Ну а что мне остается в этой ситуации, кроме чувства юмора?
Темный шутки не оценил, только голову набок склонил, рассматривая с интересом.
С плотоядным интересом.
В черных волосах, собранных в сложные косы, блеснули украшающие их кое-где бусины и цепочки, и зеленые, в тон глазам, пряди.
Мозг отчаянно анализировал всю доступную ему информацию: я, даже понимая, что это бесполезно, по инерции продолжала барахтаться и пыталась вычислить, с кем свела меня неудача.
Явно не с кем-то из эльфийских младших — младшие в Алиэто-оф-Ксадель только в качестве обслуживающего персонала присутствуют. А я достаточно собрала о темных и светлых эльфах информации, чтобы понимать: обслуживающий персонал задерживать преступников у них не имеет права. Так что младший для этого вызвал бы стражу.
Он явно не из стражи: стражники даже у эльфов по одному на место преступления по тревоге не являются.
Остается только кто-то из старших.
Сердце сжало глухой тоской. Младший должен был бы меня доставить к кому-то, облеченному властью принимать решение о дальнейшей участи нарушителя, даря мне драгоценные минуты жизни. Старший… Старший вполне может иметь право принять это решение сам. Прямо здесь и сейчас.
Темный шагнул ко мне, и я закрыла глаза.
Пусть всё будет быстро.
Эльф же торопиться не собирался: медленно, невыносимо медленно обойдя меня, он замер за моей спиной:
— Назовите себя, лирелей.
Облегчение прорвалось сквозь страх. Облегчение от того, что он решил меня допросить. Пока он допрашивает — я живу.
Я не могу умереть. У меня важное дело.
— Даркнайт, — я сглотнула, увлажняя пересохшее горло. — Даркнайт Ирондель.
Дыхание темного щекотало кожу, шевелило короткие прядки на шее. От этого становилось всё страшнее — я постепенно понимала, что я для эльфа не разумное существо, а мышь, угодившая в кошачьи лапы.
— Ваше полное имя, — требовательно уточнил он вопрос.
— Даркнайт Ирондель, — повторила я, в кои веки радуясь, что в этих словах нет лжи. Что это теперь действительно моё полное имя.
— И-рон-де-е-ель… Эльфийские корни? — мурлыкающе протянула за спиной большая хищная кошка, и я ощутила прикосновение к левому уху, от завитка к мочке.
Невесомое, как крылья бабочки.
Я с трудом находила силы на то, чтобы держать лицо, и дать ответ тоном, не похожим на задушенный писк:
— Что вы, вериалис. Это случайная прихоть родителей.
Он то ли усмехнулся, то ли хмыкнул — по затылку и задней поверхности шеи от этого пробежались мурашки — и коснулся второго уха. Легко проскользил по нему пальцами, заправил мелкие выбившиеся волоски. Стек движением к тому месту, где шея переходит в ключицу, и я чувствовала его пальцы даже сквозь плотную ткань строгой блузки и пиджака.
— Кто отправил вас сюда, лирелей? Кто приказал вам взломать сокровищницу?
Врать было бесполезно — эльфы чуют ложь. Поэтому я промолчала.
Потому что...
Никто. Меня никто не посылал — я пришла сюда сама, одна.
Никто не станет торговаться ради меня и предлагать обменяться пленными. Меня никто не станет вытаскивать.
Как только темный это поймет…
Поэтому я буду молчать, выгадывая себе время жизни.
Темный придвинулся еще чуть ближе — я ощутила спиной его грудь — и вкрадчивым шепотом мурлыкнул на ухо:
— Ну же, лирелей! Вы же понимаете, что мы всё равно вычислим это сами. Только вот совсем не обязательно те, кто отдал вам приказ, признают это и заступятся за вас перед Темными Домами. Так зачем вам усугублять ваше положение молчанием? Зачем хранить верность тем, кто отправил вас на верную смерть?
Касание его груди к моей спине было едва ощутимым, но оно было.
Я молчала.
Темный за моей спиной покачал головой — я ощутила это макушкой — и вздохнул.
Фалангами пальцев он коснулся моих волос, проскользил вниз — к затылку, по плечам, рукам…
Я стояла, боясь дышать.
