Читать интересную книгу Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

дне часов на что бы то ни было еще – например, на собственно написание книги. Или, в случае Терри, сразу нескольких. Он любил работать одновременно над двумя, а то и тремя, и частенько где-то на заднем плане уже обретала форму четвертая.

Затем без конца трезвонящий телефон – звонили в связи с книгами, гастролями, фестивалями, интервью или комментариями, просили написать для газетных приложений тексты в жанре, который Терри называл «Моя любимая ложка». А он, сам бывший журналист – сперва работавший в газетах, а потом по другую сторону колючей проволоки, пресс-секретарем, – был физически неспособен не взять трубку. Ведь пропустишь звонок – пропустишь сюжет. (Как мы еще увидим, опыт, полученный Терри в газетах, во многом сформировал его подход к творчеству.)

А вдобавок ко всему этому – еще и мерчандайзинг. Он уже стал значительным бизнесом, но Терри настаивал на праве последнего слова относительно любого продукта по Плоскому миру, от фигурок до свечей, от полотенец до дверных табличек, от открыток до кулонов. Терри смотрел на это так: все эти вещи – продолжение мира, который он создал в книгах, и ему не хотелось, чтобы кто-то что-то перевирал или искажал этот мир недопустимыми вольностями, тем самым разочаровывая или, того хуже, обманывая читателей. Благородная точка зрения, особенно если знать, какими деньгами – «умопомрачительно большими суммами», по выражению Терри, – потрясали различные компании, чтобы убедить его разжать железную хватку на франшизе. Но те же высокие принципы неизбежно требовали серьезного внимания к делам. Как сказал Терри в интервью 1996 года для Science Fiction Book Club: «Если у вашего Микки-Мауса отвалятся уши, доброго мистера Диснея никто не потревожит. Если кто-то купит футболку Плоского мира и она полиняет после стирки, то письма посыплются на меня»3.

И вот мало-помалу Терри достиг той переломной точки, где дела Терри Пратчетта грозили помешать тому, что, собственно, и сделало его Терри Пратчеттом. А то, что начиналось буквально с домашнего производства – в боковой комнате маленького дома Терри и Лин в Сомерсете, где он устроил кабинет и ежевечерне после работы решительно набивал по 400 слов на компьютере Amstrad CPC 464, – разрослось в многомиллионный международный бизнес, о чем его основатель не смел и мечтать. Причем многомиллионный международный бизнес, где по-прежнему царил слегка сумбурный дух домашнего производства.

Например, у Терри в те дни была привычка записывать файлы на дискеты, а в конце рабочего дня, перед тем как вернуться домой на ужин, извлекать их из компьютера и класть в карман рубашки для сохранности. Но, как оно и бывает, рубашка затем могла оказаться в бельевой корзине. А из бельевой корзины вполне естественным образом попасть в стиральную машину. Соответственно, не было чем-то неслыханным, чтобы незаконченный роман на миллион фунтов рискованно проходил полный цикл стирки и отжима при 60 градусах.

А однажды по почте пришел чек на роялти чуть меньше четверти миллиона фунтов, куда-то задевался и растворился без следа раньше, чем его успели обналичить. Но до этой истории мы еще дойдем в свое время.

Пока достаточно будет сказать, что Терри знал, что ему нужно. Старушка из деревни.

А достался ему я. Я не был из деревни (я тогда жил в Челтнеме, милях в семидесяти от Солсбери) и не определял себя как женщину. Я даже ни разу не заполнял налоговую декларацию – не приходилось на прошлых работах. И к тому же не был на пенсии – мне было 29. А главное, вдобавок ко всем прочим нарушениям ключевых критериев – и это уж точно должно было его насторожить, – я совершенно точно был читателем Терри Пратчетта. Вообще-то, даже обожателем – из тех, чье постоянное присутствие в очередях за автографами Пратчетта с 1993 года (магазин WHSmith, Оксфорд, «Джонни и мертвецы») стало настолько заметным, что у него на полке все еще стоит роман «Патриот» 1997 года, подписанный «одному из несчастных».

Также я уже работал, можно сказать, на внешних внутренних краях пратчеттовского бизнеса. Я познакомился с Колином Смайтом – агентом Терри и тем самым человеком, которому он в 1968 году впервые вручил рукопись в надежде на реакцию. (Реакцией Колина стала публикация, о чем он с тех пор ни разу не пожалел.) Из-за моего технического бэкграунда Колин пригласил меня в 1998 году на должность технического директора в Colin Smythe Publishing, где моей главной работой стала оцифровка до сих пор категорически аналогового бизнеса, который Колин вел из своего дома в Джеррардс-Кроссе.

На этой должности мне иногда приходилось отвечать на звонки самого успешного клиента Колина. А когда Терри приобрел свой первый дисковод и не смог его запустить, старшего – и, собственно, единственного – технаря организации отправили в командировку.

Я припарковался, спустился по склону к особняку и нашел на кухонной двери записку: «Роб – в Часовню». Я последовал по любезно приложенной нарисованной карте, тихо постучался и так оказался впервые допущен в святая святых, эпицентр Плоского мира в нашем Круглом: специально обустроенный для писательства кабинет – с большим окном с каменным переплетом, с большой дровяной печью, длинной стеной книжных шкафов и мощным ароматом воскового лака, – где за широким столом с кожаной столешницей, почти невидимый за горой книг, журналов, листочков и в целом всякого, восседал автор.

Я был на двадцать лет моложе Терри. А еще из-за любви к романам о Плоском мире испытывал перед ним трепет – что, как я заметил, ему даже нравилось. Но у нас все-таки оказалось много общего. Мы оба в подростковые времена познали радость катания на скутерах; нам обоим повезло иметь отцов, с готовностью учивших нас по вечерам и выходным эти скутеры чинить. Мы оба увлекались любительской электроникой – читали одни и те же журналы, покупали одни и те же детали у одних и тех же почтовых поставщиков, корпели над одними и теми же самоделками.

– А, – сказал Терри. – Так, значит, ты знаешь и уникальную боль от раскаленного припоя, капающего на нейлоновые носки.

Я знал.

Более того, мы оба были из тех людей, которые, получив новое электронное устройство, первым делом выбрасывают инструкцию, срывают боковую панель, вглядываются во внутренности машины и думают, какие бы внести модификации, которых, скорее всего, не хотел бы производитель. В восьмидесятых мы оба научили свои первые компьютеры Sinclair ZX81 говорить – правда, Терри научил свой желать доброго утра и сообщать самую низкую и высокую температуру в теплице, а я научил свой ругаться на потеху моим друзьям. Но, что ни говори, связь есть связь. На Терри явно произвело впечатление то, что я знаю, что такое интегральная