Маршал Жуков предупредил, чтобы я держал телефонную трубку около уха, так как он будет докладывать в Москву. Возможно, будут вопросы или потребуются разъяснения.
Через минуту он задает мне вопрос:
— Когда Гитлер покончил жизнь самоубийством?
Спрашиваю об этом Кребса вторично, поскольку в первый раз он ошибся механически, а возможно, и умышленно. Спрашиваю и смотрю на часы, которые показывают 4 часа 27 минут Первого мая. Кребс понял свою ошибку и сейчас же уточнил:
— Вчера, 30 апреля в 15 часов 50 минут.
Передаю это Жукову, а он — в Москву.
Через минуту в телефоне слышится:
— Спросите Кребса, что они хотят — сложить оружие и капитулировать или заниматься переговорами о мире?
Я спрашиваю Кребса в упор:
— Идет ли речь о капитуляции и уполномочены ли вы ее осуществить?
— Нет, есть другие возможности.
— Какие?
— Разрешите и помогите нам собрать новое правительство, которое назначил Гитлер в своем завещании, и оно решит это в вашу пользу...
Ну, думаю, хитер, второй раз повторяет одно и то же — излюбленный прием дипломатов добиваться цели настойчивым повторением одних и тех же мыслей в разных вариантах.
— Нам понятно, что хочет ваше новое правительство, — заметил я, — тем более нам известна попытка ваших друзей Гиммлера и Геринга прозондировать почву у наших союзников. Разве вы об этом не знаете?
Кребс насторожился, видимо, мой вопрос был для него неожиданным, он смутился, начал шарить в боковом кармане мундира и достал карандаш, который ему был совершенно не нужен.
— Я являюсь уполномоченным законного правительства, которое сформировано по завещанию Гитлера. Может появиться новое правительство на юге, но оно будет незаконным. Пока правительство есть только в Берлине, оно законное, и мы просим перемирия, чтобы собраться всем членам правительства, обсудить положение и заключить выгодный для вас и для нас мир.
— Вопрос о перемирии или мире, — подчеркнул я, — может решаться только на основе полной капитуляции. Таково решение наше и наших союзников, и вам не удастся посеять рознь в этом едином фронте антигитлеровской коалиции никакими разговорами и обещаниями.
По лицу Кребса пробегает дрожь, шрам на его щеке порозовел. Сдерживая себя, Кребс проговаривается:
— Мы думаем, что СССР будет считаться с новым законным немецким правительством. От этого выгадаете только вы.
Заявив ему, что у нас одно условие — безоговорочная капитуляция, я вышел в соседнюю комнату позвонить командующему фронтом.
В докладе маршалу Жукову я изложил по телефону свои соображения:
— Кребс пришел не для переговоров о капитуляции, а, по-видимому, выяснить обстановку и наше настроение — не пойдем ли мы на сепаратные переговоры с новым правительством; сил у них для дальнейшей борьбы нет; Геббельс и Борман перед полным крахом решились на последний ход — завязать переговоры с нашим правительством, они ищут всякие лазейки и трещины между нами и союзниками, чтобы посеять недоверие. Кребс явно тянет с ответами на вопросы, он хочет выиграть время, так как наши войска ночью и сейчас продолжают наступление, кроме участка, где перешел Кребс.
Маршал Жуков задал несколько вопросов и предупредил, что он сейчас обо всем доложит в Москву и приказал ждать указаний.
Возвращаюсь после переговоров с маршалом Жуковым и обращаюсь к Кребсу:
— В завещании Гитлера ясно говорится о том, что он создает правительство из людей, «которые будут проводить войну всеми средствами». Не лучше ли вам прежде согласиться сначала кончить войну, а потом начать переговоры?
Кребс что-то раздумывает:
— Ответ может дать мое правительство, а не я...
За окном грохот орудий. На улице уже светло, день Первого мая начинается в Берлине очень своеобразно для нас. Мы не спали всю ночь, ведем переговоры, но пока без пользы. Москва приказала ждать ответа, часто запрашивает и уточняет детали переговоров. Из штаба фронта срочно потребовали прислать документы, принесенные Кребсом. С документами в штаб фронта посылаю полковника Толконюка — начальника оперативного отдела армии.
Меня снова зовут к телефону. Маршал Жуков сообщает, что ко мне послан его заместитель, генерал армии Соколовский. Просит уточнить о Гиммлере, где Риббентроп, кто начальник генерального штаба, где труп Гитлера?
