжёлые шаги. Лязгнул засов, и двери распахнулись. На входе показался мужик, который держал в руке три цепи. Те крепились к ошейникам, в которых бесновались от злости большие, лохматые собаки. Из-за спины старосты выглядывал мальчонка лет двенадцати.
 — Чего тебе? — грубо рявкнул мужик.
 — Водички бы попить, — хрипло произнес я, и облизнул пересохшие губы. — и желательно без сонного зелья.
 — Ты ещё кто?
 — Слишком много вопросов, дядя, — ответил я и скинул с головы капюшон. — А то смотри как бы я задавать не начал. Их у меня вдоволь накопилось, пока я по Лукоморью гулял. Например, почему вместо сына ты пацана приблудного в провожатые отдал.
 При виде моего лица, староста побелел и испуганно охнул. Отшатнулся, осенив себя знаком Спасителя:
 — Упырь из лесу выбрался! — ахнул он, пятясь от меня.
 — Окстись, дядя, — усмехнулся я. — Где это видано, чтобы упыри днём ходили?
 Староста приглушенно пискнул. И схватился было за поданное парнишкой ружье, но я оказался быстрее.
 Теневая плеть вырвала ружье из рук мужика. Я быстро переломил его, проверяя, заряжены ли патроны, довольно кивнул, и активировал плетение «воя баньши». Поднял ружье и бахнул в воздух. И староста рухнул на колени. Псы сорвались и с рычанием бросились ко мне, но для них у меня уже был заготовлен «ментальный крик». Плетение в один миг превратило злых собак в трусливых песиков, которые поджали хвосты и, скуля от страха, бросились наутёк.
 Староста стоял на коленях и мотал головой, пытаясь прийти в себя. Ментальный крик достиг его сознания, и мужик бросился в сторону. Но на его пути возник дубовый столб, который быстро пресек желание бегать по двору и размахивать руками, точно безмозглая курица. Я же шагнул во двор, схватил мужика за ворот рубахи и рывком поднял на ноги:
 — Я повторю вопрос. Кого ты отправил с нами в Лукоморье?
 — Пацан приехал, — с трудом ворочая языком, произнес староста. — У него с собой были документы от Синода. Сказал, чтобы я придумал любую ерунду и наплел ее вам, только бы он с отрядом в Лукоморье ушел. Не виноват я, княжич. Не казни.
 Я брезгливо оттолкнул скулящего старосту:
 — Эх, шлёпнуть бы тебя. Да руки марать неохота.
 — Пощади…
 — Сколько дней прошло с моей пропажи?
 — Так, три дня уже как минуло, — удивленно ответил мужик.
 — Мотоцикл мой в гостевом доме?
 Староста закивал.
 — Веди, — скомандовал я и ткнул ружьём в сторону ворот.
 Мужчина послушно пошел вперёд, я же вскинул на плечо ружье и направился следом.
 К моему великому удивлению, стрельба не вызвала переполоха на улицах деревни. Словно бы это было здесь делом привычным. Поэтому на улицах по-прежнему не было ни души. Староста довел меня до гостевого дома, отпер ворота и распахнул их. Во дворе и правда стоял