Читать интересную книгу Счастливица - Сергей Сергеев-Ценский

Старуха сорвала несколько штук грибов, но, не зная, куда девать их, положила кверху ножками на одну из скамеек около затянутого хвощом и кувшинками озерца, посреди которого был островок с самыми разномастными деревьями - от пихты до дуба и орешника, на верхушке которого сидел молодой с яркой восковицей подорлик. Островок был неприступен, - мостика к нему не было, по краям густо зарос чилигой, а в озерце, как раз на его середине, где вода была чиста от водорослей, столпились плотной стаей небольшие голавлики, или красноперки. Они не двигались, вода была сильно нагрета солнцем, - они стояли и грелись... Ими долго любовалась старуха. Также любовалась она потом и бойкой речкой в двадцати шагах от озерца, по которой плыли - это было заметно - с немалой скоростью сухие камышинки и желтые ветловые листья, плыли туда, где из-за темных ольх вздымалась красная труба ниточной фабрики.

Влево от старухи виднелась серая деревянная лестница в несколько ступеней, ведущая к широкому помосту - пристани; там около лодок возились аспиранты, выкачивали из них воду жестянками от консервов. Лодки были веселого жаркого красного цвета, но старуха хозяйственно думала, что нужно бы их починить, чтобы они не текли, кататься же в какой-нибудь из них по этой речке ей не хотелось. Все деревья другого берега: и ольха, и откуда-то взявшийся молодой вяз, и раскидистая старая желтокорая сосна с облезлой, скупой на иглы макушкой - все они очень прилежно были разрисованы в воде, даже ярче они там казались. Старуха не видела этого целый год - зеленых лугов, речки и таких ярких деревьев в воде, она стояла внимательная и важно-неподвижная, когда сзади ее раздался насмешливый и по-стариковски хриповатый, знакомый уже ей по сегодняшнему обеду голос:

- Так вы решительно не хотите сидеть на тринадцатом месте за столом жизни?

Доктор Вознесенский стоял от нее в нескольких шагах. Он уже переоделся из стеснительного черного пиджака в просторную белую длинную толстовку... Весь он был теперь белый: и рубаха, и брюки, и борода, и белые веселые глазки в припухших веках.

- А кто же меня может заставить? - несколько даже вызывающе и совсем не на вопрос ответила старуха, только скользнув взглядом по докторской лысине и снова отвернувшись к реке.

- Гм... Предположим даже, что это место грозило бы вам смертью, - еще веселее стал доктор, подступая к ней ближе. - Мне кажется, что мы с вами должны уже смело глядеть в глаза смерти... Вам сколько лет, если не секрет это?

Высокая старуха не посмотрела на него и теперь, но ответила, помолчав немного:

- Мне в июле исполнилось семьдесят пять.

Была даже как будто какая-то кокетливость в тоне, каким она это сказала, и в том, как костлявой, желтой рукой поправила она при этом свою ковровую шаль у прямоугольно обрезанного подбородка.

- Лета-a, конечно, вполне почтенные, да-а... - протянул доктор. - Мне до ваших лет жить еще долго - целых трина-дцать лет!.. Да, вот опять тоже тринадцать - зловещее число!..

- Вы до моих лет и не доживете, - сказала старуха уверенно.

- Долго это, да, - быстро согласился доктор. - Ни в коем случае не доживу... Пройдемся дальше, что же вы так упорно стали на одном месте!

- Как это упорно? - важно оглянулась старуха.

- Ну, упористо, если это вам больше нравится... В наши с вами годы это вредно... Нам побольше двигаться надо, кровь разгонять... Я вот на днях одного старика в Лубянском проезде видел, нищего, с табличкой: "Защитник Севастополя. Родился в тысяча восемьсот тридцатом году"... Не угодно ли вам, - до ста лет дожил: вот это номер!.. А почему? Двигался много: пятьдесят лет уже побирается... "Меня, говорит, как волка, ноги кормят"... А кабы он на одном месте стоял да какой-нибудь несчастной речонкой упивался, не дожил бы он до ста лет, поверьте представителю медицины!

Вознесенский говорил это, уже стоя с нею рядом и снизу вверх поглядывая на нее игриво, но старуха обиделась почему-то; она сказала строго:

- Шли бы вы себе с дамами болтать! - повернулась и пошла вправо, в сторону купальни, а доктор долго и сосредоточенно следил, как она переставляет свои длинные и негнущиеся ноги, старательно обходя кочки.

