Она плакала – тихонько, украдкой, не всхлипывая. Да что всхлипывать – она и дышать не станет, только чтобы не разбудить свою несчастную подругу, несколько дней назад похоронившую юношу, которого она любила, быть может, больше всех своих многочисленных возлюбленных.
«Господи! Пусть она проспит подольше! – мысленно взмолилась графиня Анна Протасова. – Пусть хоть во сне снова с ним встретится!»
Этого юношу звали Александр Ланской, а женщина, которая теперь могла встретиться с ним только во сне, была императрица Екатерина Алексеевна.
* * *
– Ну, друг мой, это несправедливо! – сказала однажды, смеясь, Екатерина графу Александру Сергеевичу Строганову. – Вы, мужчины, чуть состареетесь, вовсю начинаете приударять за молоденькими красотками. Причем приманиваете их мошной да каменьями. А мы, женщины, разве хуже? Неужто думаете, что нас, когда мы в возраст входим, перестает молодая красота привлекать? Да ведь мы тоже живые! Отчего ж нам нельзя молодых красавцев любить – пусть и приманивая их не токмо ложем, но и всем, во что горазды по мере своего состояния и положения?!
Этот разговор Екатерины с ее старинным приятелем происходил не просто так – не по отвлеченному поводу. Она тогда сгорала от страсти по двадцатидвухлетнему красавцу по имени Александр Ланской, и ей чудилось, что такой невероятной любви в ее жизни никогда не было.
Ну что ж, в этом и заключалось ее счастье и горе, что она всегда любила словно впервые. Однако Александр Ланской был истинно достоин такой любви.
Удивительно – всегда считается, что сильная женщина может вполне обойтись без мужчины. Ну, в крайнем случае станет иметь его только для постели. Для здоровья! Трудно представить себе более сильную женщину, чем Екатерина. Однако она не могла обойтись без мужчины не только в постели и не только для здоровья. Ей нужно было иметь мужчину в сердце своем – для нежности! И ей было наплевать на то, что окружающие считают ее фаворитов просто развратными мальчишками, которые ставят своей целью не любовь, а обогащение за счет страстей немолодой одинокой женщины.
Что и говорить, путь к ее персоне был тернист. Конечно, порою нечаянная удача перепадала, как в распространенном историческом анекдоте, какому-нибудь часовому, который приступал к делу рядовым, а потом, после торопливых и бесстыдных ласк императрицы, уходил капралом. Но, как правило, дело обстояло иначе. Далеко не так просто!
Светлейший князь Григорий Потемкин уже через два года общения с этой незаурядной женщиной и незаурядной любовницей понял, что может быть ей только другом, советчиком и помощником во всех ее великих начинаниях. Если останется любовником, то скоро умрет. Для того чтобы быть той, кем она была – Великой Екатериной, – императрица нуждалась не только в умных мыслях, но и в постоянной подпитке нежностью, пылкостью, страстью: она должна была постоянно ощущать себя любимой и желанной. Чтобы быть великой женщиной, она должна была всегда оставаться именно женщиной. Эта сущность натуры Екатерины была понятна Потемкину, и прежде всего во имя этого – ну и, конечно, чтобы постоянно, так сказать, держать руку на любовном пульсе своей дорогой подруги, – он и начал представлять ей молодых людей, преданных ему безусловно.
…И вот на какой-то вечеринке появлялось вдруг новое лицо. Оно было непременно молодым и красивым, причем где-то позади сего лица маячил озабоченный светлейший. Пронырливый нос придворного общества мгновенно начинал трепетать ноздрями, чуя поживу.
Императрица взглядывала на новичка – сперва мельком (случалось, что одним взглядом все и ограничивалось, и тогда протеже светлейшего постигала участь не новой звезды, а спички, чиркнувшей о терку), а потом и пристальней. Если взгляд ее зажигался интересом, а улыбка порхала на устах с особенной кокетливой легкостью, можно было ожидать, что завтра молодой красавчик будет назначен флигель-адъютантом ее величества. Люди опытные мигом понимали, что это значит. Однако новый чин должен был знать, что прыгать от восторга пока что рано. Предстояло еще пройти испытание.
