По мотивам поэзии Дубинчика
Лондон * 1995Предуведомление
Вот еще один камень в основание того благостного времени, когда поэты, как последние из способных на то людских особей (так положено, полезно и осмысленно — их взаимоотталкивание и противостояние как символ и явление предельной человеческой самости в ее предельном напряжении самопознания и становления), возлюбят друг друга и писания друг друга. И станут всматриваться в чужие слова, пытаясь их постичь и преобразовать в свои. Когда письмо станет не коллективным, а соборным — письмом одного общего текста, с малыми вариациями в виде ныне вам представляемых, в жанре "по мотивам поэзии…"
* * *
Посидели мы долго, душевно
И причина прямая была –
Дом над Волгой и прочьи дела
И какой-то больной там душевно
Не наш
По-тибетски, мучительно долго
Выл над неописуемой Волгой
Уплывающей
* * *
Та улица с пожухлой крапивой
Шаболовка
В которую без памяти влюблён
С детства
И будочка с непробованным пивом –
Ребёнок ещё всё-таки
И прочее, и прочее, и клён
И тополь
Где я стоял, впервые холодея
Не помню от чего, как Галатея
Ещё только антропоподобная
* * *
Вот поеду в гости я к Марине
С поезда сойду и поверну
К дачам
И помажу зубы поморином
К ночи
В одеяло её тело заверну
Молодое
Упругое
Детективную возьму какую книгу
И пойдёт, пойдёт себе писать интрига
Детективная
Аж до рассвета
* * *
Что наморщила нос
Как японский цунами
Разве же между нами
Как аватарами вечности
Этот странный вопрос
Ориентальный? –
Нет
Нам бы, право, домчаться
Друг до друга
Мы ведь все — домочадцы
Запредельного
Нездешнего
* * *
Не считай меня самцом
Мерзопакостным Отелло
Я лишь слабый, слабый сон
Чей-то
Слаботочная антенна
Самоориентирующаяся
Возбуждающаяся только
На те, неведомые токи
Из космоса
А так я — чистейшее хвойное стояние
* * *
Холодные и бархатные
Как сугробы плечи
А мы такие крохотные
Как мышки, как предтечи
Мышек
Стучим себе коленками
В подземелье
И лишь порою: Лекаря!
Лекаря! –
Доносится –
Барыне опять не по себе! –
Посмеиваемся мы
Мы-то знаем
* * *
Давай-ка в рассеянный альт
Нальём лиловатый асфальт
По горло
А после с тобою вдвоём
В соседний снесём водоём
Его
А после на смуглую грудь
Твою
Нальём тёмно-серую ртуть
Тускло поблёскивающую
А после обоих сравним
Тебя и альт –
Которому больше нимб
Страдания и превозмогания
Подходит
По мотивам поэзии Вайнштейна
Лондон * 1995Предуведомление
Почти моментально после начала этого проекта (письма по мотивам) я обнаружил то, что, собственно, и должен был обнаружить, что, собственно, лежало на поверхности: и так любое наше письмо есть письмо по мотивам. По мотивам всего безумно понаписанного за всю историю человечества. Осознаём мы это или нет — неважно. Знаем ли мы конкретные адреса наших мотивов, или же они сокрыты, по причине их бесчисленного потребления на протяжении тысячелетий, от нас в своей явленной откровенности, — неважно. Вся разница между нами, пишущими, просто в ясности понимания этого и в смирении принятия сей позиции и сего способа неличной артикуляции как бы личного.
