бывать, – напомнил ему капитан-лейтенант.
Впрочем, хоть и плох, скуден был ужин у жадного маршала, но зато за пивом они потихоньку перезнакомились со всеми офицерами. Особенно хорошо стало всем, когда сам фон Бок, извинившись, отправился спать. Тут уже стали господа вставать из-за стола, подходить, разговаривать, узнавать, где и с кем служили, под чьими знаменами бывали. Так до самой ночи и проговорили за пивом.
Утром, еще до рассвета, кавалер со всеми своими людьми уехал из Нойнсбурга. Готовиться, чтобы к первому мая сюда вернуться и привести с собой всех нанятых людей в полной для похода готовности, и чтобы все было согласно контракту. И ехал он, ни о чем не жалея. Черт с ним, с фон Боком и его неудовольствием. И мужиков с их загадочным командиром и его железной рукой он не боялся ни секунды. Главное, что дело это ему даст большую передышку в деньгах.
Да, золото было главным. Шестьсот золотых монет чистыми, которые Волков рассчитывал получить с дела, перевешивали все остальное.
И снова в Ланн он не заехал. Стоило бы проверить, как живет Агнес, да некогда ему было, торопился он домой. Там, в его доме, всякое могло без него случиться. Всякое. Вот не верил кавалер в благоразумие госпожи Ланге, а уж от Элеоноры Августы или от Брунхильды благоразумием так и вовсе не пахло, всегда от них лишь вздорностью, ретивостью да капризами несло. Поэтому он и торопился, боялся, что эти дуры в глупых своих раздорах «племянника» его не сберегут.
Но все было слава богу. Когда Волков уезжал, Бригитт провожала его с лицом недовольным, а тут выбежала на порог радостная, кланялась ему, щебетала что-то. У Элеоноры Августы заметно подрос живот. А вот графиня так сделалась в боках тоньше, платья стала носить по фигуре, и к ней снова стала возвращаться ее стать, что сводила с ума мужчин. Заметно похорошела Брунхильда за десять дней, что кавалера не было. Когда он пришел увидеть дитя, Брунхильда встала рядом.
– И как съездили? – спросила она тоном, который никак не назовешь добрым.
– Слава богу, – отвечал кавалер, бережно беря ребенка на руки.
– Что, воевать станете?
– А что ж делать, другого ремесла не знаю.
– А поместье для меня и для племянника когда добудете?
– Сделаю, – обещал он, не отрывая глаз от младенца. – Сейчас немного с солдатами разберусь и поеду поговорить с епископом, может, он что посоветует.
– С солдатами разберетесь? – Она вдруг вырвала у него младенца. – Я тут живу с этими двумя гарпиями да еще с этой монашкой кисломордой, что поучает меня вечно, живу хуже, чем при старом муже в Малендорфе, а он будет ждать да с солдатами разбираться.
– Угомонись ты, сказал же, займусь, а пока, может, дом тебе построю отдельный.
– Дом? – воскликнула Брунхильда. – Да у меня есть дом, с двумя десятками слуг, в моем поместье.
Она стала укладывать младенца в люльку.
– Чего ты бесишься? Сказал же, построю дом.
– Не надо мне дома, мне нужно мое поместье, – отвечала графиня, вся пылая от злости.
И была она так красива в это мгновение, что Волков схватил ее за плечи крепко, так, чтобы не вырвалась, и полез было целовать в губы. Да не захотела она, отворачивалась, шипела змеей:
– Не хочу я вас, подите прочь!
Да куда там, повалил он ее на кровать.
– Оставьте меня, не дозволяю я…
Но кавалер уже задирал подол, сгибал ей ноги, брал ее с удовольствием, наслаждаясь ее красивым телом.
После он лежал на кровати и смотрел, как она, подобрав юбки, шарфом вытирала у себя промеж ног и говорила ему уже без всякой злости:
– Деньги мне нужны. Уеду я.
– Сказал же тебе, дом построю. Хочешь, у реки построю, там красивые места есть. А как поместье добуду, так туда переедешь.
– Нет, – отвечала она, бросая шарф на пол и оправляя платье. – Жить тут я не стану, иначе грех на душу возьму, шалаву вашу рыжую прибью. Да и вам некогда мне имение добывать: все войны у вас да войны. Я сама добуду.
– Как? Кто тебе поможет?
Она встала в полный рост, подбоченилась, поглядела на него высокомерно, да еще ухмыльнулась.
– Да уж найдется кто.
– Да кто же? – От ее глупого поведения Волков даже раздражаться стал, сел на кровати.
– К герцогу поеду, – все с той же высокомерной ухмылкой отвечала она.
Красавица снова задрала юбки, стала поправлять чулки все с тем же самоуверенным видом.
– К герцогу? К курфюрсту Ребенрее? – не верил он.
– К нему. – Она подтянула чулки и села к зеркалу приводить себя в порядок, а то этот солдафон своей грубой лаской всю прическу ей испортил. – А что же, думаете, не примет родственницу герцог?
– Думаю, что нет, – отвечал кавалер.
– А помните, вы мне флакончик с зельем давали и говорили, чтобы я на герцоге его при случае испытала?
Да, Волков припоминал флакончик, что давал ей, и тот разговор.
– Так я дважды зельем мазалась, когда к герцогу ездила. И всякий раз с ним танцевала, он сам меня в пару выбирал. А в последний раз, что он меня видел, так за лобок меня хватал, за зад, в шею меня целовал и говорил, что при его дворе таких красавиц нет больше, – с вызовом и даже с насмешкой рассказывала графиня.
«Врет, мерзавка!»
– Да где же это было? – не верил кавалер.
– На балу в Малене. Он нас туда с мужем приглашал. А как я по нужде пошла, так он меня в коридоре и остановил поговорить. А сам стал подол мне задирать, пока в темноте мы были. – Нет, она не врала, она вспоминала, как все происходило. – Я уж хотела ему дать, да побоялась, уже беременна тогда была. А он умолял меня чаще при дворе появляться.
Волков сидел на кровати и молчал. И не знал, что делать: радоваться или грустить.
– Так дадите мне денег? – продолжала красавица, глядя на него через зеркало. – Дадите – так поеду к герцогу, у меня еще осталась пара капель зелья ведьмищи, я и про поместье дело решу, и про вас поговорю.
Она говорила это с удивительной уверенностью, словно уже все решено у нее было с герцогом. Неужто так она в свою власть над ним верила? А Волков все молчал.
– Хоть талеров сто дайте, до Вильбурга доехать, а там уж я сама.
– Сына тут оставь, – холодно сказал он ей.
– Вот уж нет, – графиня вдруг встрепенулась и стала серьезной, – сын со мной поедет.
– Мешать будет. Тебе не до него там придется: балы, охоты да обеды.
– Сын со