Полосатый кружевной чепчик и ковровая шаль придавали ей сзади что-то восточное, даже, пожалуй, библейское, так что она, казалось доктору, даже и не шла, а шествовала к какой-то высокой цели, полная торжественности. От долгого созерцания этого шествия доктору захотелось вдруг взбрыкнуть на месте, как это делают ребятишки, и помчаться прочь с неистовым гиканьем, но бегать он уже давно не мог из-за одышки. Мелкими шажками прошел он до того места поляны, откуда был виден весь украшенный замысловатой резьбою калужско-мавританского стиля двухэтажный дом отдыха, когда-то, во время мировой войны, построенный шало разбогатевшим биржевым маклером с нерусской фамилией. Дом был выкрашен в фисташково-белое, окружен раскидистой террасой с занавесками из парусины от солнца; душистый табак и душистый горошек в зеленое и цветное окутывал его фундамент. Широкие окна всюду в нем были открыты.

Доктор был уже в этом доме отдыха раньше - в прошлом и позапрошлом годах. Он достал кошелек, посмотрел, сколько в нем было денег, поерошил бороду, потом теми же мелкими, но уже не беспредметными шажками обогнул дом, вышел во въездные ворота и мимо соснового бора, с одной стороны, и березовой рощи - с другой, широкой многоколейной дорогой с зелененькой веселой травкой между колеями прошел на фабричную слободку, где - он знал - была довольно приличная пивная и к пиву, как и полагается, подавались соленые сухарные крошки и соленый горох.

Старуха же мимо купальни, вдоль берега прихотливо расписанной по поверхности речки шла и шла в глубь березовой рощи. Увидела, как из самой середины какого-то сгнившего и зеленым мохом обросшего пенька тянется молоденькая, от семечка, розовенькая березка, и долго стояла, так и этак нагибая ее рукой. Услышала, как стучит где-то вверху дятел, и долго искала его глазами, пока тот не пролетел мимо нее своим небойким, ныряющим полетом.

Дошла до стада; сытые, почти все красной масти, одна в одну, коровы паслись на поляне, а пастух, малый неудалого вида, разводил костер из сучьев.

Старуха подошла, пожевала губами, поглядела на малого, на костер...

- Зря ты, - сказала, - дрова жгешь...

- Разве это называется дрова? - спросил малый, сдвинув со лба шапку, чтобы не мешала глядеть на старуху: он был совсем малорослый.

- В Москве бы зимой кому-нибудь пригодились... А коровы у тебя хорошие...

- Меньше, как на семнадцать литров, нету...

- А чьи же они такие?

- Рабочих с фабрики... чьи!..

- Небось, помоями кормят?..

- Да ведь и помои, конечно, дают, а как же?.. - и добавил не в тон: - Я недавно белку чуть кирпичом не сшиб... Право слово... вон на том дереве...

- Белки разве бывают тут?

- А что же?.. А лисица каждое утро к речке приходит... И два лисенка с ней тоже...

На любопытствующую старуху малый смотрел снисходительно, деятельно сооружая костер. Он был щедро всконопачен и курнос. Кумачовая рубаха его была неотмываемо грязна. Старуха же безбоязненно вошла в середину стада и приглядывалась ко всем этим добродушно щипавшим грузным животным с отвисшими чуть не до земли выменами так пристально, как будто хотела купить из них дюжину и отбирала самых молочных. И коровы уже продвинулись от нее дальше, а она все стояла и разглядывала их всесторонне, вдыхая их запах, густой и теплый.

Сладившие с течью лодок аспиранты проплывали мимо, ненужно сильно волнуя и пеня воду. Скромно прислонясь к березе, старуха и эти неожиданные новые яркие пятна на реке вбирала глазами жадно. И молодые, звонкие голоса ей нравились. А когда стали пересаживаться гребцы и рулевые, она даже зажмурилась, - вдруг перевернут лодку, долго ли?.. Долгополову заметила на передней лодке: гребла она красиво и сильно, совсем не откачиваясь назад, действуя одними только мускулами рук. Старуха была дальнозорка и именно здесь, на реке, разглядела, чего не видела за обедом, что черные волосы Долгополовой подернуты равномерной сединой.

По тропинкам, протоптанным коровами, старуха прошла потом от реки к дороге через весь березовый лесок. Нашла гнездо волнушек и два подорешника и положила их на свежий пень, чтобы сразу кинулись в глаза тем, кто придет сюда за грибами завтра утром или еще сегодня. Кружевные березы уже начинали сбрасывать золотые листья, но очень тихо было в бору и сухо, и старухе казалось, что все кругом, даже жужжанье комаров, имело свой запах.

Въездные ворота, из которых вышел на слободку доктор, она обошла стороною: нужно было пройти и в сосновый бор, - старуха твердо знала о нем, что дышать им даже гораздо полезнее, чем березовым лесом, и в нем ей сразу стало еще легче и еще свободнее. Между маститых молодые елочки колюче торчали повсеместно. Среди них, отгибая их ветки, старуха проходила, уже не высматривая грибов: она только дышала как могла глубже.