* * *
В оттенках детского испуга
Как будто что-то там дышало
Мягкое
А после маленькое жало
Высунулось
Я прошептала: Полно, Пуго! –
Что за Пуго?? –
Ну, который застрелился
Так вот
Средь политических отвесов
Нет кроме смертных интересов
Смертельных, в смысле
Никаких иных
Интересов
* * *
Пока ускользающий дух
Скользит за прозрачную ширму
Шёлковую
Мы здесь опознали лишь двух
Его аватар — Перво-Шиву
И Перво-Будду
Мистификационных
Когда же она не спеша
Разденется — Вот душа
Наша! –
Опознаем её
* * *
Где Маркс свои листки
В тиши марал — там Разин
Скрипящие мостки
Гнева народного
Железным гноем мазал
Безумный
И к нам от древних ханов
Входил немыслим, как Стаханов
Новейших времён
Через головы всех Марксов
* * *
Оставив след полупрозрачный
На голубой эмали неба
Стоит внизу прямой и мрачный
Иссиня-чёрный словно эбо-
нитовый
Штырь
Кто он? — да нет, не подпоручик
Он просто армии поручен
На время
А так-то — он гений
Поэт он
* * *
Где же ангел под небесами? –
Умирая Святой Сусанин
Вопрошал не гневаясь
Выпивая с поляками
На брудершафт напиток
Смерти с большими раками
Страшных запредельных пыток
Взаимных
* * *
Когда мерцавшая звезда
Среди иных пустых пульсаций
Явилась в Вифлеем — тогда
Скотам даже стало казаться
Что всюду некий странный трепет
Пробегает
Что они — ужас что! но терпит
Их кто-то
Заради собственного терпения, любви и надежды
* * *
Сидят евангелисты
Как будто бы евреи
По виду
Вдоль длинной галереи
И псевдомускулисты
Мускулисты, в смысле, духовно
Обтянутые кожей
О чём-то невозможном
Переговариваются
По мотивам поэзии Арбузова
Лондон * 1995Предуведомление
В предуведомлениях к предыдущим сборникам этого цикла — стихи по мотивам чужой поэзии — я, как правило, акцентировал тему моего смирения, покорного следования взятому материалу, умерения поэтических амбиций. Ну, в общем, известный мотив поэтического смирения паче гордости. И вот теперь, дабы не выглядеть именно подобным лицемером, отмечаю для всех, да и для себя, в первую очередь, что по прошествии некоторого времени просто неспособен выделить чужой материал, припомнить не свои слова и даже чувства, подвигавшие меня в случае каждого конкретного стихотворения как-то настраиваться на сопереживание. Ничего не помню. Вижу только тексты. Достаточно обычные свои тексты. А впрочем, иногда мелькает в них что-то — и опять они не мои.
* * *
Мне было три года
А братишке — шесть
Мы сидели у входа
В храм
И вдруг посыпалась жесть
С крыши
На пустую дорогу
Так я узнал про Бога –
Что Он есть
* * *
Я тронул её за юбку
А юбка-то и озлилась
Я было отдёрнул руку
Ан нет — рука прицепилась
Уж рвал я её, отрывал –
А нет! вот с тех пор и стал
Как приклеенный
Или, если хотел отцепиться –
то отцеплялся, но уже
без руки
* * *
Я взлетел на коня
Брызжа пеною сам
Кровь текла по усам
Он взглянул на меня
Конь
С некоторым сожалением и пониманием даже
И сказал: Аксакал
Ты бы что ли поскакал
А то всё томишься на месте да слюною брызжешь
На меня
* * *
Селиванову бабу
Я вовек не забуду
Вот уже — вислозадый
Я
Вот уже и беззубый
А всё помнится снова
Вспоминается
Как в бору-то сосновом
Она уединялась, скидывала
платье и голой по
колючкам до крови
каталась
А я весь дрожа подсматривал
* * *
В самый день Победы новой
Хоронили всем селом
Он лежал в гробу дубовом
В тихой церкви, и псалом
Повисал над ним как бредя
По-еврейски
В виде некоего медведя
Местного
Среднерусского
* * *
По Рейхстагу с красными
Звёздами гуляли
Духовные и праздные
Вот и догулялись –
Грудь крутая в орденах
А кругом — ни ох, ни ах! –
Вокруг-то уже одни рейхстаги
целёхонькие понастроены
Да нас в них не пускают
Да и не въедешь как раньше-то
на Катюше
* * *
Туман в сиреневом бору
Окутал сытого медведя
А я иду себе, ору
По молодости не предвидя
Ничего подобного
И вдруг — невообразимый он!
Но тут рассеялся туман
И медведь вместе с ним
Рассеялся
Это, оказывается, он из сиреневого тумана-то и соткался
* * *
По рекам вздувшиеся жилы
Проносят острую форель
И ломит кости, сухожилья
И стынет кровь — ещё апрель
Ведь