Читать интересную книгу Второй день на царствии - Юрий Витальевич Яньшин

и маргинальной оппозиции. И, правда. Мыслимое ли это дело, чтобы человек, занесенный на вершину власти, сам признался в том, что не чист на руку?! Да, николи такого не случалось. Испокон веку повелось на Руси, что каждая вновь пришедшая власть начинала дела с того, что во всех нынешних бедах и неудачах винила своих предшественников. Этот же, ненормальный, мало того, что сам признается в грехах, так еще и обещает сподвигнуть к этому спорному, со всех сторон, поступку, всех своих соратников. Куда мир катится?! Не к добру все это! Не к добру!

Так, или приблизительно так рассуждало большинство обывателей от Калининграда до Находки. Но те, кто имел счастье (или несчастье) проживать в поселке Белушья имели свою точку зрения на данный вопрос. Они, пожалуй, как никто другой, напрямую зависели от политического климата, царившего на вершинах государственной власти. Сложилась довольно парадоксальная ситуация. Чем напряженней была обстановка вокруг России, тем вольготнее чувствовали себя обитатели Белушьей и все те, кто был связан с ней. А все потому, что 90 % ее жителей напрямую зависели от финансирования ВПК, а остальные имели зависимость опосредованную. И не удивительно, что те несколько часов между известием о московском теракте и выступлении по телевидению генерала Афанасьева прошли куда как более нервно, чем в каком либо другом уголке необъятной страны. Все опасались возвращения к власти пролиберальных, а значит откровенно компрадорских сил, в лице какого-нибудь Ведмедева или того хуже — Чайбуса со товарищи. Вот поэтому они и бегали из дома, в дом, делясь по большей части слухами, чем реальными новостями. Однако выступление генерала Афанасьева хоть и несколько успокоило обитателей поселка, но ясности в будущее страны и ее курсе не добавило. Какой дорогой пойдет Россия? Будут ли и дальше у власти оставаться военные или только на переходный период? Что будет с заявленными и разрекламированными поправками к Конституции? Каким видится общественный строй новым властям? И что на самом деле означают слова генерала о попытке второй раз войти в реку времени? Пищи для размышлений обывательскому разуму было хоть отбавляй. А вот информационных подсказчиков для формирования общественного настроения как раз и не было к вящей досаде большинства жителей. В связи с объявленным трауром, разом с телеэкранов страны пропали пропагандисты-аналитики вроде Воробьева, Шейкина, Коркина и прочих обладателей второго гражданства и заграничной недвижимости. Бежать — не представлялось возможным, ибо карантинные меры перекрыли все пути для отхода. А то, что новая власть в них не слишком-то и нуждается, они поняли сразу по окончании выступления главаря хунты, иначе бы, невзирая на траур, им разрешили бы петь свои старые песни, которые уже всем порядком поднадоели, мягко говоря. И хотя они нет-нет, да говорили правду, доверия им все равно не было, потому что вся страна знала, как и каким образом оплачиваются их услуги. Если бы у того же записного внесистемного оппозиционера Анального хватило бы денег для их перекупки, то без сомнения, они пели бы совсем иные песни. Поэтому они сидели тихо по домам и ждали, когда за ними придут: не то с наручниками, не то с чемоданом наличных. Никто ничего не мог толком разъяснить, поэтому все находились словно в подвешенном состоянии.

Когда Афанасьев начал зачитывать свое обращение к народу, генерал Иванов со всеми сопровождающими его из Москвы лицами в мрачном сосредоточении обедал в гарнизонной столовой, ожидая результатов экспертизы объекта, выловленного накануне из воды. Гарнизонная столовая, по потребности — ресторан, кафе и зал для проведения свадебных торжеств или ритуальных мероприятий, была гордостью Митрича. Хоть и одноэтажное, но очень просторное и светлое помещение, со всегда чисто прибранными столами, разнообразным меню и приветливыми официантками из числа вольнонаемных, радовало глаз, ранее непривыкших к комфорту местных обитателей. Главной ее отличительной особенностью от подобных заведений казенного общепита было отсутствие граненых стаканов, оставшихся еще с советских времен, гнутых алюминиевых вилок, да толстых и неопрятных теток, стоящих на раздаче и хамящих налево и направо. В такую столовую, в которой сейчас сидел и ковырялся в шницеле Иванов, не стыдно было бы пригласить и самого президента. Мрачности обеда добавлял, по чьей-то злой иронии и показ по каналу «Россия» уже традиционного для чрезвычайных ситуаций «Лебединого озера», трансляция которого осуществлялась из громадного плазменного экрана, подвешенного почти у самого потолка. На других каналах, включая и Первый, шли передачи, записанные накануне, а потому никак не добавляли информационности. Будто кто-то нарочно убрал из сетки вещания все передачи политической направленности. Новостной блок, повторяемый ежечасно уже набил оскомину своими повторами утренней трагедии. Кто-то из доброхотов, пытался было переключиться с балета на что-то более содержательное, но генерал только тряс головой, решительно возражая, потому что он всем своим многоопытным седалищем чувствовал, что этого делать, никак не следует. Так бы и закончился обед под аккомпанемент финального крещендо, если бы балет внезапно не прервался текстовой заставкой, призывавшей прослушать «важное сообщение». Аппетита у Иванова и до этого не было, а сейчас он вообще забыл о том, что шницель с гарниром безнадежно остывают. На голубом глазу телеэкрана он с глухой обреченностью готов был увидеть кого угодно, вплоть до мэра Москвы Себейкина по кличке «Оленевод», влияние которого на внутреннюю обстановку в стране постоянно росло. Но то, что с обращением к народу выступит Начальник Генерального штаба — личность насколько было известно самому Иванову, крайне аполитичная, он и представить себе был не в силах. Все, кто в это время находился в зале столовой, начиная от московского генерала со всей своей немалой свитой и кончая посудомойками, высунувшимися из кухни, замерли, ловя каждое слово своего будущего, а в этом не было никаких сомнений, правителя. И если в начале выступления лица у присутствующих имели одинаковое выражение — смесь скорби и озадаченности, то уже к концу наметился явный разлад в выражениях лиц. Меньшая часть присутствующих, среди которых превалировало число гражданских и вольнонаемных, так и застыла с недоумением и растерянностью, ибо плохо представляла себе свое существование в рамках «военного режима», а все говорило, как раз за данную форму правления. У большей же части людей, слушавших обращение, состоящей в основном из военных, наоборот выражение растерянности медленно, но верно уступало заинтересованности и проблескам робкой надежды. Эту группу, без сомнения возглавлял сам генерал Иванов. Он уже не ковырялся вяло в своей тарелке, а сидел, вольно откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, и его лицо, до сих пор носившее отпечаток угрюмой сосредоточенности, явно начинало оттаивать и принимать благообразные черты.