самый сильный аппетит у него, как и у всех, кто служил в солдатах, был всегда с утра. Кавалер приказал нести себе вина. Ничего, что утро.
Он так и пил. Сидел и пил вдвоем с Александром по прозванию Увалень, глядя, как девки носят и носят наверх тазы с горячей водой, полотенца, простыни…
– Ну что там? – спрашивал у них Волков время от времени, вертя в руке опустевший бокал.
– Рожает, господин, еще не разродилась, – отвечали девки одно и то же.
И тут одна из бегавших девок перегнулась через перила, крикнула:
– Господин, разрешилась графиня! У вас племянник!
«Племянник? Да-да, конечно, племянник! Кто же еще!»
Он так и сидел в нерешительности. А сверху, сквозь другие звуки, разговоры и шумы, донесся детский плач – обиженный, недовольный. Но никак не испуганный. Нет, совсем не испуганный.
– Спроси у монахини, можно мне его видеть? – наконец вымолвил Волков.
– Можно-можно, – говорила мать Амелия, спускаясь по лестнице. – Графиня сейчас спустится.
– Спустится? С ней все в порядке?
– А чего ей будет, кобылице-то. Видно, в вашу породу пошла: крепка, как и вы. Я таких крепких не видала за всю жизнь. Уже встала, слуг ругает.
И вправду, кавалер увидал, как по лестнице спускается девка дворовая, за ней Бригитт, а уже за ней сама Брунхильда. Идет осторожно, под ноги на ступеньки смотрит и несет в руках сверточек.
– За попом послали? – кричит монахиня.
– Ой, сейчас пошлю, – всполошилась Бригитт. – Эй, Анна, беги найди отца Семиона, он либо в церкви, либо в кабаке.
А с кухни выбежали все: и Мария, и мужики с конюшни. И Максимилиан приехал, и Увалень, и Ёган в грязных сапогах следит в чистой зале – все хотят видеть новорожденного.
А Брунхильда подходит к Волкову, показывает ему младенца. Волков замирает поначалу, а она и говорит, многозначительно глядя кавалеру в глаза:
– Вот, братец, кровь ваша.
– Дозвольте взять, – просит он, отводя глаза от нее и глядя на младенца.
Она передает ему мальчика, страшненького, темного лицом, кажется, едва живого. Он показался кавалеру очень легким.
– Мелок он. Невесом совсем, – заметил Волков.
Лучше бы такого он не говорил: глаза графини вспыхнули гневом, того и гляди кавалер схлопочет оплеуху сестринскую, как уже бывало некогда.
– Нет, – говорит монахиня, – совсем не мелок: то ваша порода, не Маленов. Малены невелики, а он велик. Как графиня родила его так легко – диву даюсь.
– Дайте сюда! – победным тоном требует Брунхильда после слов монахини.
Но Волков не отдает.
– Нет, еще подержу. – Бережно держа ребенка, он садится в кресло. – Ему надобно теперь и имя придумать.
– Все уже придумано и согласовано с домом Маленов, с семейной книгой, – говорит графиня. – В честь деда его первое имя будет Георг, в честь дяди, славного воина, – Иероним. Итак, сын мой будет зваться Георг Иероним Мален фон Грюнфельд.
– Георг Иероним Мален фон Грюнфельд, – повторил Волков, глядя на младенца. – Да, пусть так и будет. Пусть так и будет.
– Надеюсь, – негромко, но с претензией продолжала Брунхильда так, что, кажется, один Волков ее слышал, – имя это будет не пустое. Надеюсь, что к своему имени мой сын и поместье получит.
– Обязательно получит, – так же тихо уверил Волков. – Какой же он Грюнфельд, коли у него поместья не будет. – И, уже вставая из кресла, он поднял ребенка повыше и сказал громко: – В честь племянника моего – вина! Всем вина, слугам вина. Мария, госпожа Ланге, велите резать свиней и кур, хочу большой пир.
Он обещал Брунхильде, что «племянник» будет иметь свой удел. Но это был как раз тот случай, когда легко только обещать. На самом же деле, даже имея на руках брачный контракт и вдовий ценз, оформленные по всем правилам, для вступления во владение поместьем Грюнефельде нужно было согласие графа. Или хороший отряд солдат. Но Волкову не хотелось опять и опять решать все силой. Его и так не любили местные дворяне, это было ясно, усугублять эту нелюбовь очередной грубостью не стоит. Поэтому следующим утром кавалер позвал к себе Максимилиана.
– Возьмите с собой двух хороших людей, фон Клаузевица и еще кого-нибудь, и езжайте к графу в Малендорф. Скажите, что я прошу его о встрече. Хочу увидаться с ним на границе наших владений, в том месте, где в прошлый раз встречались для решения важного дела. Едете с визитом официальным, так что возьмите с собой малый флаг мой.
Максимилиан понимающе кивал.
– А согласится ли граф выслушать меня, примет ли?
– Думаю, что уже донесли ему, что я собираю солдат во Фринланде. Также думаю, что не захочет он увидать тех солдат под стенами своего Малендорфа. Поэтому примет и выслушает. Вы же говорите с ним без грубости, но с достоинством. Помните, вы под знаменем моим и представляете меня.
– Да, кавалер.
Не успел Максимилиан уехать, так наверху опять шум, опять ругань. Новоиспеченная мамаша бранила кормилицу за неопрятность и госпожу Ланге за жадность. Потом, шумная и раздраженная, спустилась на первый этаж и без обиняков заявила кавалеру:
– Мне надобны деньги. Платьев у меня новых нет, рубахи хуже, чем у черни, башмаки все так стары, что их даже прислуга не ворует. Дайте мне, братец, денег, хоть чуть-чуть. – Волков даже не успел спросить, сколько это «чуть-чуть» в талерах, как госпожа графиня уточнила: – Дайте хоть талеров триста.
«Чуть-чуть – это триста монет?!» Но спорить кавалер не стал – графиня путь прошла тяжелый, и отличный мальчик-крепыш дался ей нелегко. Единственное, он дал ей десять гульденов, что равнялось всего двумстам семидесяти – двумстам восьмидесяти талерам, в зависимости от курса у менял.
Брунхильда сразу схватила деньги цепкой рукой, уж в этом она совсем не поменялась, и тут же велела запрягать свою карету, сказав Волкову:
– Еще думаю себе служанку в городе нанять, местные ваши девки все дуры да деревенщины, мне они не подходят.
«Ну уж нет, обойдешься местными».
– Даже не думайте, я городских оплачивать не буду, найдите себе посмышленее из местных, – не согласился Волков.
Графиня лишь скривилась и, оставив чадо на монахиню и кормилицу, укатила в город за покупками.
В то же утро приехал Иоахим Гренер и был очень, очень рад услыхать от Волкова, что тот предлагает ему чин кавалерийского капитана и, соответственно, капитанское содержание и капитанскую долю в добыче, коли та будет.
– Друг мой, дорогой мой сосед, уже и не знаю, как вас благодарить.
– Полно вам, – отмахивался кавалер.
– Да как же «полно», когда сие честь для меня, истинное счастье – к старости получить такой чин от настоящего полковника его императорского величества. Кстати, дозвольте поздравить вас с