Я отвечаю то, что узнал из разговоров с Кребсом, но последний не особенно разговорчив. Это же предсмертная дипломатия, которую ведет Кребс. Его положение и задача не из легких. Он знает, уговорить нас, чтобы мы поверили Геббельсу, Борману и ему, почти невозможно. Но его послали за этим, и он упорно добивается своего. Мы, ведя переговоры, можем сами решить только один вопрос — принять капитуляцию и больше ничего, но вынуждены ждать ответа Москвы.
Уточняю вопросы с Кребсом, поднимаю трубку, вызываю маршала Жукова и докладываю:
— Верховный главнокомандующий гросс-адмирал Дениц находится в Мекленбурге, там же рядом и Гиммлер, которого Геббельс считает предателем. Герман Геринг якобы больной, на юге. В Берлине только Геббельс, Борман, Кребс и труп Гитлера.
Приехал генерал Соколовский. Я докладываю ему о самоубийстве Гитлера, о завещании, о Денице, Бормане, Гиммлере — одним словом, все, что удалось выяснить во время продолжительных и столь нудных переговоров с Кребсом.
Выслушав меня, Соколовский сам начинает задавать вопросы Кребсу, которые уже были заданы ему мною.
Соколовский требует капитуляции и прекращения напрасного кровопролития. Кребс настаивает на признании нового правительства во главе с Деницем, перемирии и переговорах с Советским правительством.
Конечно, эти переговоры ни к чему не приводят. Кребс просит послать полковника фон Дуфвинга к Геббельсу и установить телефонную связь с рейхсканцелярией.
Соколовский после доклада по телефону маршалу Жукову разрешает послать в рейхсканцелярию полковника фон Дуфвинга за получением указания и дать связь через фронт в рейхсканцелярию.
Время 10 часов 40 минут. Мы все измучены. Идем завтракать. Началась наша артиллерийская подготовка... Пролетели самолеты. Кребс нервничает. Бой идет по всему фронту, кроме участка, где тянут связь к Геббельсу.
После завтрака возвращаемся в зал. Докладывают, что связь с имперской канцелярией работает. Кребс приободрился, берет телефонную трубку, начинает говорить с Геббельсом. Подчеркивает пункт: по радио будет объявлено о предательстве Гиммлера. Геббельс требует возвращения генерала Кребса и тогда лично все с ним обсудит. Мы даем согласие на возвращение Кребса.
Кребс вслух читает свою запись наших условий.
1. Капитуляция Берлина.
2. Всем капитулирующим, сдать оружие.
3. Офицерам и солдатам, на общих основаниях, сохраняется жизнь.
4. Раненым обеспечивается помощь.
5. Предоставляется возможность переговоров с союзниками по радио.
13 часов 08 минут. Кребс ушел. Парламентер от руководства «третьего рейха» не согласился на капитуляцию, не захотел приостановить разрушение Берлина и прекратить напрасные жертвы с той и другой стороны, включая мирное население Берлина.
Генерал Кребс, несомненно, лично убедился в нашей твердости, в нашем могуществе и в безвыходном положении своих войск. Из переговоров он понял, что ему ничего не добиться, и ушел, как говорят, несолоно хлебавши. Несомненно, это была последняя попытка добиться раскола между нами и союзниками.
Чтобы ускорить ход событий, мы дали команду усилить огонь. По этой команде со всех сторон загремели залпы «катюш» и полетели тысячи мин, снарядов разных калибров на правительственные кварталы, на имперскую канцелярию.
Результат этого мощного и хорошо подготовленного огня скоро сказался. Из дивизий и корпусов начали поступать донесения об успешных действиях войск.
На улицах бои еще ведутся, но уже с продолжительными паузами. Генерал армии В. Д. Соколовский не выдержал, пошел отдохнуть в соседний дом. Меня тоже валит с ног усталость.
Командир 28-го гвардейского стрелкового корпуса генерал А. И. Рыжов доложил, что его войска успешно развивают наступление на север, восстановлена огневая связь со 2-й гвардейской танковой армией С. И. Богданова.
Командир 74-й гвардейской стрелковой дивизии генерал Д. Е. Баканов обрадовал, что его гвардейцы полностью овладели Потсдамским вокзалом и ведут наступление через Бранденбургские ворота на рейхстаг.
Взят квартал 152 — гестапо. Уничтожено гнездо самых опаснейших гадюк. Взято много правительственных зданий. Кольцо наших войск сжимается.
Командующий артиллерией армии генерал Пожарский докладывает: приказал стрелять только прямой наводкой.
Поступают данные о добровольной сдаче в плен целых немецких подразделений.