Читать интересную книгу Теория айсберга - Кристофер Буикс

все дома сборные – из легких щитов. Чуть только подует ветер, по улице летят куски крыш. «Глянь-ка, дом Амзауи за окном пролетел! А теперь – Липски!» Наш квартал смотрит прямо на океан. Улицы через день заносит песком. Это мне как раз нравится больше всего: просыпаешься утром, а асфальта под песком не видно.

Как будто пляж захотел перебраться ко мне поближе.

От доктора Франкена я не сразу отправился домой. Мне необходима была передышка.

Дошел до мола, пару секунд постоял в нерешительности, потом двинулся к воде. Стояла жара, воздух был плотный и насыщенный солью. Над головой пронзительно вскрикнула чайка, ее крик врезался в мерный, спокойный шорох волн – ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш – для меня звучавший очень древней мелодией.

Трое занимались серфингом. Я видел доски, входившие в волны и выходившие из них так, словно были их продолжением, воплощением самого понятия движения и скорости. Одного из троих я узнал – Реми Мут из нашей школы. С ним была незнакомая девушка в цельном черном купальнике. Сидя на доске, она слушала Реми, который ей что-то рассказывал. Наверное, история была забавная, потому что девушка заливалась смехом и мотала головой. Я видел, как важничал этот придурок Мут.

Девушка казалась высокой. Ее длинные каштановые волосы были закручены в сложный узел, примерно как у принцессы Леи в фильме «Империя наносит ответный удар». У меня сердце защемило при виде того, как они веселятся и развлекаются. Я-то после несчастного случая в океан не входил.

Я немножко постоял, глядя на них. Волны при береговом ветре в три четверти были устойчивые, не разбивались слишком рано. Идеальные условия. Солнце дробилось в воде на тысячу бликов, и мне хотелось опустить туда голову, руки, окунуться всем телом. Может, я вышел бы из океана омытым, исцеленным от моих болезней? Прошло бы это дурацкое заикание, из-за которого, стоило мне открыть рот, я начинал выглядеть идиотом. Это было бы как новое крещение. Жизнь началась бы заново.

Реми Мут лег животом на доску. Взмахнул руками и поймал первую волну. Девушка последовала за ним. Он проделал пару основных фигур – поработал на публику.

Вынырнув, Мут посмотрел в сторону берега и встретился со мной глазами. Он был далеко, метрах в двадцати. Но мне почудилась в его взгляде вспыхнувшая на миг явная и безудержная радость.

В школе я был скорее одиночкой и, надо сказать, всерьез интересовался только серфингом. Если я мог проводить наедине с океаном по часу каждое утро до уроков и каждый вечер по дороге домой, до остального мне не было дела. Я не искал друзей. Не старался блеснуть на уроках. Не добивался признания. Некоторые, как Реми Мут, занимаются серфингом в компании или в клубах – не мой случай.

Если было невозможно кататься на доске – из-за болезни или темноты, – я читал. Вообще-то французский был единственным предметом, с которым я более или менее справлялся. Мадам Мушар, учившая меня с шестого класса, считала, что у меня «настоящее литературное чутье». Именно так она и написала однажды в справке за год. Я, кажется, не совсем понял, что это означает на самом деле.

Книги я большей частью брал в школьной библиотеке или у Адама. Не то чтобы мой брат запойно читал, но всё же у него на полке над кроватью стояли несколько томиков Стивена Кинга и пара детективов. Еще я там откопал помятого «Повелителя мух» и проглотил его за вечер.

Тем летом я читал чуть ли не целыми днями. Адам тогда готовился к отъезду. Он только что получил профессиональное свидетельство кровельщика-оцинковщика, и после нескольких недель испытательного срока одно небольшое предприятие в пригороде Бордо предложило ему работу. Он уложил вещи в рюкзак, а книги – в маленький чемодан. Единственное, что мне удалось спасти, спрятав в тайнике в своей комнате, – «Оно» Стивена Кинга, первый том, в мягкой обложке.

В масштабе моей скромной жизни отъезд Адама был большим событием. Во-первых, я уже не буду видеть по утрам его тупую физиономию. Во-вторых, я останусь один. Наедине с родителями.

И это меня не так уж радовало.

Когда я уходил с берега, Реми Мут снова сидел на доске и разговаривал с девушкой. Я прошел мимо киоска с мороженым и холодными напитками – кое-как сколоченной из досок лачуги с облезшей краской. Из радио на стойке неслась песня Beach Boys: «Everybody’s gone surfin’… Surfin’ USA![1]»

Огибая расставленные на песке пластиковые стулья, я наткнулся на Жипе, одного из руководителей городского клуба серфинга. На шее у него болталось ожерелье из акульих зубов, на руке – плетеный браслет. На самом деле его звали Тибо Фримар (да, я знаю, ничего общего с Жипе). Он шел, покачиваясь и перескакивая с ноги на ногу, словно танцевал под какую-то воображаемую музыку.

– Эй! – крикнул он мне, подцепляя слетевшую вьетнамку. – Как настроение, друг мой Ной?

– Н-неплохо, – безразличным тоном ответил я, протянув ему руку.

Он схватил ее за большой палец, приподнял, опустил, хлопнул ею по своей груди и, шумно выдохнув, отпустил.

– Сто лет тебя не видел.

Казалось, он жевал резинку, но я был почти уверен, что во рту у него ничего не было.

– Д-да, з-знаю. К-как-то так, школа, уроки, в-все дела. П-понимаешь?

Жипе покосился на меня так, будто я грязно выругался. Одет он был в широченную майку с гавайским рисунком, на лице – десятидневная щетина. Я не знал, сколько ему лет; под тридцать, должно быть. Он спросил, намерен ли я воспользоваться летом для того, чтобы снова встать на доску (или, как он это называл, «пощекотать волну»), и я неопределенно помотал головой.

– Т-там видно б-будет. Смотря какая в-волна.

– Ты прав. – Он засмеялся. – В конце концов всегда решают волны. Да ты философ, честное слово. Ну, peace, man![2]

Он поднял указательный и средний пальцы так, чтобы получилось V. Я лениво сделал то же самое…

– Ага. P‑peace.

…и пошел в другую сторону.

На самом деле я прекрасно знал, что больше никогда не буду заниматься серфингом. После того случая я панически боялся океана. Посттравматическая фобия – вот как это называлось. Моя доска пылилась на стене родительского гаража, над их «Рено-17», и я старался на нее не смотреть, – как будто она приносила несчастье или что-то в этом роде.

«Не пройдет и года, как ты снова станешь повелителем волн!» – пообещал доктор Франкен. Но я не поверил. Как бы там ни было, желание у меня пропало.

Я продолжал