Первый этап сего испытания состоял в приватной беседе с лейб-медиком Роджерсоном, ну а если высокоученый англичанин находил, что состояние здоровья молодого человека отменное, то с ним приходила познакомиться графиня Прасковья Александровна Брюс.
Надобно сказать, что это была не только фрейлина императрицы, но также и ее задушевная подруга. Доверенное лицо! Дружба их длилась уже много лет и выдержала немало испытаний, однако прервалась, когда Екатерина застала Прасковью на канапе не с кем иным, как с Иваном Римским-Корсаковым, своим собственным молодым любовником.
– Като! Я не хотела! Он меня принудил! Ты же знаешь, как этот змей умеет улестить! – вопила Прасковья Александровна.
Увы, ей это не помогло. Она была выслана, хотя несколько лет назад подобное сошло ей с рук. Тогда Прасковья возлежала на канапе в объятиях самого Григория Орлова. Однако в прошлый-то раз причитания: «Като! Я не хотела! Он меня принудил! Ты же знаешь, как этот змей умеет улестить!» – свой эффект возымели: ведь Екатерина уже поняла, что расставание с бывшим любовником неминуемо.
Сказать по правде, потом, когда с Орловым было покончено, две подружки не торопясь и со вкусом обсудили его мужские стати и признали, что Гриша был, конечно, очень даже ничего, однако… на его клине свет отнюдь не сошелся клином. Кто знает, может быть, именно тогда у шаловливой императрицы и возникла мысль использовать Прасковью в качестве «опытного поля».
Была графиня Брюс собою, как бы это поделикатней выразиться, не весьма хороша, однако легко умела дать мужчине понять, что от него требуется. И если претендент оказывался на высоте, если с маху валил Прасковью на канапе, сажал на стол или попросту притискивал к стенке, а потом должным образом доказывал крепость своих статей, то признавался годным к прохождению дальнейшей службы. Логика тут была простая: коли мальчонка не обидел страшненькую Прасковью, то и премилую и обольстительную императрицу наверняка не обидит!
На испытание отводилось три дня, вернее, три ночи. Ежели молодой человек выказывал больше пыла, чем фантазии, сие считалось простительным. Дело молодое! Еще обучится прихотливости!
Когда же графиня Брюс впала в немилость и отъехала в Москву, ее обязанности перешли к камер-фрейлинам Марье Перекусихиной и Анне Протасовой.
Затем дамы доносили всемилостивейшей государыне о благонадежности испытанного, и тогда назначалось первое свидание по заведенному этикету. Марья Саввишна Перекусихина и камердинер Захар Константинович были обязаны в тот же день обедать вместе с избранным. В десять часов вечера, когда императрица была уже в постели, Перекусихина вводила в опочивальню «новобранца», одетого в китайский шлафрок, с книгой в руках, и оставляла его для чтения в креслах подле ложа Екатерины. На другое утро та же Перекусихина выводила из опочивальни посвященного и передавала его Захару Константиновичу, который вел его в приготовленные для него чертоги; здесь Захар (уже раболепно) докладывал фавориту, что всемилостивейшая государыня высочайше соизволила назначить его при высочайшей особе своей флигель-адъютантом, подносил ему мундир флигель-адъютантский с бриллиантовым аграфом и 100 000 рублей карманных денег. Еще до выхода государыни, зимой в Эрмитаж, а летом, в Царском Селе, в сад, прогуляться с новым флигель-адъютантом, которому она давала руку вести ее, передняя зала у нового фаворита наполнялась первейшими государственными сановниками, вельможами, царедворцами для принесения ему усерднейшего поздравления с получением высочайшей милости.