в хмурый безветренный день. Несмотря на то, что Жолибож довольно дорогой район, Любиции нравится в нём обилие зелёных аллей и старинный костел Младенца Иисуса почти напротив её дома. Временами здесь слишком людно, но во дворах и в стороне от туристских троп можно чувствовать себя вполне уединённо.
Нагруженная чемоданом и кофром женщина поднимается на свой шестой этаж. Любиции тридцать пять лет, у неё чуть вздёрнутый носик, высокий чистый лоб с взбалмошной чёлкой и зеленоватые глаза. В последнее время пани Дольская начала полнеть из-за пристрастия к клёцкам и вареникам, и считает, что её портит отяжелевшая нижняя челюсть с наметившимся вторым подбородком. На плечи Дольской наброшен серый шерстяной кардиган, бёдра обтянуты простыми синими джинсами, волнистые русые волосы по-дорожному туго заколоты в хвост, чтобы не мешались. У неё натренированные скулы и разработанные, крупные губы духовой музыкантши, привыкшие властно держать мундштук.
Отперев дверь, Любиция с порога чует в доме некий посторонний запах, задумчиво кривит блестящий от помады рот, но она чересчур устала, чтобы делать выводы. Кофр и чемодан с грязным бельём отправляются за вешалку. В доме после отъезда остался жуткий бардак, впрочем, Дольская легко относится к таким вещам, на генеральную уборку она сподвигается только перед визитом любовника Юзека. Иногда Юзек сам наводит у неё порядок, хоть какая-то польза от чужого женатого мужчины.
– О-о, что за несуразный день! – бубнит Дольская, скидывая туфли. – Меня укачало, мне срочно надо выпить за эти сорванные курвинские гастроли.
Арендованная квартира Любиции состоит из кухни, спальни и студии. Санузел совмещён, вентиляция там работает неважно. На столике, диване, на полу – всюду раскиданы нотные папки, блузки, чулки, початые упаковки таблеток. Возле зеркала Любиция находит полбутылки выдохшегося пива и небрежно отпивает из горлышка. Свинцовое небо за окном нанизано на шпиль костела. Под ногами хрустят рассыпанные запасные мундштуки к трубе, катаются женские тампоны.
– Прибираться – потом! – Любиция отшвыривает в сторону кардиган, стягивает через голову чёрную водолазку. – Сперва принять ванну, хорошенько выпить и выспаться! Но чем здесь всё-таки пахнет? Кофе? Или духами? Или что-то испортилось в холодильнике? Нет, о чём это я? Там почти пусто.
Освободив ноги из джинсов, Дольская остаётся в розовом комплекте – трусики и бюстгалтер из спандекса – и чёрных лайкровых колготках, поддетых под джинсы для тепла. Любиция недовольно морщится, когда запах интимных мест ударяет в её чувствительный нос. Четыре часа езды в автобусе не прошли даром. Водитель Матеуш кочегарил печку как сумасшедший. После долгой душной поездки в джинсах, клейком капроне и тесных трусиках Любиции кажется, что между ног у неё попахивает то ли тухлой рыбой, то ли квашеной капустой. Несмотря на домашний бедлам, в вопросах личной гигиены трубачка Дольская крайне щепетильна. Всё немедленно в стирку!
Но в квартире отчётливо витает что-то чужое. Дольская отставляет пиво, втягивает застоявшийся воздух ноздрями. Чёрные колготки настолько туго облегают её бёдра, что кажется, их заполнили телом под высоким давлением, как кислородные баллоны. Возможно, она слышит слабый аромат табака, масла и неизвестного лосьона? Лосьон не похож на запах Юзека, тот пользуется «Тьеррой», которую Любиция недавно ему подарила.
– Здесь надо всего-навсего проветрить, мне уже мерещится с дороги, – бормочет Дольская.
Приоткрыв створку окна, она массирует себя под вспотевшей грудью, ощущая влагу в изнанке розового лифчика, и направляется в ванную, на ходу нащупывая застёжку.
Любиция уже предвкушает избавление от пропотевшего белья и жмущих в паху капроновых колготок, как дверь ванной вдруг распахивается сама и кто-то хватает её за горло. Больше Любиция ничего не помнит – на голову ей опускается банное полотенце, снятое с крючка.
***
Первое, что видит очнувшаяся Любиция – это темнота. Глаза Дольской завязаны несвежим нейлоновым чулком: похоже, злоумышленник распотрошил содержимое бельевой корзины в ванной. Любиция стоит на коленях лицом в угол, просунутая до пояса сквозь спинку стула, уложена грудью на сиденье и крепко-накрепко примотана к нему чёрным скотчем. Руки за спиной смотаны в запястьях и локтях, вздёрнуты как колодезный журавль и привязаны к верхушке высокой спинки, не позволяя Любиции выпрямиться. Голова Любиции неудобно откинута назад за волосы, хвост обвязан бечевой и тоже притянут к спинке стула.
Ноги женщины раздвинуты, колени и бёдра притянуты к задним ножкам, щиколотки скрещены и связаны между собой липкой лентой. Из-за перетяжек массивные икры Любиции походят на две увесистых гантели. Край сиденья впивается женщине в брюшину, позвоночник ноет от неестественной позы.
– Вы знаете, меня трудно чем-либо удивить, но в таком виде на стуле я ещё не сидела!
Эти слова связанная Любиция произносит про себя. Её второе ощущение – в рот ей затолкан кляп, причём это кляп из её собственных трусиков, подобранных с пола. Запах своих половых желез и ферментов Любиция ни с чем не спутает. Сам факт, что она держит во рту свои грязные трусики, приводит её в бешенство. Пытаясь избавиться от затычки, Дольская быстро-быстро работает мускулистым языком духовика. Дикие усилия увенчиваются успехом: скомканный сырой лоскут кружев и шёлка вскоре выпадывает из её губ, раскрывшись в воздухе словно цветок. Скосив глаза, Дольская видит из-под повязки, что это её алые трусики, которые она перед отъездом не донесла до стиральной машины.
Дева пресвятая, что происходит? Зачем её связали и заткнули рот? Кто это был? Как он сюда попал, ведь дверь была заперта? Любиция сама её только что открывала. Запасной ключ только у любовника Юзека, но бить её по голове и привязывать на карачках к стулу вовсе не в духе порядочного пана Юзефа Кружельского.
– Юзек? – на всякий случай окликает Любиция. – Юзек, выходи, бросай эти шуточки! Зачем ты скрутил меня?
Заслышав голос, снайпер резко поворачивается к пленнице, смотрит на аппетитный полный зад, рассечённый посередине верёвкой и втиснутый в спинку стула. Сверху из-за спинки торчат кисти рук, обмотанные чёрной плёнкой. Ягодицы женщины кажутся огромными, как печатный станок, затянутый розовой кисеёй трусиков. Очертания плавок напоминают след, оставленный раскалённым утюгом – треугольное острие с округлыми боками. Подрагивают мышцы связанных икр в чёрных колготках и чёрном скотче.
На полу перед жертвой алеет кружевная тряпочка. Проклятье, она выплюнула трусики! Почему он для страховки не заклеил ей скотчем заткнутый рот? Неужели теряет профессиональную сноровку?
– Юзек? – снова стонет Любиция. – Кто тут затаился, курва вас возьми? Мне больно! Отпустите меня!
Сзади она слышит крадущуюся поступь. Поступь ей совсем не нравится.
– Молчать! – говорит сзади глухой голос. Он, несомненно, мужской, но принадлежит не Юзефу Кружельскому. – Ещё один вопль, пани Дольская – и я перережу вам глотку.