усталую шею.
Вот и пришла первая судорога. А вместе с ней из меня, как из источника, спустился под землю ариус. Ниточка разошлась тысячей канатных нитей. А потом и миллионом тончайших – в сотни раз тоньше женского волоса – ниточек. Они, как шустрые змейки, расползлись по пляжу, заскользили вверх и вниз вдоль берега. Внутренним взором вижу, как нити набирают скорость, разлетаясь спасительной волной, сжигающей соль.
Белая вспышка изнутри ослепила глаза, и я пошатнулась, заваливаясь набок. Меня поддержали мужские руки. Король не дал упасть и помог подняться, осторожно придерживая за локоток. В глазах все еще белым-бело, но уже проступают тени. В горле совсем пересохло, слепо тянусь за бутылкой, и Ник вновь приходит на помощь: сам прислоняет горлышко к потрескавшимся губам и ждет, пока напьюсь.
Отрываясь от опустевшей бутылки, прозревая, вижу его внимательный, почти отеческий взгляд. Он переживает за меня. С каждым разом процедура дается все сложнее и сложнее. Будто русалки за сутки накапливают мощь, чтобы чуть сильнее ударить.
Пока я выдерживаю удар. Воздух на глазах свежеет, уходит полупрозрачная дрожь, пропадает въедливый запах сгнивших морских водорослей, а с неба падают первые капли дождя. Наша надежда. Буремесяц – единственный способ смыть соль и спасти прибрежные города. Если осада продолжится, моих сил не хватит, а значит, весной некуда будет сажать посевы. Окончательное засоление почвы приведет к неурожаю и голоду.
Видя, что мне лучше, Никлос отпускает мое плечо и отходит к воде, к полосе прибоя, куда набегают мелкие волны. Уже виднеются и первые суровые барашки штормовых волн. Они пока еще резвятся вдалеке, разбиваясь о природные волнорезы, щедро усеявшие северную половину побережья. Но скоро ветер усилится, наберется зимней мощи, и к вечеру зарядит проливной дождь, поднимется уровень воды, с крыш побегут серебристо-серые ручьи, до краев наполняя заранее подготовленные бочки.
Этого дождя ждали несколько недель. С того самого дня, когда стало ясно, что происходит. Вот уж не думали жители города, что будут мечтать о буремесяце. Однако даже он не пришел бы, не будь рядом со мной черного короля.
Я уничтожаю соль. Он призывает бурю.
Вот и сейчас, откинув полы теплого пальто, стянув толстые кожаные перчатки, Ник настраивается на пение черных волн и делает шаг вперед. Как черный бог, он не проваливается в воду, а поднимается над ней. Кажется, будто Никлос идет по волнам, как по берегу, но на самом деле он ступает по черноте расплывающегося кляксой нориуса.
Небо и светлеет, и темнеет одновременно. Тусклые рассветные краски насыщаются густыми тонами, и я замечаю, как высоко поднимаются далекие волны. Это его работа. Чувствую слабый укол тревоги. Прежде Нику не удавалось призвать шторм. Его сила была физической, как и моя. Но все меняется. Стремительный прогресс короля виден невооруженным глазом. Лишь только он вздымает руки к небу, выше поднимаясь над морем, как в ответ раздается трескучий гром, и наверху появляется сотня мелких вспышек.
Поднимается ветер, я выше задираю ворот куртки, вновь натягиваю перчатки на грязные от мокрого песка руки и прячу их под мышки. Щурясь от холода, отступаю вглубь пляжа, к отвесным скалам. Скоро волны совсем разойдутся и дойдут сюда, в крепкую пену взбиваясь о камень. Но к тому моменту нас здесь уже не будет.
Я наблюдаю за Ником. Маленькая фигура на фоне блеклого неба. И какая же мощь в ней сокрыта…
Волны поднимаются выше. Теперь они с грохотом обрушиваются на берег, заворачиваясь пушистым кружевом, забираясь все глубже и глубже, подбираясь к скалам. От высокой влажности я продрогла. Глаза слипаются, уже не сопротивляюсь очередному зевку, от которого чуть челюсть не свернула. Усталость подбирается, как теплое, махровое одеяло. Сказываются гонка со временем, недосып и не только.
Опускаюсь на корточки, прислонившись к холодному камню, и лишь на мгновение прикрываю глаза. Сквозь ресницы наблюдаю, как по небу шире расползается чернильная клякса и будто щекочет бока небесных угрей, разражаясь сверкающими вспышками. Веки тяжелеют, голова клонится к груди, и я почти погружаюсь в сон, когда чувствую прикосновение воды к сапогам. А потом меня медленно, как на облачке, поднимают вверх, и я только пальцами успеваю мазнуть по очередной поднявшейся волне. От попавших на лицо брызг защипало кожу. Просыпаюсь, вяло растирая щеки, пока нориус подтягивает меня к замершему в воздухе Никлосу.
Он устал так же, как и я. Его гонка даже хуже моей – до сегодняшнего дня он не видел прогресса. Небо упорно сопротивлялось его силе, оставаясь почти по-летнему жарким и безоблачным. Но сегодня чаша весов склонилась в пользу короля, и он с мрачным удовлетворением наблюдал за разыгрывающимся штормовым представлением.
Обхватив меня за талию, он ненадолго задерживается в воздухе, чтобы мы оба могли насладиться грозовым концертом, чувствуя, как поднимаются волоски на коже от мощнейших разрядов молний. Закладывает уши и немного болит голова – ждать осталось недолго.
Мы входим во дворец в момент, когда раскат сменяется барабанной дробью дождя. Как будто лопнули небесные плотины – вода пошла сплошным потоком, вмиг разлившись по карнизам и стокам веселыми ручьями. Повеяло долгожданной прохладой.
* * *
Полутемная комната кажется милее всего на этом свете. Она манит тишиной и обещает покой, стоит только прикрыть глаза. Выйдя из ванной и расчесывая пальцами мокрые волосы, я подошла к окну и чуть отодвинула штору. Сквозь серые тучи вниз спускались крутые струи дождя, а деревья перед дворцом слабо клонились к земле. Шторм не вышел на берег, оставшись бушевать где-то среди высоких, черных волн, у самого горизонта.
Море опустело. Ни единой русалки. Даже ше́лки ушли на глубину – их мертвая кожа растворялась от солевых потоков, и они разлагались на глазах. Мы остались беззащитными, и только сторожевые дымчатые линии, что, как решетка на черных сваях, стояли под водой, предупреждали в случае атаки. За три недели их тревожили трижды, но так, на пробу. Просто чтобы поиграть на наших нервах.
Штора опустилась вниз, а я взъерошила волосы, подсушивая их жаром. Им это не на пользу, но я не хотела ложиться с мокрой головой. Особенно зная, что за мной наблюдают сквозь приоткрытую дверь.
Он знает, что я скоро приду к нему.
Свет из соседней спальни просачивается сквозь тонкую щель между штор, прочерчивая линию передо мной, будто создавая белое препятствие на пути к двуспальной кровати с опущенным пологом. Я слышу шелест простыней и слабый скрип пружины матраса. Развязываю завязки на атласном халате, бросаю его под ноги и легко переступаю черту, на мгновение словно вспыхивая