вина.
Он молча вздохнул и снова посмотрел на море. Слева солнечный диск уже коснулся морской поверхности; справа у берега стояла длинная цепочка вернувшихся с промысла рыбачьих лодок.
Чайки все еще никак не могли угомониться.
Далеко за волноломами в море виднелась одинокая лодка. Ее хозяин, по-видимому, решил забросить в последний раз до темноты сеть.
«Интересно, как там сейчас, на той лодке, что там происходит?» — подумал Голикс.
— Вон он опять куда-то улетел, — сказал Якс, кивком показывая на приятеля, и в его голосе послышалась дружелюбная усмешка.
Каково это быть рыбаком — забрасывать сеть, вытягивать рыбу, плыть по никогда не прекращающимся волнам?
— По-моему, он такой смышленый.
«Цира, — наконец сообразил он, — это Цира. Ее голос всегда с легкой хрипотцой. У Саны он более певучий».
Она считает его смышленым.
Он закатил глаза. «Мне как-то не хочется, чтобы меня считали смышленым. Смышлеными бывают щенки и котята. Или младшие братья. Впрочем, я хочу быть…»
— Он не смышленый, а ужасно невоспитанный, — возразила Сана совсем пьяным голосом.
— Нет, почему же? — возразил Голикс, не поворачивая головы. — Меня просто интересует все на свете. Я очень любопытный. И одна из вещей, которые мне хотелось бы узнать, — что происходит с царицей праздника, когда все заканчивается.
Никто не ответил.
Солнце бросило последнюю полоску огня на поверхность моря, и она упала на одинокую рыбацкую лодку, превратив ее в призрачный силуэт, вырисовывающийся на фоне потемневшего неба.
— Они сразу же уезжают в большие города, например в Афины, — наконец предположил Якс не очень уверенным тоном. — Ведь такие важные птицы, как они, не желают торчать на одном месте слишком долго. Они хотят посмотреть весь мир.
— Почему? Здесь ведь так красиво. Просто… совершенство.
— Ты говоришь, как настоящий селянин, — скучным голосом сказала Сана.
Голикс не повернул к ней головы и ничего не ответил. К тому же он не считал себя селянином. Верно, он вырос в семье людей, работавших на земле, однако в нем рано проявился талант дрессировщика животных, особенно коней. Именно этим он теперь и занимался и именно поэтому его нанял старший конюх — помогать с дрессировкой лошадей, предназначенных для праздника.
Теперь он внезапно понял, почему хозяин и хозяйка близнецов проводят в последние дни так много времени в помещении ареопага — городского совета старейшин, — они хотят, чтобы одна из их служанок стала царицей лета. Честь, которую принесет их дому такое назначение, трудно даже предоставить.
«Знаешь, Голикс, — подумал он, — иногда ты бываешь совершенно тупым. Полнейшим идиотом».
— Послушай, — сказал Сане Якс, — если ты будешь вот такой, нам не удастся повеселиться.
— Он прав. — Цира решила для разнообразия занять чью-то сторону.
Голикс услышал, как Сана что-то забормотала извиняющимся тоном, но не обернулся. Загораживаясь ладонью от последнего яркого луча солнца, он глядел на рыбацкую лодку.
Несмотря на большое расстояние, он начинал понимать, что там происходит что-то неладное.
— Эй, — негромко произнес он.
Море было спокойным, однако маленькое суденышко стало вдруг тревожно раскачиваться.
— Хватит тебе лакать вино, — в шутку заныла Цира и вцепилась в бурдюк. — Отдай его друзьям.
— Я не лакаю, я… пробую, — возразил Якс.
— Ты совсем пьяный, — с отвращением в голосе заявила Сана. И тут же икнула.
Цира захихикала. И тоже икнула.
— Эй, — сказал Голикс погромче.
— Не волнуйтесь, мои красавицы! — великодушным тоном воскликнул Якс. — Вина еще много, его хватит на всех. — Он рыгнул и застонал.
— Отвратительно, — заявила Цира.
— Ужасно, — подтвердила Сана.
Наступили сумерки, однако Голикс, прищурясь и наклонившись вперед, мог бы поклясться, что разглядел в темноте нечто такое, что нельзя назвать частью лодки.
— Эй!
— Что еще? — недовольно проворчала Сана.
Он повернулся к ним и показал рукой на море:
— Глядите!
Цире, казалось, передалась его тревога. Она быстро подползла к нему и коснулась его плечом.
— Что такое, Голикс?
— Вон там, в море, — сказал он. — Видишь?
Загораживаясь рукой от поднявшегося ветра, она вгляделась в темное море и покачала головой:
— Я ничего не вижу.
Голикс медленно опустил руку.
Она права.
Лодка пропала.
Какой получился момент! Он так долго мечтал об этом. Цира совсем близко от него, и ее пышные волосы ласково щекочут его щеку, их плечи касаются друг друга, а запах ее кожи… ах, что может быть слаще в целом свете…
Но лодка исчезла.
И что-то там было неладно.
Глава II
Дом Алкмены
Работы оставалось еще очень много, однако человек, сооружавший стену, особенно не торопился. Конечно, приятно будет ощущать себя в безопасности, когда стена встанет во весь свой рост, однако сейчас, пока он искал подходящий камень, тащил его к месту строительства, водружал на нужное место, он получал возможность оставаться наедине с собой, думать, ни на что не отвлекаясь, о том, что могло бы быть или еще может быть впереди.
Этот отрезок стены достигал ему пока что до бедер, и хотя его высота была явно недостаточной, лично его она вполне устраивала. Уже не нужно наклоняться до земли, а поднимать тяжелые камни пока еще не слишком трудно. И еще одно преимущество — если захочешь присесть, не нужно делать лишние движения.
Большой, довольно плоский камень лежал на широком основании, сохраняя шаткое равновесие, возле пустого места в кладке. Человек, строивший стену, закрыл один глаз и наклонил голову, прикидывая. Удостоверившись в своей правоте, он поднял над головой руку, взглянул на камень и затаил дыхание. Сосредоточился. Приподнялся на цыпочках и резким движением, быстрее молнии, ударил.
Ребро ладони резко столкнулось с твердой поверхностью. Искры брызнули в разные стороны, яркие даже при свете дня, и камень раскололся. Большой кусок аккуратно упал на предназначенное для него место; мелкие улетели к деревьям, росшим по другую сторону стены.
Человек удовлетворенно усмехнулся, поглядел по сторонам — не видел ли кто, — потом состроил гримасу, слегка ссутулил плечи, потер свободной рукой запястье и простонал:
— Проклятье, все-таки больно.
— А я слышала твои слова, — пропел женский голос.
«Прекрасно, — раздраженно подумал он, — замечательно».
— Извини, мать.
Из-за деревьев вышла женщина, держа под мышкой корзинку свежих цветов. Стройная и светловолосая, с первыми седыми прядями, которые становились заметны, лишь когда ее головы касался прямой солнечный луч. Ее лицо было слегка округлым и гладким, щеки раскраснелись, а на высоком лбу выступила легкая испарина.
— Знаешь, Геракл, ты мог бы использовать и молот, как все обычные люди, — упрекнула она его с улыбкой.
Геракл улыбнулся в ответ:
— Так мне неинтересно, потому что слишком просто.
Нагнувшись, он сунул руку в деревянную бадью с водой и вздохнул, преувеличенно подчеркнув свое