Он меня сканирует или лапает?
Лапает.
Хотя нет, кажется, всё же, сканирует.
Или…
Будь здесь человеческий стражник — я бы не сомневалась. Собирая сведения и готовясь к своей миссии, я получила более-менее исчерпывающее представление о том, чего в такой ситуации можно ожидать от имперской стражи.
Но...
Это же эльф. Гордость, самомнение и веточка пафоса сверху. Не может же он лапать задержанную человеческую нарушительницу?
...может.
Он меня сканирует и лапает.
Я мысленно сказала: “Ах, кошмар!” — и добавила уничижительным тоном: “Как недостойно сына старшей расы!”. Тоже, естественно, мысленно.
А вслух ничего не сказала, даже почтительно-кроткого выражения лица не изменила. Очень жить хотелось.
Не сказать, что это было противно — скорее, щекотно. Нервно. Адреналиново. А еще смущало — все же я девушка хорошего происхождения и правильного воспитания, и к подобному… вольному обращению не привыкла.
А еще беспокоило, что я не вижу его: есть только невозможность пошевелиться, только движения за спиной, только легкие, слабо ощутимые, но очень точечные прикосновения, посылающие волны нервных мурашек по скованному заклинанием и напряжением организму.
И на фоне этого состояния мозг в сумасшедшем темпе продолжал искать варианты спасения.
Мягкими плавными шагами темный обошел меня по кругу, чтобы оказаться ко мне лицом к лицу. Провел пальцами по скуле — я ощутила покалывание чар, но распознать их природу, не привлекая внимания, не сумела. А эльф, внимательно глядя почему-то не в глаза, а на мой рот, спросил:
— Что именно вы планировали взять из сокровищницы?
Но этот вопрос тоже был из тех, на которые мне лучше не давать ответа, и я лишь нервно облизнула губы под его пристальным взглядом.
А темный покачал головой, всем крайне печальным видом давая понять, что он-то на моей стороне, но вот я, глупая девочка, веду себя неразумно.
— Вы же понимаете, я полагаю, что попались на преступлении, влекущим за собой смертную казнь, лирелей? — в голосе высшего теперь звучало почти сочувствие.
Я опустила голову: и потому что устала держать ее высоко поднятой, и потому что от пристального внимания Старшего губы начали гореть.
— А теперь еще и отказываетесь сотрудничать! — мягко укорил он.
Я бы с радостью, вериалис. Но, видите ли, говорить вам правду не в моих интересах, а врать…
Нет, есть у людей такие виртуозы, которые и эльфа сумеют обмануть. Но это все больше политики и дипломаты, оперирующие умолчаниями и тонкостями формулировок.
Прямую, грубую ложь Перворожденные чуют нутром — а ничего другого, увы, я гостеприимному хозяину предложить не могла.
И все же он внимательно разглядывал меня с высоты своего роста, не спеша сносить голову с плеч для того, чтобы потом отправить ее главе тайной канцелярии (то-то Великий лорд изумился бы — зачем ему эта незнакомая голова и что прикажете с ней делать?).
И мне в конце концов надоело стоять в поникшей позе — и, оторвав взгляд от сложного шитья на одеждах темного, я подняла его выше.
Чтобы уткнуться взглядом в четко очерченный изгиб губ.
Еще выше. К пронзительной, неестественной, нечеловеческой зелени глаз, которая внезапно оказалась так близко, что выдерживать этот взгляд было просто невозможно.
Взломать сокровищницу темных эльфов тоже, говорят, невозможно... ну извините!
И я смотрела ему в глаза. Красиво же. Почему бы и не посмотреть?
— Вам так хочется умереть, лирелей? — осведомился эльф.
— Совершенно не хочется, вериалис, — кротко и с максимальной искренностью призналась я. — Но выбора-то нет!
Он помолчал. И, сверкнув моховой зеленью глаз, склонился к моему уху.
— А если есть?
Этот простой вопрос окатил меня огнем надежды. Затем окунул в ледяную бездну отчаяния: ну не та я, за кого он меня принял!
— Мне нечего дать эльфийским домам в обмен на помилование! — расправив спину, насколько позволили тиски чар, я посмотрела ему в глаза прямо и гордо.